Глава 49
Челтнем не изменился. Те же элегантные дома эпохи Регентства, которые мне всегда так нравились. Те же улицы, обсаженные деревьями, те же парки, раскинувшиеся на много акров. Это я изменилась. Симона подъезжает почти к самому моему дому. Бывшему дому. Я поворачиваюсь к ней:
– Спасибо. Туда я пойду одна. Думаю, что справлюсь.
Она пожимает мне руку:
– Я полчасика погуляю в парке, затем вернусь и буду ждать тебя в машине.
Я закрываю дверцу и медленно иду к дому. Несколько лет я и представить не могла, что обрету такую уверенность в себе. Какое-то время я просто иду, памятуя, что приехала сюда с определенной целью. И вдруг на меня накатывает воспоминание о первой встрече с Дугласом. Мне тогда было восемнадцать. Мы встретились в середине лета, в один из прекрасных теплых вечеров, когда в воздухе разлиты упоительные ароматы жимолости и распустившихся роз и когда хочется, чтобы этот вечер продолжался целую вечность. Мой отец устраивал вечеринку для друзей и соседей. Когда мать была жива, такие вечеринки были ежегодными.
Я заметила Дугласа раньше, чем он меня, и не могла отвести глаз. Высокий, внешне похожий на ученого. Совсем не из тех молодых людей, один вид которых заставлял биться девичьи сердца. Однако, когда я села на скамейку, спрятавшись от толпы гостей, он подошел и спросил, можно ли сесть рядом со мной. Он искренне улыбался и с такой же искренностью представился и спросил мое имя. У меня заколотилось сердце, но я все-таки сумела улыбнуться и ответить. Вечеринка отодвинулась на задний план. Казалось, кроме нас, в саду нет никого. Мы сидели, разговаривали, смеялись. Потом он спросил, можно ли ему заглянуть ко мне завтра. Спать я ложилась, полная ликования, уверенная, что произойдет нечто особенное. Не могу сказать, какие чувства мы оба испытали в первый вечер, но они оказались глубокими и быстро переросли в любовь. Я знала, что дальше хочу идти по жизни с этим человеком, чьи подвижные глаза за стеклами массивных очков говорили о скрытой страсти.
Смех, донесшийся из парка, возвращает меня в сегодняшний день. Я поднимаюсь на крыльцо и стучусь в дверь. Ожидание длится целую вечность, затем я слышу шаги. Дверь открывает миссис Уилкс. Она удивлена и растеряна. Она бормочет что-то вроде «Рада вас видеть», хотя ее лицо говорит об обратном. Не знаю, предупреждал ли ее Дуглас о моем возможном приезде. Миссис Уилкс приглашает меня в дом и просит подождать в большой гостиной. Очутившись в доме, я испытываю волнение, но не позволяю себе поддаться нервозности. Я не сажусь, а иду к окну. Я успела забыть, что с первого этажа видно намного меньше, чем со второго. Тогда окно моей комнаты было для меня единственным окном в мир.
Входит Дуглас. Он не улыбается. Я вижу, как сильно он постарел.
– Диана, почему бы тебе не присесть? Миссис Уилкс сейчас принесет нам чай. Итак… – Он улыбается, но улыбка тут же гаснет. – Как ты поживаешь?
Я тоже улыбаюсь:
– Я же тебе писала, что практически выздоровела и очень тоскую по Аннабель. Доктор Гилберт – настоящий гений.
– Безмерно рад это слышать, – кивает он.
– А как наша дочь? – спрашиваю я и снова улыбаюсь.
– Прекрасно. Но все это, Диана, весьма рискованно. Ты помнишь наше соглашение? – Он говорит нарочито медленно.
Интересно, к чему он клонит?
– Естественно, помню, – все тем же непринужденным тоном говорю я. – Я не должна здесь появляться.
– Вот именно.
Я награждаю его улыбкой во весь рот и продолжаю тем же тоном:
– Но сейчас я чувствую себя гораздо лучше, и это все меняет.
Дуглас щурится. Ему неуютно.
– Нет, Диана. Прости, но это ничего не меняет.
Я моргаю и пытаюсь не замечать первый намек на то, что наша встреча пройдет не лучшим образом. Может, у него это вырвалось по привычке? Я жду. Он молчит. Тогда я подаюсь вперед, словно вызывая его на разговор. Это не помогает. Приходится мне самой нарушить молчание.
– Дуглас, не говори глупостей. Я теперь совсем другая, и у меня есть право видеть собственную дочь. – Я взволнованно оглядываю гостиную. – Аннабель сейчас дома? Я же тебе писала, в какой день приеду. Мне хочется ее увидеть.
– Она теперь пансионерка Челтнемского женского колледжа и живет там.
– Но Дуглас…
Он протягивает руку, пытаясь скрыть замешательство:
– У тебя нет никакой возможности увидеть Аннабель…
Эти слова поражают, как удар кулаком в живот.
– Почему?
Он наклоняет голову, пристально смотрит на меня, затем говорит, тщательно произнося каждое слово:
– Позволь мне досказать. Если помнишь, мы договаривались о следующем: по прошествии времени я сообщу ей, что ты умерла.
– Не говори со мной как со слабоумной.
– Диана, она думает, что ты умерла. Я сказал ей об этом четыре года назад. Она свыклась с тем, что у нее больше нет матери. Пережила потерю.
Его голос звучит твердо и решительно, больше напоминая того Дугласа, каким он стал после нашей женитьбы.
Мое сердце тревожно и испуганно бьется. Боже, как у него язык повернулся сказать такое нашей дочери?! Он просто не мог сказать ей такое. Его слова вызывают возмущение, но я не позволю им меня раздавить.
– Честное слово, согласиться на это я могла только в своем тогдашнем затуманенном состоянии. Я тогда была больна.
– Прости, дорогая, но ты по-прежнему не понимаешь. Аннабель сейчас вполне счастлива. Если ты вернешься, все, чего мне удалось достичь, пойдет насмарку. Подумай, как твое «воскресение» скажется на ее психике. Это сломает ее картину мира. – Он говорит жестко, не допуская возражений.
Но я не собираюсь молчать. Я буду возражать. Я сжимаю кулаки:
– Дуглас, это какое-то безумие! Я ее мать. Давай вместе подумаем, как преподнести ей эту новость. Скажем, тебя кто-то ввел в заблуждение, сообщив о моей смерти. Можно же найти способ ей объяснить.
Он качает головой и говорит нарочито спокойно, пытаясь своим спокойствием рассеять мой гнев:
– Я вынужден требовать, чтобы мы по-прежнему придерживались буквы нашего соглашения.
Входит миссис Уилкс с чайным подносом, и тут я чувствую, что его слова попали в цель. Я начинаю съеживаться, но спохватываюсь, встаю и выпрямляюсь. Снова подхожу к окну и успокаиваю себя глубоким дыханием. Через пару минут я оборачиваюсь. Налив нам чая, миссис Уилкс уходит.
– Хочешь печенья? – спрашивает Дуглас и протягивает мне блюдо. – Садись, угощайся. Миссис Уилкс пекла по своему любимому рецепту.
– Да плевать мне на ее печенье вместе с излюбленными рецептами! – сердито отвечаю я, не двигаясь с места. – Я хочу видеть Аннабель.
Дуглас ставит блюдо на стол, встает и тоже подходит к окну. Я демонстративно поворачиваюсь спиной.
– Тебе необходимо понять. Аннабель уже пятнадцать. Возраст непростой. Я рад, что ее жизнь обрела твердость и устойчивость, и не могу позволить, чтобы все это было сломано. Неужели ты не понимаешь простых вещей?
– Нет, не понимаю, – отвечаю я и резко поворачиваюсь к нему. – Ты не можешь помешать Аннабель увидеться с ее матерью. Я с места не сойду, и, если ты удалишь меня силой, я обращусь в суд.
– У тебя мысли путаются.
– Знакомые слова. – Я невольно усмехаюсь. – Ты всегда говорил мне это, если я в чем-то не соглашалась с тобой. Даже в мелочах. Ты не изменился, зато я изменилась. И впервые за долгие годы я думаю четко и последовательно. Это у тебя мысли путаются.
Он качает головой. Дуглас и раньше не отличался гибкостью, а сейчас закоснел еще сильнее. Я почти забыла, насколько он упрям.
– Ты отсутствовала шесть лет. Все возможности упущены. Подумай, каким ударом это окажется для Аннабель.
Я сердито смотрю на него и повышаю голос, хотя из прошлого опыта помню: если кричать на него, то будет только хуже.
– Я не позволю издеваться надо мной. Если ты отказываешь мне в свидании с ней, я напишу ей прямо в школу! И ты не сможешь мне этого запретить.
– Диана, подумай, какие чувства вызовет у нее твое письмо, – почти смеясь, говорит он. – Я обращусь к администрации школы и попрошу, чтобы мне сообщали обо всех письмах, приходящих на имя Аннабель. Объясню им, что это в ее же интересах. Так оно и есть. Ты должна это понимать.
– А я не понимаю. Дуглас… Аннабель – моя дочь. Я уже потеряла одну дочь.
– Мы оба потеряли Эльвиру, – мягче говорит он, но я на это не ловлюсь.
– Ты помнишь, в каком состоянии я находилась, когда ты выдвигал свои условия. Как ты мог вырвать у меня обещание никогда не видеться с моим ребенком? Это бесчувственно.
Дуглас начинает говорить быстрее. Он явно сердится, ненавидя себя за такое поведение.
– Послушай меня. Наше соглашение не было направлено против тебя. Оно не было жестоким. Я считал и считаю его наилучшим вариантом для всех. Неужели тебе трудно представить, какое потрясение испытает Аннабель, если ей скажут, что ее умершая мать… вовсе не мертва? Уравновешенность, которой она достигла, далась ей непросто и потребовала много времени.
Я чувствую жжение в веках, но быстро выпрямляюсь. Я ни за что не заплачу перед ним.
– И это твое последнее слово?
Он кивает:
– Поверь, я очень рад, что твое самочувствие настолько улучшилось, но, боюсь, наша договоренность должна сохраняться. Во всяком случае, пока Аннабель не станет взрослой. Диана, мне очень жаль.
Он продолжает говорить в своей обычной манере. Я улавливаю его напряжение. Все слова, которые я хочу произнести, застревают в горле. Прежде чем заговорить, я усиленно раздумываю. Вспоминаю годы перед моим переездом и невыносимую обстановку, царившую здесь. Представляю, как это сказывалось на нашей дочери. Мы все тогда жили в постоянном эмоциональном хаосе. Постепенно я прихожу к выводу: возможно, Дуглас прав. Мне больно это сознавать. Грудь сдавливает, словно внутри ворочается камень, мешающий дышать. Я закусываю щеку, надеясь, что телесная боль хоть как-то сдержит всепоглощающую печаль. А она непременно меня накроет. Не знаю, как я это выдержу, но умом понимаю: нельзя причинять дочери новые страдания. Она и так настрадалась. И не только она. Все мы. В голову приходит жуткая мысль. Не знаю, как я додумалась до такого, но… может, я попросту должна перестать считать себя ее матерью.