— Все будет хорошо, Шейна. Ничего странного я тогда больше не заметила. Но это вполне нормально, что, будучи в таком состоянии, ты что-то могла и забыть. Все будет в порядке, дорогуша.
Нур гладит меня по плечу, а потом выводит на площадь перед оперой, освещенную уличными фонарями и заполненную толпами людей. Десятки дверей и сотни мест, где можно спрятаться. Этот город — настоящий лабиринт скрытых возможностей, и какой-то из этих возможностей воспользовалась моя сестра. Она жива.
Нур целует меня в обе щеки на прощание, я автоматически отвечаю ей, едва чувствуя ее прикосновение. Кожа как будто задеревенела, по ней пробегают искры электричества, и в ее порах вибрирует надежда.
На цыпочках вхожу в подъезд дома Анжелы, осторожно открыв дверь, но она захлопывается за мной с предательским грохотом. Достаю из кармана ключ, внезапно почувствовав, что мне не терпится войти в квартиру, спрятаться за огнеупорной металлической дверью. Я тихонько пытаюсь открыть в темноте замок, но тут раздаются осторожные шаги на лестнице.
— Шейна? — Жан-Люк останавливается на площадке, отдуваясь. Свет, падающий из окна в потолке, отбрасывает на его лицо зловещие тени от рамы. — Привет. Слушай, прости, что я сбежал. Я просто испугался.
Он проводит рукой по волосам. Они падают густыми прядями на уши. Столько всего произошло с того момента. Прошло уже больше двенадцати часов.
— Ничего страшного. Я побыла там еще какое-то время. Спасибо, что вообще согласился прийти.
Снова вставляю ключ в замок двери, но он никак не поворачивается.
Так какие планы на завтра? Я приходил сегодня уже три раза, но тебя не было дома. Ты уже купила новый мобильник?
Я безуспешно пытаюсь засунуть ключ в замочную скважину, бормоча всевозможные ругательства.
— Шейна? Эй! — Жан-Люк ударяет ладонью по стене, и в коридоре вспыхивает лампа.
Снова вставляю ключ, и дверь со щелчком открывается.
— Спасибо.
— Послушай, еще раз извиняюсь за сегодняшнее утро. Можно мне вернуться к исполнению роли твоего гида и переводчика ресторанных меню?
Непринужденный тон и легкая улыбка вот-вот растопят мое сердце. Он делает шаг ко мне:
— Ну, что скажешь?
Мне бы, конечно, очень хотелось, чтобы рядом был кто-нибудь из местных, тот, кто смог бы разделить со мной все перипетии этого причудливого и невероятного расследования. Жан-Люк подходит для этого лучше, чем кто-либо другой. Но он слишком много узнал обо мне и, если уж быть совсем честной, слишком отвлекает. После сегодняшнего дня, когда я действовала абсолютно самостоятельно, мне это совершенно очевидно. Он будет только мешать, потому что не знает главного. Что Анжела жива. И мне придется постоянно лгать ему. Так что ему лучше уйти.
— Шейна, не отталкивай меня из-за сегодняшнего утра, пожалуйста.
Он останавливается в одном шаге от меня, почти на расстоянии поцелуя. Такое ощущение, что еще мгновение, и он сожмет меня в объятиях. От него пахнет шампунем с ароматом клубники.
Я в миллионный раз за этот вечер испытываю свою силу воли. При звуке его голоса меня окутывает мягкая податливость.
— Я не отталкиваю тебя, Жан-Люк. И ни в чем тебя не виню. Я просто поняла, что могу сама разобраться с этим делом. И больше не нуждаюсь в твоей помощи. И мне неинтересно копаться в твоем прошлом.
Жан-Люк отшатывается назад, как от удара.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ничего особенного. Лишь то, что я не собираюсь разделять с тобой чувство вины за твое прошлое. Предпочитаю не казнить себя за ошибки, совершенные много лет назад. А ты так и будешь постоянно пережевывать свою вину за то, что случилось с твоим другом Бенуа. Имеешь полное право. Но я в этом участвовать не хочу. И, повторю, мне просто больше не нужна твоя помощь.
С каждым жестоким словом мой голос становится все тише и тише.
Жан-Люк потрясенно качает головой:
— Вау! Ты и правда так думаешь?
Я вхожу в квартиру, но некоторое время держу дверь приоткрытой. Жан-Люк смотрит на меня из коридора широко раскрытыми глазами. Наконец, потрясение уступает место покорности, и его плечи ссутуливаются.
— Спокойной ночи, Жан-Люк. Еще раз спасибо.
Чтобы не передумать, закрываю дверь прямо перед его лицом. А сама прижимаюсь лбом к холодному металлу с другой стороны и стою так до тех пор, пока не слышу, как его шаркающие шаги растворяются в тишине коридора.
Глава 22День шестой. Пятница
Лучи солнца падают на веки, и я открываю глаза. До трех ночи я ворочалась с боку на бок, снова и снова прокручивая в голове все события вечера, пока, наконец, не провалилась в тревожный сон. А вдруг мне все это только показалось? Может быть, на меня так подействовал абсент? Но нет, экскурсия по борделям была реальностью. В конце концов, у меня есть оплаченный чек.
Анжела жива.
При этой мысли я утыкаюсь лицом в подушку и начинаю рыдать. Слезы облегчения перемежаются с воплями ярости, от которых у меня вскоре начинают болеть горло и легкие. Мой рейс через два дня, в воскресенье, в десять часов вечера. Я не могу улететь, пока не найду ее. Ночью меня преследовали видения сплетенных извивающихся тел и тревожное предложение незнакомца. «Я могу помочь». Не уверена, что имелся в виду секс, несмотря на то место, где оно прозвучало.
Если подходить к делу объективно, то нельзя исключать, что записку, которую Нур нашла под ковриком, могла написать я сама. Стресс делает с людьми удивительные вещи. Но зачем писать себе список дел, а потом бросать его под чужой дверью? Вряд ли такое возможно. Иначе все, что я здесь делаю, под вопросом.
Если Анжела следила за мной во вторник, значит, могла следить и в другие дни. Должно быть, что-то или кто-то мешает ей подойти ко мне. И это несмотря на то, что я живу в ее квартире.
Стоя под душем, я мысленно подвожу итог своим поискам. Вчера после возвращения я еще раз заглянула под шкаф, но ничего не нашла. Поиск в «Гугле» подтвердил все, что мне рассказывали Нур и Себ о катакомбах. Самое тревожное, что фашисты действительно использовали сеть туннелей во время оккупации Парижа — в каких-то тайных целях. Одного из главных нацистских преступников звали Йозеф Молинаре. Под землей он мучил узников концлагерей. И при этом был одержим близнецами. Молинаре давал им теплые одеяла, подкармливал… А затем они исчезали.
Выходя из душа, я дрожу то ли от холода, то ли от воспоминания об этой веб-странице. Сухие сведения энциклопедии кажутся мне слишком личными.
Одевшись, я продолжаю поиски. Мой взгляд натыкается на мусорное ведро…
Мусор.
Опускаюсь на колени и начинаю перебирать все то, что мы с Себом отбросили как ненужное: блокноты, салфетки, обрывки бумаги. Себ, кстати, предлагал их не выбрасывать, но я тогда торопилась и не собиралась настолько глубоко погружаться в поиски.
На самом дне лежит смятая брошюра. На обложке изображен фасад собора с гигантским крестом и устрашающего вида гаргульей. Les cryptes de I’Eglise Notre Dame[51]. Нет ни билета, ни кассового чека, чтобы определить, когда состоялась экскурсия. Но ведь это церковь, то есть, возможно, она является частью божественного расследования.
Перелистывая брошюру в поисках скрытого послания от Анжелы, я неожиданно натыкаюсь на узор из множества точек, напоминающий рисунок пуантилиста. Именно такие картинки мы с Анжелой, будучи детьми, отправляли в плавание по океану в банках из-под колы. Рассмотреть их можно было, только отодвинув изображение как можно дальше от лица и скосив глаза к носу. Точки в рисунке Анжелы на брошюре образуют узор: прямоугольник с овалом наверху и отогнутым язычком — банка из-подколы.
Счастье сдавливает мне грудь.
Поставив ноутбук рядом с компьютером Анжелы, просматриваю свой почтовый ящик в поисках экстренных телефонных номеров посольства. Похоже, что сейчас самое время обратиться за помощью. Я использую учетную запись в скайпе, с которой звонила Анжеле несколько лет назад, и после двух веселых гудков мне отвечает мужчина:
— Отдел чрезвычайных ситуаций американского посольства, чем я могу вам помочь? — говорит он на безупречном английском.
Услышав родной американский акцент, я облегченно вздыхаю.
— Я хотела бы узнать, может ли посольство помочь мне перенести на другой день невозвратный авиабилет?
Когда во вторник я перебронировала на воскресенье свой рейс в Сан-Диего, клерк из авиакомпании сообщил, что это обойдется втрое дороже, чем я уже заплатила, и никакого кредита мне не положено. Если снова перенести вылет, все эти деньги пропадут. Я объясняю печальные обстоятельства моей поездки сотруднику посольства, но он ничего не может предложить.
— К сожалению, мы не можем договариваться о таких вещах с частными компаниями. Скорее всего, вы потеряете всю сумму. Извините. С вами уже связывались сотрудники посольства, после того как вы прилетели в Париж?
Да. Посольство выделило мне проводника, или вроде того. Его имя Жан-Люк.
— Хмм…
— Что-то не так?
— В отделе содействия гражданам нет сотрудника по имени Жан-Люк.
— Мне кажется, он говорил, что работает в отделе репатриации.
— Я сейчас попытаюсь найти его в списке наших французских стажеров и узнаю, работает ли он сегодня. Если хотите, я попрошу его помочь вам изучить варианты на французских веб-сайтах.
— Спасибо, не стоит.
Я вешаю трубку, чувствуя легкое разочарование. Конечно же, вероятность положительного ответа была невелика, но попытаться все равно стоило. Надев один из сарафанов Анжелы, я кладу в сумку пачку салфеток и выхожу из квартиры.
Когда я оказываюсь на улице, меня охватывает чувство дежавю. Монмартр выглядит почти так же, как и шесть дней назад. Люди идут к метро, заглядывая в витрины бутиков, художники расставляют картины на мольбертах. Такси замедляет ход и останавливается рядом со мной, знакомый бездомный клянчит мелочь. Протягиваю ему несколько монет, завалявшихся в кармане. Он берет их молча, опустив глаза.