— Анжела. Nous sommes arrives.
— Что?! — Мои глаза распахиваются от удивления, я вижу рядом с собой Матье, экскурсовода по борделям.
Он придерживает дверь. А когда я вылезаю из машины, хватает меня за плечи.
— Анжела, ты в порядке?
— Отойди от меня! — Я изо всех сил пытаюсь вырваться.
Он что-то громко говорит по-французски.
— Отпусти меня!
— Анжела, ты же знаешь, что я по пятницам подрабатываю таксистом. Почему ты мне не звонишь?
Его хватка все усиливается.
— Почему ты все время убегаешь, Анжела? Мы должны поговорить о том, что произошло!
Я роюсь в сумке и вытаскиваю электрошокер. При виде его Матье отталкивает меня, и мне приходится схватиться за мусорный бак, чтобы не упасть. Его рот кривится в усмешке:
— Ты уже один раз поцарапала меня. Снова хочешь сделать мне больно?!
Уличный фонарь у него за спиной светит мне в лицо, и я не могу разглядеть выражение его лица.
Я не понимаю, что происходит. Все расплывается перед моим взором. Я чувствую, что сейчас потеряю сознание.
— Послушай меня. Мне все равно, что произошло между нами раньше. Оставь меня в покое.
Я отступаю к дому Анжелы, не отрывая от Матье взгляда.
— Анжела, подожди…
Я бросаю ему банкноту в двадцать евро, поворачиваюсь и вставляю ключ в замок входной двери.
— Анжела!
Дверь захлопывается за моей спиной. Теперь нас разделяют шесть дюймов спасительного металла. Дверная ручка дергается под моей ладонью.
— Анжела! — доносится до меня приглушенный голос Матье. Сквозь стекло ясно видно, что он взбешен. — Анжела, вернись, пожалуйста!
Я, дрожа, иду к лестнице, не обращая внимания на его вопли. Он что-то кричит мне вслед сначала по-английски, потом по-французски. Основываясь на моем опыте общения с ним в борделе и на том факте, что Анжела поцарапала его, я делаю вывод, что моя сестра имела в виду не только Жан-Люка, но и Матье, когда предупреждала меня об опасности. Не исключено, что они действуют заодно. Она вряд ли стала бы бояться одного человека до такой степени, что не решилась обратиться в полицию или повстречаться со мной. Тут явно работает целая банда. Матье наверняка связан с черным рынком. А вот какова роль Жан-Люка во всей этой истории?
Три лестничных пролета сейчас для меня — это как Эверест, и мне требуется вся выдержка, чтобы удержаться на ногах. Я теряю равновесие на каждом повороте лестницы и дважды останавливаюсь, чтобы передохнуть. Матье больше не орет поддве-рью. Возможно, он даже уже уехал.
Войдя в квартиру, я бросаюсь в ванную, к аптечке Анжелы, нахожу таблетки от головной боли и глотаю их. Они, словно кирпичи, продираются по моему сухому пищеводу. Если бы серийный убийца или кто-то еще захотел убить меня сейчас, я бы, наверное, даже поблагодарила его. Спотыкаясь, добираюсь до кровати и проваливаюсь в глубокий сон.
Тут же из темноты появляются полуразложив-шиеся мертвецы. Они протягивают ко мне костлявые руки, подбираются все ближе и ближе. Я пытаюсь убежать, но они ползут ко мне со всех сторон. Их руки и ноги цепляются за камни и трещины в земле, выворачиваются из суставов и отваливаются, но они все равно ползут вперед, цепляясь за землю зубами и оставляя на ней куски плоти. Мое тело наливается свинцом, я не могу двигаться. Один мертвец настигает меня и хватает за руки костлявыми пальцами. Я пытаюсь отбиться от него, хочу закричать, но не могу. Мертвец ухмыляется беззубым ртом, его череп с пустыми глазницами нависает надо мной, и он заключает меня в ледяные объятия.
Придя в себя, я понимаю, что стою посреди комнаты у стола. Меня окружает полная тьма. Я оглядываюсь в поисках настольной лампы и вздрагиваю, когда щелчок выключателя разрезает ночную тишину. Доска с посланием Анжелы лежит на полу, само послание стерто. Комната пуста. Никаких мертвецов. Дверь заперта. Скомканные простыни тоже валяются на полу, и когда я наклоняюсь, чтобы поднять их, от прилива крови к голове у меня темнеет в глазах. Мне хочется свернуться в клубок, забиться куда-нибудь в угол и завыть по-звериному. Я сама, своими руками уничтожила единственную вещь, которая связывала меня с Анжелой. Неужели все эти мертвецы казались мне настолько реальными, что я, спасаясь от них, устроила весь этот разгром?!
Я впадаю в ступор, глядя на это зримое свидетельство своего безумия. Ну что ж, получила то, что заслуживаю.
Под окном появляются двое полицейских. Они будят бездомного, который спит у нашего парадного входа. Он пытается спорить с ними, но потом встает и уходит. Под мышкой у него зажата трость.
Я протираю глаза. А когда снова смотрю вниз, его уже нет. Полицейские о чем-то беседуют между собой. Прикасаюсь тыльной стороной ладони ко лбу и пытаюсь вспомнить, видела ли я раньше этого человека с тростью.
Держась обеими руками за подоконник, делаю медленные вдохи, пока мое дыхание полностью не восстанавливается. Иду в ванную, чтобы ополоснуть лицо водой. Красные прожилки паутиной оплели белки моих глаз. На фоне бледной кожи ярко горят веснушки. В зеркале отражается пробковая доска со множеством приколотых к ней записок, вырезок из журналов и прочей ерунды.
В центре висит глянцевая, поблекшая с годами фотография, на которой изображено все наше семейство рядом с Самым Уродливым Лосем в мире. Осторожно отцепляю и ее и беру двумя пальцами за края, стараясь не оставлять отпечатков. На обратной стороне фотографии аккуратным маминым почерком написано: «Зоопарк Сан-Диего, август 2002 года». При виде наших улыбающихся лиц меня охватывает печаль.
Я проспала всего несколько часов, скоро взойдет солнце. Мне бы стоило вернуться в постель, поспать еще, но нельзя. Только не сейчас. Нужно выяснить, кто написал этот «ту-ду лист» — Анжела или все-таки я сама? Жива моя сестра или нет? Я слишком долго шла по ложному следу, пора уже получить хоть какой-то результат.
Я снова начала грызть ногти, хоть и избавилась от этой дурной привычки лет в тринадцать, когда Анжела рассказала нашим одноклассникам, что я ем заусеницы. Сажусь за стол и проверяю свою электронную почту. Потом перехожу к эссе Анжелы, найденным Жан-Люком в архиве Сорбонны. Открываю одно из них и перечитываю первую страницу.
Анжела пишет в нем о тяжелом положении парижских бездомных, особенно лиц пожилого возраста, во время экстремальных погодных условий: жары летом и холода зимой. Все это должно что-то означать. С какой стати моя взбалмошная сестра вдруг взялась за такую серьезную тему уже в первый год обучения в Сорбонне? Она пришла к выводу, что при более рациональном городском планировании эту проблему можно было бы решить.
Божественное расследование. Очередная попытка разобраться в хитросплетениях парижской жизни Анжелы приводит к тому, что я начинаю грызть ногти уже на другой руке. Анжела мечтала о том, чтобы мы с ней научились общаться на эфирном уровне, как она описывала это в своих первых письмах ко мне. Еще в детстве она вообразила, что мы, как супергерои, можем использовать эту способность, когда необходимо. И так и не бросила эту выдумку.
Социальное обеспечение. Население. Бордели. Приюты. Экстремальная жара. Смерть. Мои ноги снова подкашиваются, и я опускаюсь на пол, прямо на стопки разных бумаг, отложенных для поисков. Квитанция о посещении борделя лежит в одной стопке с буклетом о крипте Нотр-Дама. Пометки, оставленные на них Анжелой, ничего мне не дали. Вполне возможно, что Анжела сделала их без всякой цели и в них нет никакого скрытого смысла.
В другой стопке собраны ключевые фразы из записных книжек Анжелы, ее электронные письма ко мне, а также фотография «Врат ада».
Нарциссизм. Запутанные подземные туннели. Близнецы — молодцы.
Растянувшись на бумагах, устилающих деревянный пол, я переворачиваюсь на спину и закрываю глаза. Пытаюсь настроить свой разум на одну волну с Анжелой. Точно так, как этого хотела она. Но вместо общения на эфирном уровне выходит обыкновенная истерика. Слезы потоком льются из глаз, ощущение вины наваливается на меня, когда я оглядываю замутненным взором груды бумаг, на каждой из которых, вполне возможно, таится еще одно послание Анжелы, которое я не смогла обнаружить. Все это время я гонялась за призраком своей сестры, шаг за шагом приходя к пониманию того, что абсолютно не знаю ее. Наконец соленые потоки высыхают на моих щеках, а в голове возникает газетный заголовок, увиденный в первый день пребывания в Париже. «Traffic» — тогда я подумала, что это статья о дорожном движении и пробках, но теперь понимаю, что речь шла о торговле людьми, которую называют этим же словом. Пораженная этим фактом, я поднимаюсь на ноги.
Если задуматься, везде, куда ни глянь, были намеки. Миниатюрный телевизор в такси с бегущей строкой, в которой говорилось о торговле людьми. Слова мадам Чан о том, что катакомбы — это и туристическая достопримечательность, и биржа торговли людьми. Хьюго даже упомянул, что полиция закрыла все входы для посторонних.
Психопаты подкрадываются незаметно. Жан-Люк сначала преследовал мою сестру, а потом взялся за меня. Как любой хищник, он старался подобраться поближе, открыто следуя за мной, уверенный, что жертва его не обнаружит. Неужели он из банды торговцев людьми? Возможно, исследуя катакомбы, Анжела наткнулась на один из туннелей, которые использовались для проворачивания грязных делишек, и попала в поле его зрения. Как и говорит инспектор Валентин, в преступлениях нет ничего личного. Мужчин и женщин похищают без всякой системы. Торговцам людьми не нужен кто-то конкретный, им нужны лишь тела.
Я одеваюсь как можно тише, натягиваю джинсы и рубашку с длинными рукавами. Паспорт уже лежит во внутреннем кармане сумки, туда же я кладу электрошокер. Мои мысли обращаются к Хьюго, но он не тот человек, который мне сейчас нужен. Ни Хьюго, ни Себ, ни Валентин, ни даже Нур мне сейчас не помогут. Стараясь производить как можно меньше шума, спускаюсь по лестнице, надеясь, что поступаю правильно.