– Нет. Я сказала, что не крашусь. – Лиза и не подумала ответить на улыбку.
– А почему?
– Почему что?
– Ну, вы такая милая молодая девушка. Немного косметики только на пользу бы пошло. Можно скулы чуть-чуть подчеркнуть, сразу лицо станет худое, как у модели.
– Мне это не нужно. Я пианистка, а не модель.
– Тем более! – Визажистка снова нацелила на нее кисточку. – Вы же хотите популяризировать свое творчество?
– Не представляю, как толщина моего лица повлияет на интерес слушателей к классической музыке.
– То есть вы хотите сказать, что отказываетесь? – Натянутая улыбка пропала с лица визажистки. Мимические морщинки разгладились, но на их месте остались линии тонального крема.
– Я сказала это шесть раз.
– Понятно… Катюш! – крикнула визажистка Лизе в лицо.
– Проблемы какие-то? – донеслось из противоположного угла студии.
– Да есть тут одна!
Лизе в глаза прилетели капельки слюны. Она моргнула, но не сдвинулась с места. Надо будет погуглить, сколько человек в Москве заболели китайским вирусом.
– Сейчас, – пообещала редактор Катюша.
– Что это мы здесь шумим? – раздался над ухом мужской голос.
На этот раз Лиза вздрогнула и обернулась. Сбоку к ним подошел бородатый здоровяк в клетчатой рубашке. Режиссер. Он уже появлялся на площадке пару часов назад. Сколько же времени она потратила впустую…
– Да вот, героиня краситься не хочет.
– Правда? Разреши. – Он отодвинул визажистку и встал на ее место. Внимательные карие глаза изучили Лизу. – Правильно не хочет. Свежая кожа, пропорциональное лицо, медные волосы. Зачем здесь еще украшения? Разве что жемчужная сережка. Помните, как у Вермеера?
Мужчина улыбнулся Лизе. Она почувствовала, что заливается краской. Бросила взгляд в сторону визажистки. Та стояла, прижавшись к подоспевшей Катюше, и посмеивалась ей в плечо. Редакторша, в очках и сером худи, с таким же серым прилизанным каре, кивала в ответ на каждое слово режиссера. С торчащими из-под жидких волос ушами и вытянутой в их сторону шеей она напоминала мышку из мультика.
– На картине Вермеера не было сережки. – Лиза почувствовала, как краска отхлынула от лица.
– Не понял вас, – наклонил голову мужчина.
– Современные исследователи считают, что это не сережка, а блик от деформации. Реставраторы накосячили.
– Вон оно что… Не знал, учту.
Визажистка у него за спиной прыснула со смеху.
– Позовите, когда уже начнем, – сказала Лиза, встав со стула.
Режиссер отступил, освобождая ей путь. Она прошла мимо девушек к столу, стоящему в центре студии. Вслед полетели обрывки фраз. Что-то про бледную моль и новый случай коронавируса в России. Шутки о вирусе, убившем уже несколько тысяч человек во всем мире, показались Лизе неуместными, особенно из уст профессионала. Правда, визажистка не произвела на нее впечатления человека, увлеченного своим делом. Разве таким место на федеральном канале?
Пусть смеется, решила она, усаживаясь за стол и засучивая рукава пиджака. Пальцы нацелились на воображаемые клавиши. Посмотрим, как она повеселится, когда Лиза выступит в Большом зале Московской консерватории. Хотя, визажистка об этом даже не узнает. Где эта разукрашенная девушка, а где классическая музыка. Лиза выдохнула. Настроилась сыграть произведение залпом, от начала до конца, как пока что редко получалось. Сроки поджимали, а ей еще пришлось поехать на эти съемки… Пальцы застучали по столу, в голове заиграла мелодия Баха.
Услышать бы сейчас настоящее фортепиано, а еще лучше – комментарии Натальи Степановны. Им она часто верила даже больше, чем собственным ушам. Ее слух мог уловить только технические ошибки, а не те, которые Лиза обычно совершала. Преподавательница по специальности всегда их замечала, как датчик засекает газ без цвета и запаха. И нашептывала ей то, о чем молчала Лизина интуиция. Благодаря этим подсказкам девушка всегда была на высоте. Однако они же заставляли ее чувствовать себя самозванкой.
– Ну прямо Полинка моя, – раздался голос тети Любы.
Пальцы Лизы потерялись, словно заметили, что никаких клавиш под ними нет.
– Тоже в детстве так часами сидела и брынькала по столу. – Рядом опустилась Полинина мама. Потянуло сладковатым забродившим духом. Как-то Лизин папа из спортивного интереса своими руками собрал самогонный аппарат. Алкоголь и папа – вещи несовместимые. Он даже на Новый год шампанское не пьет, поэтому запах перегара Лизе толком не знаком. Но вот от того аппарата пахло почти так же, как сейчас от тети Любы.
– У Полины же не было своего инструмента, – отозвалась Лиза.
– Зато подружка была, с роялем.
– С пианино. У меня тогда старенький Петроф был. Хороший. Мама с папой его продали, когда нам гибрид покупали.
– Да не вам, зайка моя, а тебе, – погладила Лизу по медным волосам тетя Люба. – Полинка моя так без пианино и осталась… А талантливая ж девка, правда?
Лиза хотела возразить, что инструментом они пользовались на равных. Уже открыла было рот, но, увидев на непривычно гладком, матовом от пудры лице тети Любы влажные, с полопавшимися сосудами глаза, молча кивнула. Словно по ее немому согласию вспыхнул яркий свет. Телефон в кармане завибрировал, и Лиза тут же его выхватила. Новая привычка. Всего неделю назад она старалась реже вытаскивать его из сумки, чтобы не отвлекаться, а теперь дергалась при любой вибрации.
– Что, мама звонит? – спросила тетя Люба, которая, похоже, уже перестала ждать звонка от Полины.
Лиза посмотрела на экран и кивнула.
– Алло, мам. Я же предупреждала, что буду на съемках. Зачем…
– Ты там почти четыре часа. Не сняли еще?
– Даже не начинали. Чувствую, не успеем на десятичасовой автобус, а у меня завтра специальность первой парой…
– Ты мне лучше скажи, кормили вас?
– У меня шоколадка.
– Любка далеко? Дай ей трубку. Она быстро обед организует. Ты такая курица у меня, никогда не попросишь.
– Мам, давай не сейчас, – понизила голос Лиза. – Не до этого.
– Будет тебе не до этого, когда гастрит появится. С дороги детенок ничего не ел.
– Я же сказала…
– Экстрасенс на подходе, – протиснулась между прожекторами и осветителем редактор, – пятиминутная готовность.
– Слышала? Не могу больше говорить. – Лиза с облегчением сбросила звонок.
– Повторим еще разок, – обратилась Катюша к тете Любе, вытянув шею. – Экстрасенс садится, вы даете ему фотографию дочери. Спрашиваете, что с ней случилось.
Голос редактора подходил к внешности и напоминал Минни Маус. Лиза с детства разговаривала по-мальчишески низким, немного скрипучим голосом, поэтому сейчас даже слегка ей позавидовала. Каково это, быть милой маленькой девочкой?
– Вы здесь сядете или с сестричкой через монитор посмотрите? – Катюша повернула острый носик к Лизе.
– Через монитор.
– Отлично. Тогда за мной, в малый зал.
Развернувшись, Лиза лицом к лицу встретилась с ведущей. Миниатюрная блондинка. По телевизору она казалась выше и моложе. Вблизи Лизе удалось рассмотреть сеточку морщин на светящейся коже. Вот, наверное, как стареют эльфийки. Лиза поздоровалась, но ведущая этого, кажется, не заметила. Прошла мимо, даже не взглянув. Неужели, чтобы стать достойной внимания телевизионщиков, обязательно наносить боевой раскрас? Если так, Лиза обойдется. Катюша прошмыгнула мимо остальной съемочной группы в коридор и открыла ближайшую дверь.
– Сюда, – указала она на стул рядом с улыбающейся Юлей.
На секунду Лиза подумала, что младшая сестра Полины не в курсе происходящего, но потом сообразила – девочка просто рада ее видеть. Глаза школьницы Юли были такими же красными и уставшими, как и у матери. Похоже, не плакала только Лиза.
– Не бойся, это не больно, – улыбнулась Юля.
Лиза опустила взгляд и только сейчас заметила, что к лацкану ее пиджака прикрепляют микрофон.
– Осторожно, наушник вставлю. Вот это положите в карман. – Катюша протянула ей что-то похожее на блок питания ноутбука. – И девочки, большая просьба. Постарайтесь комментировать все, что видите на экране. А то зрители не поймут, когда экстрасенс правду говорит, а когда лажает.
Обе кивнули.
– Внимание, экстрасенс в студии! – донеслось из дверного проема.
В комнату вбежал молодой светловолосый парень и, улыбнувшись девушкам, наставил на них сбоку камеру. Еще одна, стационарная, выглядывала из-за монитора. Вместо убежища, в которое надеялась попасть Лиза, малый зал обернулся ловушкой.
– Ну, садитесь. – Катюша подтолкнула Лизу к стулу, а сама юркнула в коридор, будто выскользнув из-под прицела.
– Я так волнуюсь, – задышала Лизе в свободное ухо Юля. – Ты когда-нибудь видела живого экстрасенса?
– Да, мы с Полиной каждую неделю смотрели…
– Да не по телику, а вот так, – указала она на экран, на котором появилась темноволосая коренастая женщина. Смуглая, кареглазая, губы накрашены ярко-розовой помадой.
– Но она же и сейчас в телике.
– Ай, – отмахнулась Юля и наклонилась к экрану.
– Здравствуйте, Назира, – начала ведущая, вновь помолодевшая в кадре.
– Добрый день, – осторожно присев в кресло, мягким, вкрадчивым голосом ответила экстрасенс. Она посмотрела на тетю Любу с такой добротой, что у той на глаза навернулись слезы.
– Моя Полиночка. – Женщина дрожащей рукой протянула фотографию Назире.
– Ваша задача, – перебила ее ведущая, – определить, что произошло с девушкой на снимке.
– Хорошо, я постараюсь.
Назира взяла фотографию в левую руку, а правой провела над ней. Поднесла к носу, принюхалась. Подняла взгляд на замершую с распахнутыми глазами тетю Любу. Обе девочки подались к монитору.
– Я не чувствую…
– Что именно? – подняла брови ведущая.
– Вашу дочь, – обратилась она к тете Любе.
– Слышала? – заерзала на стуле Юля. – Откуда она узнала, что Поля – мамина дочка?
– Твоя мама ей только что сказала, – ответила Лиза, стараясь расслышать слова экстрасенса.
– Не говорила она ей… Тише! – сама себя перебила Юля.