Я не была на сцене со второго класса. И даже тогда это был полный провал. Мы ставили «Маленького цыпленка», и я напрочь забыла свои слова, а потом, отчаянно спеша избавиться от крыльев, пока на сцене шел музыкальный номер, смачно впечаталась прямо в Харольда Лью и выбила ему зуб.
Я изо всех сил пытаюсь вырвать руку, но Элис оказывается на удивление сильной. Неудивительно, что с утра она в два счета забралась на «Кобру».
– Ты не можешь поручить это Мод?
– Шутишь? Исключено. Она затерроризирует детей. Ну же, сделай это ради меня. Глазом не успеешь моргнуть, как все закончится.
Она практически заталкивает меня в пустой офис, наклоняется и извлекает из угла шкафчика костюм русалки, который аккуратно складывают в пластиковый контейнер после каждого выступления. Достает костюм из чехла и вытряхивает хвост, распространяя легкий запах плесени. Пайетки сияют в приглушенном свете. Я борюсь с непреодолимым желанием бежать.
– Это обязательно? – спрашиваю я, хотя прекрасно знаю ответ.
Она даже не отвечает.
– Шоу начинается в пять, – одним плавным движением она расстегивает «молнию» на хвосте от талии до самого низа, – так что, думаю, тебе пора переодеваться.
Семь минут спустя я стою рядом с Роджерсом позади плотного ряда блестящих пластиковых пальм в горшках, которые служат нам вместо занавеса. Хизер уже на сцене, играет свою роль: ходит с важным видом, хлопает крыльями и разрешает детям дергать за перья ее хвоста.
Амфитеатр заполнен до отказа: дети смеются, подпрыгивая на своих сиденьях, открывают зубами коробки с соком, пока их родители используют эту паузу в своих целях, набирают сообщения на смартфонах, обновляют слой крема от загара. Белоснежная собачонка размером с крупную крысу лает как сумасшедшая и рвется к Хизер каждый раз, как та приближается. Хозяйка, полная женщина в бирюзовом костюме, с трудом удерживает ее на коленях.
Костюм русалки такой тесный, что в нем невероятно трудно шевелиться. Мне пришлось семенить по дорожке, делая микроскопические шаги, под взглядами посетителей парка.
Кажется, у меня есть все шансы упасть сегодня.
– Наша очередь выходить будет, когда музыка поменяется, – говорит Роджерс. От него немного пахнет пивом. Он наклоняется и хватает меня под колени. – Готова?
– Что ты делаешь?
Я пытаюсь отступить, но костюм не позволяет. Он сковывает движения, и все, что у меня получается, – небольшой прыжок. Одним плавным движением Роджерс подхватывает меня на руки и несет, словно жених невесту.
– Русалки не умеют ходить, – практически рычит он, а затем, натянув широкую улыбку, которая демонстрирует его десны, выходит на сцену из-за искусственной листвы как раз в тот момент, когда темп музыки меняется. Дети издают пронзительные крики, а Роджерс наклоняется и сажает меня на большой плоский камень (на самом деле это крашеный кусок бетона), размещенный здесь специально для этой цели.
– Маши рукой, – рычит он мне в ухо, прежде чем распрямиться с той же широкой улыбкой на лице.
У меня уже болят щеки улыбаться, а грудь сдавливает от страха. Я практически голая (до пояса!), с чертовым рыбьим хвостом перед сотней незнакомых людей.
Я поднимаю руку и начинаю быстро махать. Некоторые из детей машут в ответ, и мне становится немного легче. Я пробую еще, и в этот раз добавляю осторожный кивок париком. Кстати, это, кажется, худшая часть костюма: тяжелый, плохо пахнущий колтун светлых волос с приклеенными к нему ракушками. Маленькая девочка в первом ряду наклоняется к маме и громко кричит, перекрывая музыку:
– Мамочка, ты видела, какая красивая русалка?
Даре бы это понравилось.
Роджерс затягивает песню, и постепенно моя нервозность исчезает. Все, что мне нужно делать, это сидеть и шевелить ногами, чтобы мой хвост шлепал по камню, хлопать в ладоши и покачиваться в такт музыке. Я даже подпеваю в припеве: «В нашем ФэнЛэнде сбываются мечты… Много новых друзей найдешь здесь точно ты…»
Мы как раз поем последний куплет, когда это происходит. Эта часть песни посвящена правилам парка: Пират Пит только что пропел о запрете бегать и перешел к возражениям против мусора. Когда он доходит до строчки «не будь лодырем, выбрось свою жвачку», Хизер приближается к переднему краю сцены, наклоняется и демонстрирует толпе свою украшенную перьями задницу.
Все начинают смеяться как сумасшедшие. Собака во втором ряду лает так яростно и рвется изо всех сил, как будто сейчас лопнет.
И внезапно ей удается вырваться из рук хозяйки и сделать прыжок.
Собака избирает целью большую круглую задницу Хизер, и та принимается вопить. К счастью, костюм достаточно толстый, и собаке удается отхватить лишь полную пасть перьев и ткани. Хизер в панике бегает кругами, пытаясь стряхнуть собачонку. Дети умирают со смеху, думая, что все это является частью шоу, а Роджерс замер с открытым ртом, давно потеряв мотив. Полная женщина пытается проложить себе дорогу к сцене, а я встаю, чтобы помочь, напрочь забыв о костюме русалки, который сковывает мои ноги.
В итоге я просто падаю лицом вперед, больно приземляясь ладонями на мощеный пол.
Смех превращается в настоящий шквал звуков. Я с трудом различаю отдельные голоса:
– Русалка! Русалка!
Голоса тонут в общем гуле. Я перекатываюсь на спину, и после двух неудачных попыток мне наконец удается подняться. Толстуха все еще пытается оторвать собачонку от задницы Хизер. Роджерс изо всех сил старается сдерживать толпу. Я семеню прочь со сцены с максимальной скоростью, которую позволяет развить мой костюм, полностью игнорируя тот факт, что русалки не умеют ходить, и невзирая на то, что песня еще не закончилась. Как только я скрываюсь за пальмами, первым делом пытаюсь избавиться от хвоста, но в «молнию» попадает мой носок, и замок застревает. Я едва не падаю.
Но меня поддерживает чья-то рука.
– Ой, полегче тут. Сотрудникам ФэнЛэнда запрещено падать лицом вниз больше одного раза в день.
– Очень смешно. – Я отдергиваю руку.
– Да ладно. Не злись. Дети в восторге. – Я ясно вижу, что он изо всех сил сдерживается, чтобы не расхохотаться. Впервые после той вечеринки, которую я пропустила, он мне улыбается. – Так. Дай-ка я тебе помогу.
Я стою, не шевелясь, пока он медленным скользящим движением расстегивает «молнию», аккуратно высвобождая ткань из железных зубцов. Его пальцы касаются моей лодыжки, и по моему телу пробегает теплая дрожь.
«Стоп. Стоп. Стоп. Теперь он с Дарой».
– Спасибо. – Я скрещиваю руки на груди, сильно смущаясь из-за того, что на мне по-прежнему прозрачный нейлоновый топ, а грудь прикрывает лишь пара ракушек. Он распрямляется, перекинув русалочий хвост через руку.
– Не знал, что ты выбрала сценическую карьеру, – говорит он с улыбкой.
– Вообще я думаю сосредоточиться на профессиональном самоунижении, – отвечаю я.
– Ммм. Хороший выбор. У тебя есть талант. Хотя я слышал, что это сложная специальность.
На его левой щеке появляется глубокая ямочка. Когда мне было пять или шесть, он однажды позволил мне поцеловать его туда.
– Ну да. – Я пожимаю плечами и смотрю в сторону, чтобы не пялиться на его ямочки, которые напоминают о тех временах, о которых я предпочла бы забыть. – Но у меня природный талант.
– Похоже на то. – Он делает шаг ко мне и подталкивает локтем. – Давай же, позволь мне подвезти тебя до дома.
Я почти отказываюсь. Все изменилось, и нет смысла притворяться, что это не так.
Прошли те времена, когда я могла сидеть в его машине, задрав босые ноги, а Паркер притворялся, что злится из-за отпечатков пальцев ног на лобовом стекле, а Дара, непристегнутая, сворачивалась калачиком на заднем сиденье, ноя, что ее никогда не пускают на переднее. Ушли те дни, когда мы ездили по заправкам и супермаркетам, разыскивая самые странные товары в продаже, или просто катались с открытыми окнами, пока океан бушевал где-то в отдалении, а сверчки трещали так, словно настал конец света.
Пути назад нет. Все это знают.
Но Паркер обнимает меня за плечо, и от него по-прежнему пахнет смесью грушанки и мягкого хлопка. И он говорит:
– Знаешь что? Я даже разрешу тебе задрать ноги, хоть они и пахнут.
– Неправда, – возмущаюсь я, отталкивая его, но не могу сдержать смех.
– Ну так что? Что скажешь? – Он потирает нос и заправляет волосы за ухо, тайный код, который означает, что он сильно чего-то хочет. – Ради прежних времен.
И в эту секунду я верю, по-настоящему верю, что все можно вернуть.
– Ладно, – соглашаюсь я. – Ради прежних времен. Но… – Я поднимаю палец. – Только ни слова про эту идиотскую компьютерную игру, в которую ты все время играешь. На сегодня с меня хватит.
Паркер притворяется обиженным.
– «Античные цивилизации» – не игра, – возражает он, – это…
– Образ жизни, – заканчиваю я за него. – Я знаю. Ты уже говорил это миллион раз.
– Ты хоть понимаешь вообще, – разглагольствует он, пока мы движемся к парковке, – что у меня ушло два года на то, чтобы построить свою первую арену в этой игре?
– Надеюсь, ты не рассказываешь об этом девушкам на первом свидании.
– Нет, конечно. Только на третьем. Не хочу казаться распущенным.
И в этот момент, когда я иду рядом с Паркером и между нами, отбрасывая блики прямо в глаза, висит этот дурацкий костюм, мне в голову приходит идея, как отпраздновать день рождения Дары.
Сегодня Паркер меня бросил. Снова.
Счастливого гребаного Дня влюбленных!
Самое странное, что все время, пока он говорил, я рассматривала ожог на его плече и думала о том дне (это был первый год в старших классах), когда мы раскалили зажигалку, чтобы выжечь эти отметины на коже, поклявшись, что всегда будем лучшими друзьями. Мы трое. Но Ник отказалась это делать. Несмотря на то что мы умоляли ее, несмотря на две порции водки, от которых ее едва не унесло.
Наверное, не зря люди говорят, что из нас двоих она – умная.