Он сказал, что это было «ошибкой». Ошибкой. Как неправильный ответ в тесте по математике. Как случайно повернуть налево, когда тебе нужно направо.
А еще он сказал: «На самом деле я тебе даже не нравлюсь». А еще: «Мы ведь были друзьями раньше. Почему бы нам не стать ими снова?»
Да ладно, Паркер? Ты же набрал 2300 баллов на итоговых тестах. Так что догадайся.
Мы говорили почти два часа. А точнее, он говорил. Я не помню и половины из того, что он сказал. Я все смотрела на этот шрам, крошечный полумесяц, похожий на улыбку. И думала про ту нестерпимую боль, которая пронзила меня, когда зажигалка коснулась кожи. Прикосновение было таким горячим, что показалось ледяным. Странно, что можно перепутать два таких разных ощущения. Горячо и холодно.
Любовь и боль.
Но, наверно, в этом-то все и дело? Может, поэтому я и вспомнила тот случай с зажигалкой. Почему-то об этом никто не предупреждает: когда ты влюбляешься, в девяноста процентах случаев кто-то обжигается.
Когда я возвращаюсь домой после очередного ничем не заполненного дня (я убиваю время, катаясь на велике, листая журналы с «Си-Ви-Эс» и покупая очередной ненужный блеск для губ), с удивлением нахожу на пороге Ариану с пластиковым пакетом в руках. Как только я въезжаю на лужайку на своем велосипеде, она оборачивается.
– Ой, – восклицает она, будто не ожидала меня здесь увидеть, – привет.
Уже почти восемь, и мама наверняка дома. Но свет горит только в комнате Ник. Может, мама на кухне, сидит с босыми ногами, сбросив рабочие туфли под стол, и ест суп прямо из банки, завороженная мерцанием телеэкрана? Поиски Мэдлин Сноу поглотили ее (и еще половину округа) целиком, хотя новости всегда одни и те же: ничего.
Прошло почти четыре дня.
Я снова думаю о том, что Сара Сноу сказала мне вчера: «Тяжелее всего врать».
Что она имела в виду?
Я оставляю велосипед на лужайке и не торопясь направляюсь к дому, предоставив Ариане потеть на солнце, пока я неспешно пересекаю крыльцо. Не могу вспомнить, когда она в последний раз здесь появлялась. И хотя на ней все то, что она обычно носит летом: черные кеды на платформе, шорты, так коротко обрезанные, что из-под них торчат карманы, похожие на конверты, и старая застиранная до серого футболка, она кажется мне незнакомкой. Ее волосы уложены остроконечными пиками при помощи геля.
– Что ты здесь делаешь? – Вопрос звучит скорее как обвинение, и Ариана отступает.
– Ну, – она подносит палец к нижней губе (отголосок старой привычки, Ариана сосала большой палец до третьего класса), – увидела тебя на вечеринке и вспомнила. У меня тут кое-что есть для тебя, – она всовывает мне в руки пластиковый пакет с таким смущенным видом, будто там порно или отрезанная голова. – В основном тут всякая ерунда, но, может, тебе нужно что-то из этого.
В пакете куча разных мелочей: какие-то листочки, исписанные салфетки, сверкающие розовые стринги, полупустой тюбик блеска для губ, одна рваная туфелька с ремешками и почти пустая бутылка спрея для тела «Вишня со сливками». Проходит целая минута, прежде чем я понимаю, что все эти вещи – мои: мелочи, которые я годами забывала у нее дома, или они закатывались под сиденья в ее машине.
Внезапно, стоя на пороге темного дома с дурацким пакетом из супермаркета, наполненным моими личными вещами, в руках, я понимаю, что готова расплакаться. Ариана, похоже, ждет, что я что-то скажу, но я не могу. Если заговорю, не выдержу.
– Ну ладно. – Она обхватывает себя руками и втягивает голову. – Что ж… Увидимся еще?..
Нет. Я хочу сказать «нет». Она идет по лужайке, вот она уже на полпути к своей темно-красной «Тойоте», доставшейся ей от сводного брата, которая пропитана ее запахом: ароматические сигареты кокосовый шампунь. Но в этот момент мое горло словно сжимает огромный кулак, и из него вырываются два слова, о которых я сразу жалею:
– Что случилось?
Ариана застывает спиной ко мне, одна рука в сумке, где она только что шарила в поисках ключей.
– Что случилось? – повторяю я, на этот раз чуть громче. – Почему ты не звонила? Почему не пришла убедиться, что я в порядке?
И в этот момент она оборачивается. Я не знаю, чего ждала, может, сожаления? Но я абсолютно не готова увидеть ее лицо, похожее на гипсовый слепок, который вот-вот рассыплется. Как бы ужасно это ни звучало, но мне немного, самую малость, легче от того, что она готова расплакаться.
– Я не знала, что сказать. Я не знала, что могу сказать. Я чувствовала… – она замолкает. И неожиданно начинает плакать, громко всхлипывая, и даже не пытается этого скрыть.
Я не нахожу слов. Я не видела Ариану плачущей с пятого класса, когда она подкупила Ник, чтобы та проколола нам уши, но Ник так нервничала, что промахнулась и всадила булавку прямо в шею Ариане.
– Мне так жаль. Это я во всем виновата. Я была плохой подругой. Может быть… может быть, если бы я лучше…
Весь мой гнев превратился в жалость.
– Перестань, – говорю я. – Перестань. Ты была прекрасной подругой. Ты и сейчас прекрасная подруга. Успокойся, – продолжаю я, потому что она не перестает плакать. – Все хорошо.
Сама того не осознавая, я пересекла пространство между нами. Когда я обнимаю Ариану, то чувствую ее выступающие ребра. Она такая худая, что едва ли кажется настоящей. Я думаю о птицах, их тонких косточках и о возможности улететь прочь.
– Прости, – повторяет она, отстраняясь и прижимая руку к носу. У нее красные глаза, как будто она не спала уже много ночей. – Просто в последнее время я в полном дерьме.
– Добро пожаловать в клуб, – говорю я, и это, по крайней мере, заставляет ее рассмеяться тем особенным низким грудным смехом, который она, по ее словам, унаследовала от дедушки-дальнобойщика. Всю свою жизнь он выкуривал по две пачки сигарет в день.
На повороте появляется автомобиль и на секунду ослепляет меня светом фар. Только в этот момент я осознаю, как тихо вокруг. Обычно, даже когда на город опускаются сумерки, во дворах полно детей. Они шумят, играют в виффл-бол, гоняются друг за другом и прячутся в посадке. Но тишину нарушает громкое «Йууууу-хууууу» Шерил, высунувшейся из пассажирского окна папиной машины. И я вспоминаю, что сегодня ужинаю с ними. Ариана стискивает мое запястье.
– Давай как-нибудь потусуемся, ладно? Вдвоем, только ты и я. Можем поплавать в «Пивнушке» или еще что.
Я морщусь.
– «Пивнушки» с меня достаточно.
Но Ариана выглядит такой расстроенной, что я быстро добавляю:
– Но мы придумаем что-нибудь. Да, конечно придумаем.
И хоть я это и произношу, на самом деле я точно знаю, что это неправда. Ведь раньше мы никогда не планировали встречи и не договаривались о них. Проводить время с Арианой каждый день было так же естественно, как спать. Это было частью моей повседневной жизни.
Но эта авария пробила брешь в моей жизни, разделив ее на До и После.
Отец сигналит. Он все еще не выключил фары, и мы стоим, будто в свете кинопрожекторов.
Ариана поворачивается к машине, прикрыв глаза рукой, но не машет им. Раньше она очень нравилась моим родителям, но с тех пор как в первый год в старших классах она побрила полголовы и начала флиртовать с тату-мастерами ради бесплатного пирсинга, они ее невзлюбили.
– Какой стыд, – любит повторять моя мама. – А была ведь такая хорошая девочка.
Теперь моя очередь извиняться.
– Прости, – говорю я, – как видишь, придется ужинать с отцом.
Ариана закатывает глаза. Я рада, что она перестала плакать. Теперь она больше похожа на себя прежнюю.
– Поверь, я все прекрасно понимаю.
Родители Арианы развелись, когда ей было пять. Сначала у нее был отчим, а потом регулярно стали появляться бесконечные «дяди».
– Не забудь, что мы договорились встретиться, ладно? Звони мне в любое время. Правда.
Она так старается, мне приходится выдавить из себя улыбку.
– Конечно.
Она разворачивается и идет к «Тойоте», а когда проходит мимо машины моего отца, немного кривится. Я чувствую отчаянное желание побежать за ней, скользнуть на переднее сиденье и попросить ее нажать на газ, чтобы мы могли раствориться в темноте, оставив позади отца, Шерил, череду сонных домов и пустых лужаек.
– Ари! – кричу я и, когда она выглядывает, приподнимаю пластиковый пакет. – Спасибо!
– Не за что. – Она слегка улыбается, хоть все еще выглядит грустной. – Мне всегда нравилось, когда ты звала меня Ари.
И она уезжает.
http://www.VestnikPoberezhja.com
Автор: Марджи Николс
Неужели полиции наконец удалось сдвинуть дело Мэдлин Сноу с мертвой точки?
Источники, близкие к расследованию, утверждают, что полиция назвала некоего сорокатрехлетнего Николаса Сандерсона, бухгалтера, проживающего в элитном жилом комплексе на побережье, «возможным подозреваемым».
Что это может означать? Офицер Фрэнк Эрнандез, возглавляющий поиски Мэдлин Сноу, так прокомментировал сложившуюся ситуацию: «Мы расследуем возможную связь между Сандерсоном и семьей Сноу. Это все. Никаких подробностей».
Никаких подробностей? Серьезно? Вот что я обнаружила, немного покопавшись: мистер Сандерсон и его жена проживают в добрых сорока пяти милях от дома Сноу. Они посещают разные церкви, и ни мистер, ни миссис Сноу никогда не пользовались бухгалтерскими услугами Сандерсона. У Николаса Сандерсона нет детей. Никакой очевидной связи со Спрингфилдом, где живут Сноу, у него тоже нет.
Так какая же связь между ними? Делитесь своими мыслями в комментариях ниже.
Ничего не значит. Сандерсон мог встретить Мэдлин где угодно: на пляже, во время шопинга в Уолмарте и так далее. Он мог написать ей через Интернет. У сестры Мэдлин есть машина, верно?
Комментарий от: bettyb00p в 10:37
Почему вы думаете, что связь вообще есть? Имхо, копы просто хватаются за соломинку.
Комментарий от: carolinekinney в 11:15