Фейерверк уже закончился, и парк начинает пустеть. Я замечаю, что «могильщики» уже работают вовсю. Сегодня их семеро в смене, включая самого Уилкокса. Мешки с мусором аккуратно сложены у ворот, а стулья собраны в высокие башни.
Двое охранников у ворот следят за тем, как гости покидают парк. Перед «Бум-е-рангом» уже никого нет, но в воздухе еще витает легкий пороховой дымок – запах петард. Когда я в конце концов снова забираюсь в машину Дары, чувствую усталость во всем теле, тупую боль во всех суставах и щиплет глаз.
– С днем рождения, Дара, – произношу я вслух.
Выуживаю телефон из кармана. Неудивительно, что она так и не ответила на мое сообщение.
Не знаю, что заставляет меня ей позвонить. Простое желание услышать ее голос? Не совсем. Злость? Нет, и не это – я слишком устала, чтобы злиться. Может, я хочу убедиться, что права и она просто забыла про ужин, что прямо сейчас она сидит на коленях у Паркера, пьяная и радостная, а он обнимает ее за талию и целует между лопаток?
Возможно.
Как только в трубке возникают гудки, до моих ушей доносится еще один звук, немного приглушенный, так что секунду я не могу понять, в чем дело. Я просовываю руку между водительским сиденьем и дверью и, наткнувшись пальцами на прохладный металл, достаю телефон Дары, который каким-то образом туда завалился.
Я даже не удивлена, что она брала машину, несмотря на запрет родителей. Хоть Дара и не лучшая ученица, по умению нарушать правила у нее твердая пятерка с плюсом. Но это странно и подозрительно, что она оставила свой телефон. Мама всегда шутила, что ей нужно хирургически вживить телефон в ладонь, а Дара отвечала, что, если ученые изобретут такую процедуру, она будет первой в очереди.
Я открываю ее сообщения, внезапно испытывая тревогу. Однажды, когда я училась в пятом классе, прямо посреди контрольной по обществознанию со мной кое-что произошло. Я заполняла контурную карту стран Европы и как раз дошла до Польши, когда неожиданно почувствовала острую боль в груди, как будто кто-то изо всех сил сжал мое сердце. И я поняла, почувствовала, что с Дарой что-то случилось. Сама того не осознавая, я вскочила, громко отодвинув стул. Все уставились на меня, а учитель, мистер Эдвардс, приказал мне сесть. И мне пришлось сесть, потому что я не знала, как объяснить случившееся. Я перепутала Германию и Польшу, а Бельгию вообще не подписала, но все это не имело значения. В середине контрольной в дверь вошла заместитель директора школы с мрачным лицом и жестом приказала мне следовать за ней.
Во время перемены Дара попыталась забраться на забор, ограждающий промышленный комплекс на другой стороне дороги. Там располагалась фабрика, выпускающая детали для кондиционеров. Она добралась до самого верха – несмотря на крики учительницы, которая призывала ее остановиться, – затем потеряла опору, сорвалась и, пролетев дюжину футов, приземлилась прямо на острый кусок ржавой трубы, непонятно откуда взявшийся, лежавший в траве. Труба вошла прямо ей в грудину. Всю дорогу до больницы Дара молчала. Даже не плакала, просто ощупывала трубу и пятно крови, расползающееся по ее футболке, словно они ее удивляли. К счастью, доктору удалось извлечь кусок металла и зашить ее так аккуратно, что шрам был почти незаметен. И еще несколько недель после этого происшествия она могла хвастаться прививками от столбняка, которые ей назначили.
Сейчас, когда я сижу в ее машине, ко мне возвращается то же чувство, что я испытала тогда: знакомое волнение, ужас и давление в груди. И я чувствую, я точно знаю, что Дара в беде.
Все это время я думала, что она просто продинамила нас сегодня вечером. Но что, если это не так? Вдруг с ней случилось что-то плохое? Вдруг она напилась и уехала куда-нибудь, а теперь проснулась и не знает, как вернуться домой? Вдруг кто-то из ее придурочных дружков начал к ней приставать, и она сбежала без телефона?
А вдруг, а вдруг, а вдруг… Эти слова, словно барабанная дробь, звучали сквозь все четыре последних года моей жизни.
Я захожу на Фейсбук. У нее на аватарке старое фото с Хэллоуина. Мне тогда было пятнадцать, и мы с Дарой, Паркером и Арианой завалились на вечеринку к старшеклассникам, рассчитывая на то, что все будут слишком пьяны, чтобы заметить. На фото мы с Дарой обнимаемся, щека к щеке, красные, потные и счастливые. Хотела бы я, чтобы фотографии были физическим пространством, тоннелями, через которые можно было бы вернуться в прошлое.
На ее стене дюжины и дюжины поздравлений. «Мы всегда будем любить тебя! С днем рождения! Сделай для меня фотку, где бы ты сегодня ни тусовалась». Но она не ответила ни на одно из них, что неудивительно, раз она без телефона.
И что теперь? Позвонить ей я не могу. Я снова беру свой мобильник и набираю номер Паркера, надеясь, что в конце концов даже если он не с ней, он может знать, где она. Но у него после двух гудков включается голосовая почта. Давление в моей груди усиливается, расплющивая легкие, словно из машины выкачали весь воздух.
Я знаю, что она убьет меня за это, но я решаю просмотреть ее сообщения. Быстро пролистываю то, которое недавно отправила ей сама, и несколько смс от Паркера, сама не понимаю до конца, что ищу, но интуитивно чувствую, что я уже близко к чему-то важному. Я нахожу кучу сообщений от номеров и имен, которые мне незнакомы. Фото Дары с глазами, большими и темными, словно провалы, сделанные на вечеринках, на которые меня не приглашали, о которых я даже и не подозревала. Расплывчатый снимок голого мужского плеча, может, сделанный по ошибке? С минуту я вглядываюсь в него, пытаясь понять, принадлежит ли оно Паркеру, и, решив, что это не так, быстро пролистываю дальше.
Следующее сообщение и прикрепленное к нему фото заставляют мое сердце остановиться.
Это скорее профессиональный снимок, по крайней мере, кто-то явно поработал над композицией и выставил свет. Дара сидит на красном диване в полупустой комнате. В одном углу виден кондиционер и окно, такое грязное, что я не могу разглядеть, что за ним.
Дара в одном нижнем белье. Руки вытянуты вдоль тела, так что ее грудь и темные пятна сосков прямо в центре кадра. Ее взгляд сфокусирован на чем-то левее камеры, голова запрокинута, как часто бывает, когда она слушает.
Я представляю себе, что человек за камерой (или кто-то еще) дает ей инструкции.
«Опусти-ка руки, милая. Покажи нам, что у тебя есть».
Следующее фото сделано ближе: виден только ее торс. Голова по-прежнему запрокинута, глаза наполовину закрыты, пот струится по шее и ключицам.
Обе фотографии прислали с незнакомого мне номера из Ист Норвока 26 марта.
В день накануне аварии. У меня такое чувство, будто я наконец ударилась о землю после долгого падения. Из меня вышибло дух, и все же, как ни странно, я чувствую облегчение от того, что наконец коснулась твердой земли, наконец все узнала.
Вот оно: в этих фотографиях и кроется причина аварии и ее поведения после, ее молчания и исчезновения.
Не спрашивайте, откуда я знаю. Я просто знаю. Если вам это непонятно, значит, у вас просто не было сестры.
Вступление к дневнику Дары, 2 марта
Все всегда обвиняют меня в том, что я люблю быть в центре внимания.
Но знаете что? Иногда мне хочется просто исчезнуть.
Помню, однажды, когда я была маленькой, Ник разозлилась из-за того, что я разбила ее любимую музыкальную шкатулку, подарок от мамы. Я сказала ей, что сделала это случайно, но на самом деле все было не так. Признаюсь, я ревновала. Мне мама ничего не подарила. Ничего удивительного, да? Ник всегда была любимицей.
Но после этого я все же чувствовала себя плохо. Очень плохо. Помню, я убежала и спряталась в доме на дереве, который построил Паркер. Я собиралась остаться там навсегда. Само собой, где-то через час я проголодалась и спустилась вниз. Никогда не забуду, как приятно было видеть маму с папой, которые ходили по улице с фонарем и звали меня.
Думаю, это и есть самое приятное в исчезновении: та часть, когда люди ищут тебя и умоляют вернуться домой.
Кто-то стучит кулаком в окно, и я с визгом подпрыгиваю. Потом в окно светят фонариком. Охранник жестом просит меня опустить стекло.
– Ты в порядке? – спрашивает он.
Я узнаю в нем одного из тех, кто стоял в воротах и наблюдал за порядком, пока гости покидали парк. Наверное, он также должен проследить за тем, чтобы на парковке никого не осталось. Я смотрю на консоль и понимаю, что просидела в машине больше двадцати минут.
– Я в порядке, – отвечаю я.
Охранник, похоже, мне не верит. Он светит фонариком прямо мне в лицо, практически ослепляя. Видимо, хочет посмотреть на мои зрачки и убедиться, что я не пьяна и не под кайфом. Я заставляю себя улыбнуться.
– Правда, я уже уезжаю.
– Тогда ладно, – отвечает он, постукивая по боку машины костяшками пальцев, чтобы придать вес своим словам. – Только сначала допиши сообщение, а потом уже выезжай на дорогу.
Я замечаю, что все еще держу в руках телефон Дары.
– Хорошо, – обещаю я.
Удовлетворенный моим ответом, он отворачивается и уходит по направлению к воротам.
Я снова поднимаю стекло, поворачиваю ключ в зажигании и включаю кондиционер. Слова охранника навели меня на одну мысль.
Я собираюсь отправить сообщение на этот номер из Ист Норуока, с которого пришли два полуобнаженных фото. С минуту сомневаюсь, набираю и стираю текст. В конце концов останавливаюсь на простом: «Привет! Ты где?»
Знаю, это сумасшедший риск, я действую наобум. Я даже и не жду ответа. Но почти мгновенно телефон Дары звякает. Я чувствую, как к кончикам моих пальцев приливает адреналин.
«Кто это?»
Я игнорирую вопрос.
«Снова смотрела наши фотки, – пишу я. И добавляю: – Они такие горячие». Я вытираю пот со лба внутренней стороной запястья.
С минуту телефон молчит. Мое сердце бьется так сильно, что я слышу его стук. Затем, когда я уже готова сдаться и нажать на газ, экран снова загорается.