Так где же Сара провела ту ночь? И почему она солгала?
Я закрываю статью и вытираю мокрые руки о джинсы. Это сходится с тем, что сказала мне Кеннеди о Саре: она пила в день исчезновения Мэдлин, возможно, даже на одной из этих загадочных «вечеринок» Андре. Я продолжаю листать результаты по запросу и натыкаюсь на статью о Николасе Сандерсоне, человеке, которого недавно допрашивали по делу Мэдлин Сноу, а потом быстро отпустили. Не знаю, что я ищу, но есть смутное ощущение, что я приближаюсь к разгадке, хоть и не имею понятия, какой она будет.
Я с трудом держу телефон, потому что руки все еще трясутся. Я уже прочитала половину статьи, когда вдруг осознаю, что до меня доходит смысл лишь отдельных слов.
Официально полиция не арестовывала мистера Сандерсона.
«Причины, по которым его вызвали на допрос и в дальнейшем отпустили, тоже не разглашаются».
«Жена мистера Сандерсона отказалась комментировать…»
«…но мы уверены, что вскоре в деле Мэдлин Сноу нас ждет серьезный прорыв», – утверждает старший лейтенант Фрэнк Эрнандез из полицейского участка Спрингфилда.
Под статьей двадцать два комментария. «Будем надеяться», – гласит первый из них, видимо, относящийся к последней фразе Эрнандеза.
«Эти свиньи просто бесполезны. Не стоят денег, которые тратят на них налогоплательщики», – написал кто-то с ником Freebird337. А кто-то еще ответил на этот комментарий: «Из-за людей типа тебя мне хочется взяться за свое ружье, и, если не будет копов, чтобы меня остановить, я, возможно, однажды так и сделаю». А еще ниже аноним написал: «он любит маленьких девочек».
Я снова и снова смотрю на эти четыре слова: «он любит маленьких девочек». Без заглавных букв, без точек, словно тот, кто писал это, очень спешил. Я снова чувствую тошноту и осознаю, что вспотела. Включаю кондиционер, слишком напуганная, чтобы открывать окна, воображая, что, если открою их, из ниоткуда появится темная рука, схватит меня и начнет душить.
Уже больше половины первого, но я все равно набираю свой домашний номер. Все больше и больше убеждаюсь в том, что Дара ввязалась во что-то опасное, что-то, связанное с Андре, Сарой Сноу, Кеннеди и, может, даже с Николасом Сандерсоном, кем бы он, мать его, ни был. Может быть, Дара узнала, что Андре причастен к исчезновению Мэдлин.
Может, он решил сделать так, чтобы Дара точно держала язык за зубами.
Я прижимаю телефон к уху, щека мокнет от пота. Через некоторое время на домашнем телефоне включается автоответчик. Голос Дары, тонкий и будто незнакомый, просит звонящего «говорить сейчас или умолкнуть навсегда». Я быстро вешаю трубку и снова набираю номер. Ничего. Мама, наверно, в отключке.
Я звоню отцу на сотовый, но там сразу включается голосовая почта, явный признак того, что он проводит ночь с Шерил. Я сбрасываю звонок, проклиная все на свете и представляя себе Шерил, подтянутую и покрытую веснушками, разгуливающую голышом по дому отца.
«Соберись».
Что дальше? Мне нужно поговорить хоть с кем-то.
У «Макдоналдса» паркуется полицейская машина, и из нее, смеясь, выбираются двое мужчин. У одного из них рука лежит поверх пистолета, закрепленного на бедре, словно он нарочно пытается привлечь к нему внимание. Мой следующий шаг становится очевидным. Я снова залезаю в телефон, чтобы проверить имя. Старший лейтенант Фрэнк Эрнандез, офицер, отвечающий за расследование по делу Сноу.
Когда я при помощи своего навигатора наконец прибываю в полицейский участок, каменное здание, похожее на старую тюрьму в представлении ребенка, телефон, слабо моргая, показывает низкий заряд батареи.
Кто-то попытался сделать маленькую парковку менее унылой, посадив по краям узкие полоски травы и клумбы. Я паркуюсь на улице.
Спрингфилд в четыре раза больше Сомервилля, и даже в час ночи в пятницу полицейский участок здесь гудит, как улей. Дверь открывается и закрывается, впуская и выпуская копов. Некоторые из них ведут согнувшихся в три погибели пьяных, или чуваков под кайфом, или угрюмых здоровяков с татуировками, которые вписываются в местную атмосферу не хуже, чем те жалкие цветочные клумбы.
Внутри яркие лампы освещают просторный офис, где дюжина письменных столов соприкасаются углами, а все компьютеры соединены между собой толстыми кабелями. Повсюду пачки бумаги, переполненные ящики для входящей и исходящей почты. Здесь на удивление громко. Телефон звонит каждые несколько секунд, к тому же где-то работает телевизор. Ко мне возвращается то ощущение, которое я недавно испытала на парковке «Бимерс», пытаясь представить себе, как Мэдлин Сноу могла исчезнуть оттуда. Удивительно, как такие страшные вещи могут происходить на фоне повседневной жизни, что они сосуществуют бок о бок.
– Чем я могу вам помочь? – спрашивает женщина, расположившаяся за стойкой администратора.
Ее темные волосы стянуты в такой тугой пучок, что кажется, на голову ей забрался гигантский паук.
Я делаю шаг вперед и наклоняюсь к стойке, чувствую себя смущенной без особых на то причин.
– Я… Мне нужно поговорить с лейтенантом Фрэнком Эрнандезом, – тихо произношу я.
Позади меня сидя спит какой-то мужчина, его голова покачивается в такт беззвучному ритму. За одно запястье он пристегнут к ножке стула. Мимо проходит группа копов, обсуждающих бейсбольный матч.
– Это касается Мэдлин Сноу.
Брови женщины, выщипанные до состояния тонких ниточек, поднимаются на целый дюйм. Я опасаюсь, что она начнет расспрашивать меня или откажет, или… возможные варианты вспыхивают в моей голове один за другим. Например, скажет, что он ушел домой спать.
Но ничего из этого не происходит. Она поднимает трубку доисторического черного телефона, который выглядит так, будто его подобрали на мусорке еще в прошлом веке, набирает номер и тихо разговаривает. Затем встает и немного поворачивается боком, чтобы освободить пространство для живота. В этот момент я замечаю, что она беременна.
– Пойдем, – говорит она. – Следуй за мной.
Она ведет меня по узкому коридору, где полно открытых дверей, за которыми я вижу горы разных папок и бумаг, похожих на зубастых монстров с загнутыми клыками. Обои пожелтели от дыма сигарет. Мы проходим ряд небольших комнаток, дальше идут остекленные кабинеты, по большей части пустые. Все пространство как будто занято рядами квадратных аквариумов.
Она останавливается перед дверью с надписью «Старший лейтенант Эрнандез». Эрнандез (я узнаю его по фотографиям из Сети) указывает на экран своего компьютера. Другой полицейский, такой рыжий, что его волосы кажутся пылающим пламенем, наваливается на стол, и Эрнандез слегка поворачивает к нему монитор.
Мне становится жарко, а потом резко холодно, словно я обожглась.
Женщина стучит и, не дожидаясь ответа, распахивает дверь. Эрнандез быстро отворачивает монитор, чтобы закрыть обзор. Но уже слишком поздно. Я успела заметить ряды фотографий молоденьких девушек. Все они, одетые в бикини или вообще раздетые, лежат, сидят или позируют на ярко-красном диване. Все фото сделаны в той же комнате, где позировала Дара.
– К вам кое-кто пришел, – говорит женщина, указывая на меня. – Она хочет что-то сказать по делу Сноу. – Женщина произносит это почтительно, даже с некоторым чувством вины в голосе, словно ей пришлось сквернословить в церкви. – Как ты сказала тебя зовут, милая?
Я открываю рот, чтобы ответить, но голос застрял где-то глубоко в горле. Что бы это значило?
– Ник. – В конце концов мне удается выговорить: – Николь.
Эрнандез кивает рыжеволосому полицейскому, и в ответ на этот сигнал тот немедленно выпрямляется.
– Дайте мне минуту, – говорит Эрнандез.
С близкого расстояния он выглядит усталым и помятым, как одеяло, которое слишком часто стирали.
– Ну что ж, – говорит он, – садись. Просто скинь все это куда-нибудь. – Стул, стоящий рядом с его столом, завален картонными папками с бумагами.
Рыжеволосый коп бросает на меня любопытный взгляд, проскальзывая мимо. Я улавливаю исходящий от него легкий запах сигарет и, как ни странно, жвачки. Женщина-администратор тоже уходит, закрыв за собой дверь, и оставляет меня наедине с Эрнандезом.
Я по-прежнему не шевелюсь. Лейтенант поднимает на меня глаза. Его глаза покраснели, а к нижней губе прилипла какая-то крошка.
– Ладно, – говорит он непринужденно, словно мы старые друзья, обменивающиеся шутками, – если не хочешь, не садись. – Он откидывается в своем кресле. – Ты сказала, что хочешь что-то мне поведать по делу о Мэдлин Сноу?
Он старается быть вежливым, но по тону, которым он произносит последнюю фразу, понятно, что офицер не рассчитывает, что я могу сообщить ему что-либо действительно важное. Этот вопрос он задавал десятки раз, может, даже сотни, когда в его офис приходили жаждущие внимания одинокие женщины, обвинявшие в похищении Мэдлин своих бывших мужей, или случайные дальнобойщики, которые клялись, что по пути во Флориду видели на стоянке светловолосую девчушку, которая странно себя вела.
– Мне кажется, я знаю, что случилось с Мэдлин, – быстро говорю я, чтобы не дать себе передумать. – И те фото, которые вы смотрели. Я, кажется, знаю, где они сделаны.
Но как только я это произношу, понимаю, что в «Бимерс» не было ни одной комнаты, похожей на ту, что была на фото с Дарой. Могла ли я пропустить какую-то дверь или лестницу?
Правой рукой Эрнандез стискивает подлокотник. Но он хороший полицейский и не показывает своих эмоций.
– Значит, знаешь?
Даже по его голосу невозможно понять, верит ли он мне. К моему удивлению, он резко встает. Он намного выше, чем я предполагала, не меньше 6,3. Комната сразу сужается, словно это термопленка, прилипающая к моей коже.
– Как насчет воды? – спрашивает он. – Хочешь пить?
Я слишком разочарована, чтобы говорить дальше. Боюсь, что в любую секунду воспоминания о произошедшем в «Бимерс» могут испариться из моей головы, испариться, как вода. Но в горле у меня сильно пересохло, и, услышав предложение офицера, я понимаю, что ужасно хочу пить.