Ночной воздух щекотал нос. Мари чихнула. Она сунула руку в карман, и ладонь наткнулась на что-то незнакомое. Она достала квитанцию от портного и обрывок билета в кинотеатр. На французском языке. Маленькие пустячки, призванные создать атмосферу достоверности.
– Держите. – Элеонора передала ей сумочку, в которой лежали компактная пудра, помада и кошелек. Мари сообразила, что это не косметика, а устройства, подобные тем, что она видела в мастерской профессора Дигглсби в Арисейг-Хаусе, – приспособления, которые, возможно, понадобятся ей, чтобы выжить в боевой обстановке.
Они миновали часового, держащего фонарь, и затормозили на краю аэродрома. Мари вылезла из машины и подошла к багажнику. Водитель уже выгружал ее багаж. Она взяла чемоданчик с рацией, но Элеонора тронула ее за руку, велев оставить приемопередатчик.
– Я не понимаю…
– Рация – слишком тяжелый груз для «Лисандра». Ее сбросят отдельно.
– Но… – встревожилась Мари. За последние месяцы она привыкла к тому, что ее рация всегда с ней, прикипела к ней душой. Для нее это был своего рода щит, без которого она чувствовала себя уязвимой. Она неохотно поставила на землю чемоданчик с рацией и посмотрела на взлетную полосу, где стоял маленький «Лисандр». Как такой самолет сможет благополучно переправить ее во Францию, если он не способен поднять в воздух тридцатифунтовый[9] приемопередатчик?
– Ее сбросят другим рейсом, – пообещала Элеонора.
– Как я найду свою рацию? – с сомнением в голосе спросила Мари.
– Вам ее принесут, – заверила ее Элеонора. – Не волнуйтесь. Там ребята очень толковые.
И кто такие эти «ребята»? – подумала Мари. Ей назвали только одно кодовое имя: Веспер. Она никого не знала.
Они стояли на краю аэродрома. Влага с травы, просачивалась сквозь нейлоновую ткань чулок Мари у щиколоток. Над полем витал тошнотворно сладкий сырой аромат раннего дикого шиповника. Элеонора удостоверилась, что манжеты на блузке Мари подвернуты как надо. Она, как всегда, была спокойна, бесстрастна. Но рука ее немного дрожала, когда она стала поправлять на Мари воротник, и над ее верхней губой едва заметно блестела испарина – крошечные признаки того, что она нервничает. Лучше бы Мари их не видела, ибо это испугало ее как ничто другое.
Наконец Элеонора повела ее к самолету. На его борту мелом было выведено: очередность. И далее шли имена, для Мари все незнакомые.
– Что это? – осведомилась она.
– Порядок очередности эвакуации людей, если они прибудут на взлетную площадку. Самолет может взять на борт только троих и ждать не больше минуты. – Мари похолодела. В то время как она отправляется за линию фронта, другие, коих бессчетное множество, пытаются оттуда вырваться. Интересно, когда придет ее очередь лететь домой, к Тесс? Она должна была верить, что в конце концов вернется к дочери, иначе вообще не полетела бы.
– Вот, возьмите. – Элеонора вручила ей аккуратную стопку франков, перетянутую резинкой. – Половина жалованья выдается при заброске, на приобретение того, что вам потребуется. Остальное будет выплачено в фунтах стерлингов по возвращении. И еще… – Элеонора протянула ей руку раскрытой ладонью вверх. Мари поняла, что ее просят отдать напоминание о Тесс – ожерелье-бабочку, которое она тайком носила.
Нехотя Мари сняла ожерелье с шеи. Затем помедлила. Это была единственная вещь, связывавшая Мари с ее прежней жизнью и согревавшая ее на протяжении всех одиноких месяцев суровой жизни в учебном центре. Теперь у нее отнимали и это. Но Мари понимала, что выбора нет: она обязана расстаться со своим ожерельем.
– Я сохраню его для вас, – пообещала Элеонора таким тоном, будто имела в виду нечто намного большее. Мари позволила ей забрать ожерелье. – Лучше наденьте вот это. Оно вам больше подойдет. – Элеонора протянула ей ожерелье с серебряным медальоном в виде птички. Мари удивилась. Но это был не подарок. Элеонора чуть скрутила медальон, и он открылся. Внутри лежала капсула с цианистым калием. – Последний друг, – провозгласила Элеонора. – Капсулу разжевать нужно быстро. Немцы мгновенно узнают запах и попытаются заставить вас выплюнуть яд. – Мари содрогнулась. Конечно, этому ее учили. Если она окажется в плену и не сумеет молчать, она обязана покончить с собой. Но она не была уверена, что решится на самоубийство.
– Спасибо. – Мари напоследок еще раз взглянула на Элеонору.
Та приняла чопорный вид, в ответ лишь чуть качнув вниз подбородком.
– Для меня лучшая благодарность – выполненное задание. – Она пожала Мари руку, на секунду дольше задержав ее в своей ладони. Потом повернулась и зашагала по полю прочь.
Мари с опаской приблизилась к самолету. Прежде она никогда не летала, и даже этот маленький самолет – металлическая конструкция со стеклянным куполом наверху – казался ей странным и пугающим.
В кабине сидел незнакомый мужчина. Нетерпеливым жестом он велел ей подниматься на борт. Мари ожидала увидеть военного летчика, но волосы у пилота были длинноватые, курчавились у ворота коричневой летной куртки в американском стиле. На лице щетинились бакенбарды. И с этим человеком ей придется лететь во Францию? Протискиваясь в узкую дверцу самолета, Мари оглянулась через плечо на Элеонору. Но та уже исчезла где-то за полем.
Мари устроилась на узком сиденье за спиной у пилота и стала нащупывать привязные ремни, но таковых не обнаружила. Не успела она сесть в самолет, как наземная команда закрыла его дверь снаружи.
– Планы изменились, – сообщил ей пилот, даже не удосужившись представиться. Говорил он с ирландским акцентом.
– И что это значит? – У Мари по телу побежали мурашки.
– Вы будете садиться вслепую. – Пилот повернулся к панели управления с десятками незнакомых приборов разного калибра. В лобовое стекло Мари увидела, как начал вращаться пропеллер на носу фюзеляжа. Самолет покатил вперед по неровной земле. Мари кидало из стороны в сторону.
– Вслепую? – повторила она, не сразу постигнув смысл его слов. Это означало, что она будет сама по себе: никто ее не встретит и не поможет ей, как обычно, связаться с группой, к которой она прикомандирована. – Но ведь меня должны встречать.
– В боевых условиях трудно придерживаться плана. Вероятно, что-то случилось, и им теперь небезопасно приходить.
Тогда каким образом, недоумевала Мари, ей удастся благополучно добраться до условленного места? На минуту у нее возникло желание потребовать, чтобы они повернули назад, и отказаться от заброски. Но самолет набирал скорость, мотор ревел все громче. И вдруг земля будто ушла из-под нее. Мари едва не вскрикнула. Впервые испытывая столь непривычное ощущение, она почти позабыла про страх. Мари устремила взгляд в окно, надеясь узреть вдалеке Элеонору. Но и она, и «воксхолл» уже исчезли. Расстояние между Мари и Англией увеличивалось с каждой секундой. Путь назад был отрезан.
Самолет взмыл ввысь под крутым углом, и у Мари в животе словно что-то резко опустилось. Впервые ей пришло в голову, что она, возможно, страдает воздушной болезнью. Стараясь дышать неглубоко, как ее учили в школе, она смотрела на неясные очертания затемненных домов внизу, и ей представлялось, что если она приглядится, то в северной стороне, на востоке Англии, увидит старый дом священника и Тесс, спящую под толстым клетчатым одеялом на жилом чердаке, где скаты кровли поддерживают стропила.
Ни Мари, ни пилот больше не пытались завести разговор: невозможно было перекричать неумолчное дребезжание мотора, от которого у Мари болезненно стучали зубы. Воздух в кабине охлаждался, становился почти морозным. Внизу земля стелилась иссиня-черной простыней, которую прорезала, словно плотная череда сигнальных огней, серебристая лента: это в сиянии луны сверкали, в нарушение всех правил светомаскировки, воды Ла-Манша.
Самолет внезапно опустился, резко накренился влево. Мари вцепилась в сиденье, чтобы не потерять равновесие при неожиданном толчке. Не думала она, что в полете трясет, как на ухабах. Она пыталась скрывать свою нервозность, но ее прошиб холодный пот.
– Что-то не так? – крикнула Мари пилоту. Она силилась разглядеть его лицо, выискивая признаки паники.
Он покачал головой, не отрывая глаз от приборной панели.
– В этой малышке чувствуешь каждую воздушную яму. Это особенность «Лисандра». Маленький, малоскоростной, немцы могли бы подстрелить его из рогатки. – Он похлопал по панели управления. – Зато я могу посадить его на задницу комара или на пятьсот ярдов дерьма.
Мари покоробила грубая речь пилота, но тот и не подумал извиниться.
По приближении к французскому побережью пилот снизил скорость. Самолет опустился ниже и его, казалось, поглотил густой туман. Пилот выглядывал из окна, пытаясь лучше рассмотреть лежащую внизу землю. «Это он так ориентируется на местности?» – изумилась Мари.
– Очевидно, придется возвращаться, – сказал пилот.
– А нельзя подождать, когда туман рассеется? – спросила Мари, испытав одновременно облегчение и разочарование.
Пилот покачал головой:
– К рассвету мы должны вернуться в воздушное пространство союзных войск. Если нас заметят в небе над Францией, самолет не сумеет подняться высоко или выжать большую скорость, чтобы улететь из-под огня. – У Мари от страха мороз пробежал по коже. Она может погибнуть, даже не приступив к выполнению задания. Пилот морщил лоб, сосредоточенно глядя вниз. – Хотя мы уже на месте или где-то рядом. Попробую сесть.
– Надежды не внушает, – брякнула она, не подумав.
Пилот обернулся, искоса посмотрел на нее:
– Держитесь крепче.
Самолет пошел на снижение и затем внезапно под острым углом устремился к земле носом вперед. Мари испугалась, что они сейчас разобьются. Земля приближалась с ужасающей быстротой. Мари ухватилась за сиденье и закрыла глаза, готовясь к худшему.
Как ее учили, она сгруппировалась, приготовившись к удару о землю. Но в последний момент пилот выровнял самолет, мягко посадил его и, ловко управляя машиной, плавно заскользил по неровному полю. Если б Мари своими глазами не увидела землю, она ни за что не поверила бы, что они совершили посадку.