Элеонора догадалась, что уже пятый час. Она встала и пошла в уборную, затем включила кран, наполняя ванну горячей водой. Пять дней миновало с тех пор, как она озвучила свои подозрения Директору, а он их отмел. Новых сообщений от Мари не поступало.
Однако Директор по-прежнему ничего не желал слышать. Создавалось впечатление, что ему плевать на агентов, но Элеонора знала, что это не так. Скорее, агенты – это расходный материал. Сопутствующие разрушения, что оставляет после себя разогнавшийся поезд – махина, которую ничто не остановит. Элеонора вспомнила разговор с Веспером на крыше Норджби-Хауса. Его снедали тревога и смятение. Если высокое начальство не прислушивается к мнению руководителя обширнейшей агентурной сети, который собственными глазами наблюдал все те пугающие странности, что происходят за линией фронта, разве есть надежда, что она сумеет их в чем-то убедить.
Впрочем, что толку тревожиться. Подавив беспокойство, Элеонора залезла в ванну. Она слишком долго не выключала кран, воды налилось на четыре дюйма выше, чем это было позволено по законам военного времени. Ну и черт с ним, с вызовом подумала она, с наслаждением погружаясь в горячую ванну, хотя ей было стыдно, что она потакает собственной невоздержанности. Правда, она не стала растягивать удовольствие – искупалась быстро. Пора было возвращаться в Норджби-Хаус и снова заступать на вахту ожидания. Переживала она не только за Мари. Уже две недели не выходила на связь Джози, сигнал Брии во время последнего сеанса радиообмена был нечетким. Элеоноре казалось, что девушки ускользают у нее меж пальцев, их голоса слабеют во тьме бури.
Элеонора вылезла из ванны, обтерлась полотенцем, взяла халат. Когда начала одеваться, снизу раздался стук. Она прислушалась. Обычные звуки раннего утра? Молочник гремит бутылками, грузовики развозят товар? Нет, стучали в дверь ее дома. Потом донеслись голоса: один тихий, озадаченный, принадлежал ее матери; второй чопорный, настойчивый – мужской. Доддс, определила Элеонора. Завхоз из штаб-квартиры, также выполнявший обязанности ее водителя. Сегодня он приехал за ней как минимум на час раньше; к тому же прежде он никогда не выходил из машины. Элеонора быстро оделась и сбежала по лестнице, на ходу застегивая пуговицы.
Впервые Доддс стоял в дверях ее дома. Было видно, что он смущен, чувствует себя не в своей тарелке.
– Что случилось? – спросила Элеонора.
Доддс качнул головой, не желая говорить в присутствии матери Элеоноры. Та таращила глаза, раз и навсегда усвоив, что ее дочь работает не в элитарном универмаге. Элеонора схватила сумку с крючка у двери и, не сказав ни слова, выскочила на улицу вслед за Доддсом. Волосы развевались у нее за спиной, и, скользнув на заднее сиденье, она принялась скручивать их в узел.
– Рассказывайте.
– Директор велел срочно доставить вас. Это как-то связано с радиограммами. – С замиранием сердца Элеонора прокручивала в голове тысячу разных сценариев, все возможные варианты непредвиденного развития событий. И постоянно возвращалась к одному и тому же.
– Проклятье, – выругалась Элеонора. Нельзя было покидать Норджби-Хаус. Она надавила ногой на пол машины, мысленно подгоняя Доддса, хотя автомобиль и так слишком быстро мчался по мокрым от дождя улицам.
Наконец они затормозили перед Норджби-Хаусом. Директор собственной персоной встречал ее в дверях – знак еще более тревожный, чем сам ночной вызов на работу.
– Пришло донесение, которое я не совсем понимаю. – Отбросив присущую ему осторожность, Директор начал разговор прямо в коридоре, по пути в центр радиосвязи. – От одной из наших южных агентурных сетей. – Не от группы Веспера, отметила Элеонора, вздохнув чуть свободнее. – Не нравится оно мне.
Директор вручил ей листок с уже расшифрованной радиограммой, в которой запрашивались детали доставки оружия. Однако послал ее мужчина-радист, а не одна из ее девушек. Элеонора чуть расслабилась.
– Простите, сэр, но я не знаю этого радиста. – Странно, что Директор в столь ранний час вызвал ее в связи с радиограммой, не имеющей отношения к ее девочкам. – Если угодно, я подниму его досье и сверю первый отпечаток.
Директор мрачно покачал головой.
– Нет нужды. Один из наших радиотелеграфистов выделил это донесение потому, что его якобы передал агент по имени Рэй Томпкинс.
– Томпкинса арестовали на явочной квартире близ Марселя почти три недели назад, – вспомнила Элеонора.
– Совершенно верно. Он не мог передать эту радиограмму.
По спине Элеоноры пробежал холодок. Она еще раз взглянула на сообщение.
– Возможно, ее передал кто-то из его группы, – глухо произнесла она, заранее зная, что говорит глупость.
– Двух других членов группы, – покачал головой Директор, – которые умели радировать, арестовали еще раньше. Нет, боюсь, мы вынуждены предположить худшее: кто-то завладел рацией и теперь работает с нее.
Элеонора осмысливала сложившуюся ситуацию. Один из их приемопередатчиков был захвачен, и кто-то (вероятно, немцы) завладел кристаллами с кодами и, выдавая его за действующую радиостанцию, затеял с ними радиоигру. Но разве осмелились бы немцы использовать для радиообмена рации захваченных агентов, зная, что у них, возможно, нет точных проверочных кодов и их игра может быть раскрыта? Осмелились. И у них это получилось. Элеонора вспомнила все подозрительные радиограммы. Поначалу они были короткими, содержали зондирующие вопросы. Лишь после того, как она ответила, они начали запрашивать сведения о местах доставки вооружения и прочую ценную информацию. Именно этого она больше всего боялась, хотя не совсем понимала – или не хотела понимать.
Элеонора пытливо всматривалась в радиограмму, не находя в ней ответов, которые она искала. В ней вскипело раздражение. Она ведь докладывала Директору о своих опасениях. Почему он не прислушался?
– Возможны неблагоприятные последствия для всего «Сектора Ф», – сказал Директор. – Мне нужно, чтобы вы оценили ущерб и придумали, как его минимизировать.
Элеонора судорожно соображала. Какие сведения сообщал Лондон через этот приемопередатчик за обозначенный период времени? Какую информацию они по ошибке выдали немцам? Возможно, о конспиративных квартирах, тайниках с оружием или – хуже того – данные о самих агентах. С диверсионными группами, действовавшими на юге Франции, Элеонора была знакома меньше, поскольку ее девочек туда не забрасывали. Придется прочесывать массу документов. На это уйдет много часов – нет, несколько дней.
Она похолодела, вспомнив разговор с Веспером в тот вечер на крыше. Он упоминал про марсельского агента, который установил контакт с его группой и помог им раздобыть тротил. Если марсельская сеть уже была раскрыта, когда он связался с Веспером, значит, группа последнего тоже находится под ударом.
Нужно их предупредить. Элеонора бегом бросилась по коридору в свой кабинет.
– Стойте, куда вы… – крикнул ей вслед Директор. Но она, даже не оглянувшись, уже бегом спускалась по лестнице в центр радиосвязи.
– Вызывайте Мари Ру, – приказала Элеонора. – Мне нужно послать ей сообщение.
Джейн пришла в недоумение.
– По расписанию она должна выйти в эфир не раньше чем через двадцать минут. – Протокол запрещал вне графика связываться с агентами, действующими на оккупированной территории. Если агент не у рации, он вообще не сможет принять радиограмму.
Но Элеонора пребывала в отчаянии. Она должна попытаться.
– Вызывайте.
Джейн поправила перед собой приемопередатчик, настроилась на частоту, на которой обычно вела радиообмен Мари, послала сигнал, проверяя ее присутствие в эфире. Ответом было молчание.
– Ничего.
– Попробуй еще раз. – Элеонора затаила дыхание, пока Джейн раз за разом вызывала по рации Мари.
Мгновением позже раздался щелчок.
– Связь установлена! – радостно воскликнула Джейн.
Элеонора не разделяла ее оптимизма.
– Спроси, есть ли в Гайд-парке зонтики. – Под этой условной фразой подразумевалось, встречен ли был самолет. Элеонора хотела спросить непосредственно о Веспере, благополучно ли тот приземлился, но она не посмела, поскольку не была уверена, что сейчас общается именно с Мари.
Эфир молчал, пока Джейн с помощью шифровального ключа кодировала и отправляла сообщение. Затем снова щелчок. Следом пришел ответ.
– В радиограмме сказано: «Подтверждаю», – медленно произнесла Джейн, расшифровывая буквы.
– И все? Просто «подтверждаю»? – Джейн кивнула. Ответ был пугающе коротким. Элеоноре нужно было еще как-то удостовериться, что радиообмен действительно ведет Мари. – Как вам ее первый отпечаток? – спросила она.
– Трудно сказать, – пожала плечами Джейн. – Сообщение очень короткое.
Разумеется. Элеонора колебалась. Ей требовались новые доказательства, но она опасалась передать лишнее.
– Спроси, зонтики были красные или синие? – Под синими зонтиками подразумевались люди, под красными – груз. Джейн быстро закодировала и отправила вопрос. На другом конце линии связи с ответом медлили. Элеонору, словно леденящий парализующий холод, постепенно охватывала тревога. Что-то здесь не так.
– Сеанс скоро нужно прекращать, – напомнила Джейн. Агентам опасно было вести радиообмен более нескольких минут.
Но Элеонора не могла остановиться.
– Отправь вот это. – Она начеркала на листочке сообщение и дала его Джейн. Та вытаращила глаза. «Ты видела Арлин О’Тул?» – гласил текст. Употребление подлинных личных имен в ходе сеансов радиообмена было категорически запрещено. Арлин проходила подготовку в Арисейге, но, так и не окончив курса, покинула учебный центр. Они обе знали, что ее не забрасывали на оккупированную территорию. И Мари тоже.
– Вы уверены? – уточнила Джейн. Элеонора угрюмо кивнула, и Джейн принялась кодировать сообщение.
На эту радиограмму ответ пришел быстро. Стоя за спиной у Джейн, Элеонора читала текст, который та декодировала: «Арлин видела. Все хорошо».
Элеонора оцепенела. Это не Мари.
Она глянула через плечо туда, где стоял Директор. Они с ужасом смотрели друг на друга. Данный радиоканал связи был раскрыт… но как давно? Элеонора пыталась оценить ущерб, лихорадочно вспоминая, какие сообщения были направлены группе Веспера за последнее время? Несколько раз они передавали радиограммы о доставке вооружения. И все, пожалуй. К счастью, новых агентов они не забрасывали.