– Пустяки, – ответила мать, ладонью накрывая ее руку. – Просто мы очень волновались. – И ее мама сказала это не для красного словца: она искренне переживала за дочь. Просто Грейс, заплутав в лабиринте собственных проблем, как-то упустила это из виду.
Но это не означало, что она готова вернуться домой.
– Так вот где ты обитаешь. – Непроизвольно морща нос от отвращения, мать обвела взглядом ее крошечную комнатку. – Давай помогу тебе собраться, и через час нас здесь уже не будет. Если не хочешь жить с папой и со мной, твоя сестра Бернадетта охотно тебя приютит, у нее есть свободная комната.
Жить с сестрой и ее тремя шумными малышами, подумала Грейс, еще хуже, чем с родителями.
– Мама, я не могу просто так взять и уехать. Я работаю.
Мать махнула рукой, словно работа Грейс вообще не имела значения.
– Запиской известишь, что ты уехала.
– Это не коктейльная вечеринка, это – работа. А еще вот это. – Она взяла с тумбочки газету, которую оставила там перед отъездом в Вашингтон. – Это случилось на моих глазах. – Она показала на заметку об Элеоноре.
– Женщину насмерть сбила машина. Ужас! Какой опасный город. Не понимаю, зачем ты сюда приехала.
– Погибшая женщина оставила после себя фотографии девушек, которые пропали без вести во время войны, и я пытаюсь выяснить, что с ними случилось. – Про Вашингтон и Марка Грейс умолчала.
– Это входит в твои обязанности?
– Не совсем, – замялась Грейс. Она рассказала про девушек в надежде на то, что это придаст некую осмысленность ее нежеланию покидать Нью-Йорк. Но только внесла еще большую путаницу.
– Если эти девушки к твоей работе не имеют отношения, какое тебе до них дело?
Вопрос матери, фактически слово в слово повторившей то, что днем раньше сказал ей по телефону Фрэнки, смущал Грейс. С этими девушками ее ничто не связывало. Для нее они были абсолютно чужие. Но она так рьяно пыталась докопаться до сути, что увязла в их мире и в их борьбе и на какое-то время почти забыла про собственное горе. Возможно, этим и объяснялась ее увлеченность.
– Это трудно объяснить. В любом случае теперь все, вопрос закрыт.
– Значит, ты поедешь со мной?
– Я этого не говорила, – резче, чем намеревалась, ответила Грейс.
– У тебя есть семья, – настаивала мать. – Пора возвращаться домой.
– Мама, я не хочу возвращаться домой. – Прежде она только раз произнесла вслух эти слова – в разговоре с Марком. В лице матери промелькнула обида. Грейс ждала, что та соберется с мыслями и выдвинет новые аргументы. – Мне здесь нравится. У меня есть работа. И свое жилье. – Квартирка у нее, конечно, так себе, но это – ее дом.
Черты матери смягчились.
– Знаешь, я тебе немного завидую, – призналась она. – Я всегда мечтала о такой жизни. – Грейс удивилась. Ей даже вообразить было трудно, чтобы ее мать жила как-то иначе. – Однажды я пробовалась на одно бродвейское шоу, – добавила мама. – Грейс пыталась представить, как ее чопорная мать, которая даже на семейных торжествах слова песни «С днем рождения» не пела, а произносила одними губами, выходит на сцену. Внезапно Грейс увидела в матери совершенно другую женщину, с собственными мечтами и устремлениями. С этой женщиной Грейс не была знакома.
На несколько секунд в разговоре возникла пауза.
– Ты не обязана идти по стопам Бернадетты или Хелен, – наконец промолвила мама. – Я просто хочу, чтобы ты была счастлива. – Мама, всегда казалось Грейс, была разочарована тем, что она отличается от своих сестер, не вписывается в ту жизнь, что была уготована ей от рождения. Но, возможно, она себе это просто навоображала. – Знаешь, когда в детстве тебе случалось пораниться или ты была чем-то напугана, я обнимала тебя или угощала чем-нибудь вкусненьким, и твои слезы высыхали. Но по мере того, как дети взрослеют, родителям все сложнее залечивать их раны. А потом, когда Том… – Мама запнулась, словно была не в силах закончить фразу. – Я чувствовала себя такой беспомощной оттого, что никак не могла достучаться до тебя.
Грейс положила ладонь на руку матери.
– Мама, не кори себя. Никто не мог. Просто я должна была сама это пережить.
– Я тут привезла тебе кое-что. – Мать взяла со стола букетик оранжевых восковых цветов. Они воплощали все, что Грейс тяготило в родительском доме.
Но со стороны матери это было проявлением великодушия: она допускала, что Грейс захочет остаться в Нью-Йорке.
– Спасибо, – поблагодарила Грейс, принимая цветы.
– Ты бы хоть на праздники приехала нас повидать, – попросила мать.
– Приеду, – кивнула Грейс, постаравшись придать уверенность своему голосу. До Рождества еще далеко. Как знать, что за это время может случиться?
Однако мама ее очень старалась быть добрым другом дочери, и Грейс сочла, что она тоже должна сделать шаг навстречу.
– Если сможешь, приезжай через несколько недель, пройдемся по магазинам, – предложила она. – Или, когда потеплеет, сходим в ботанический сад.
– С удовольствием, – улыбнулась мама. Она встала, застегнула пальто, поправила шляпку. Потом пригладила волосы дочери, как делала всегда, когда та была маленькой, и поцеловала ее в макушку. – Мы всегда ждем тебя. Приезжай, когда будешь готова, – сказала она на прощание и направилась к выходу.
Грейс смотрела вслед матери, испытывая благодарность и облегчение. Ей разрешили быть тем, кем она хочет быть, и самостоятельно строить свою жизнь. В то же время ей было немного грустно. Грейс понимала, что, живя так, как хочется ей, она окончательно отдалится от матери.
Грейс осталась одна в тишине квартиры, которая вдруг показалась ей просторнее. Она села и только потом заметила на кровати белый конверт.
– Мама, подожди… – Она кинулась за матерью, чтобы вернуть его, но потом увидела на конверте свое имя. Он пришел на родительский адрес от незнакомого отправителя из Вашингтона.
Внутри лежало письмо по поводу имущества Томаса Хили от некой юридической фирмы, а также чек на десять тысяч долларов от его адвоката. Глаза Грейс застлала пелена слез. Она и не знала, что Том отдал распоряжения относительно своей собственности и обеспечил ее средствами к существованию. Откуда вообще эти деньги? Глубоко опечаленная, Грейс держала в руках чек. Том продолжал заботиться о ней даже после смерти.
В каком-то смысле это был знак свыше: хватит топтаться на одном месте. Пора забыть про девушек с фотографий, сосредоточиться на работе и жить дальше. Думать только о будущем.
Нужно вернуть фотографии в консульство, решила Грейс, доставая снимки, чтобы взглянуть на них в последний раз. Ей было известно, что девушки убиты и что их предала Элеонора. Почему? Этого она никогда не узнает. Все, что можно, она выяснила. Больше ничего нового она не выведает. Свою роль в этом она отыграла до конца.
В понедельник утром, в девять часов, Грейс снова стояла перед британским консульством, собираясь вернуть фотографии и поехать на работу. На месте секретаря в приемной сидела все та же женщина.
– А, мисс…
– Хили, – закончила за нее Грейс, ничуть не удивившись тому, что женщина не запомнила ее фамилию.
– Это опять вы, – недовольно заметила секретарь.
– Да. Хотела узнать, не выяснили ли вы что-то еще об Элеоноре Тригг, – не преминула полюбопытствовать Грейс, хотя в консульство она пришла просто для того, чтобы отдать снимки.
Женщина колебалась, будто сомневалась, стоит ли отвечать.
– Полиция передала нам личные вещи мисс Тригг. – До сей минуты Грейс была упорно сосредоточена на чемодане и его содержимом, и у нее ни разу мысли не возникло, что у Элеоноры, когда ее сбила машина, могли быть при себе какие-то вещи. – Родственников пока не нашли.
Грейс почувствовала, как в ней всколыхнулась надежда, и попыталась ее погасить. Не задерживайся, твердила она себе. Тебя это больше не касается. Но ведь она проделала такую огромную работу. Неужели вот так просто все бросить и уйти?
– Можно на них взглянуть? – попросила она против своей воли. – На ее вещи. – Грейс ждала, что секретарь ей откажет.
– С какой стати? Это ее личные вещи. А вы ей не родственница.
– Понимаете, последние несколько дней я пытаюсь больше узнать об Элеоноре. Я ведь не прошу, чтобы вы мне их отдали. Просто хочу посмотреть, что она с собой везла. – На секретаря доводы Грейс не возымели эффекта. Она была уверена, что та даст ей от ворот поворот. – Прошу вас. Это ведь займет не больше минуты. Может быть, мне удастся подсказать вам, куда их отдать.
– Ладно, – наконец уступила секретарь. – Вы нас очень обяжете, если кого-нибудь найдете. Нам не придется оформлять уйму бумаг для получения свидетельства о смерти. – Для нее Элеонора по-прежнему оставалась источником бумажной волокиты. Секретарь достала большой пакет. – Потом положите все на место.
Грейс раскрыла пакет. В нем лежали несколько долларовых банкнот, разбитые очки и синий паспорт, почти переломившийся надвое. Грейс взяла его и стала осторожно листать. Паспорт, хоть и порванный, на вид был относительно новый. В нем стояли штампы о въезде во Францию и Германию. Эти страны Элеонора посетила буквально за несколько недель до прибытия в США. Зачем она туда ездила?
– Спасибо, – поблагодарила Грейс, возвращая паспорт в конверт. Она вытащила фотографии и хотела уже протянуть их секретарю, но что-то ее остановило.
– Хотите оставить их себе? – спросила женщина, заметив, что Грейс колеблется.
– Нет, – покачала она головой. – Они больше не мои. – Но потом передумала. Отдала все фотографии, кроме той, на которой была запечатлена темноглазая девушка, Джози. Память о ее негаданном путешествии.
Глава 24Элеонора
Лондон, 1946 г.
В предрассветный час в дом Элеоноры неожиданно постучали.
– За тобой пришла машина, – крикнула мать. Она всегда считала, что служба в государственном ведомстве – не самая подходящая работа для ее дочери, и с тех пор, как Элеонору уволили оттуда более полутора лет назад, она, слава богу, редко об этом вспоминала. Элеонора с удивлением выглянула в окно. При виде знакомого черного «остина» она почувствовала, как у нее участилось сердцебиение. Ее вызывали в штаб. Зачем? Ведь столько времени прошло.