Элеонора прокашлялась.
– А Веспер тоже здесь был?
При этом имени Анри помрачнел.
– Да.
– Где их держали?
Он повел ее из кабинета, затем вверх по узкой лестнице. Один пролет, еще один. Вскоре Элеонора стояла в тесном чердачном помещении. Не такой ожидала она увидеть камеру для пленных при штабе СД, куда на допросы привозили самых разыскиваемых беглецов. Здесь стояло шесть казарменных коек, вроде тех, на каких спали девушки в период обучения в Арисейг-Хаусе. В углу – забитая книгами пыльная полка. Помещение имело голый вид: ни простыней, ни одежды, ни личных вещей. Но она заметила крошечные свидетельства пребывания пленных: буквы и другие значки, нацарапанные на металлических каркасах коек. Матрас ближайшей к ней койки был испачкан кровью. Элеонора посмотрела в окно. Над крышами домов чуть виднелась Эйфелева башня. Она представила, каково было тем, кто провел здесь свои последние дни: они взирали на красоты Парижа, оставаясь в плену собственного отчаяния.
– Вот здесь их держали, когда привозили для допросов. Всего несколько дней, самое большее – неделю. После они немцам не были нужны.
– Куда их потом отправляли?
– Кого-то во Френскую тюрьму. Других, как Веспера, убивали прямо здесь, выстрелом в голову, – отвечал он с непроницаемым лицом.
Элеоноре было известно, что Веспер погиб, но до этой минуты она не знала, как это произошло.
– А радистка?
– Не знаю. Наверно, отправили во Френскую тюрьму. Позднее оттуда всех узников перевели в Нацвайлер, – добавил он.
Услышав название концлагеря, в котором, по имеющейся информации, погибли многие агенты-мужчины, Элеонора вздрогнула. Но у нее возник вопрос.
– А почему не в Равенсбрюк? Ведь в Нацвайлере держали только мужчин, так?
– Возможно, потому, что немцы не собирались держать их там долго. Их убивали, не оформляя документов. Nacht und Nebel.
Ночь и туман. Элеонора слышала об этой программе, когда служила в УСО. Пленные просто исчезали, бесследно.
Она была готова расплакаться, но подавила слезы.
– И когда, за какое время до высадки войск союзников их увезли отсюда? – спросила Элеонора.
– Всего за несколько недель. – Она обомлела. Еще немного, и пленников освободили бы.
– Погибли не только они, – отрывисто бросил Анри.
– Знаю, – кивнула Элеонора. – Ваши люди тоже пострадали. – И это была другая сторона реальности: агенты вели борьбу за освобождение Европы, и в перекрестный огонь попадало местное население. Не только партизаны, но обычные люди, женщины и дети. Некоторые из них стали случайными жертвами диверсий против немецких оккупантов: рабочие завода, где была установлена бомба, машинист поезда, пущенного под откос. Другие были убиты при проведении карательных операций против бойцов движения Сопротивления. Черчилль требовал воспламенить Европу, но, к несчастью, в раздутом пожаре пострадали мирные граждане.
Элеонора стояла посреди маленькой чердачной комнаты и представляла, как Мари томится в холоде и одиночестве под скрипучими балками. Или с ней был кто-то еще из женщин-агентов? Элеонора никогда этого не узнает.
Как ее арестовали? Нечто катастрофичное привело к провалу агентурной сети, но об этом никто никогда не расскажет: все погибли. Элеонора пристально смотрела на стены, словно требуя, чтобы Мари заговорила с ней сквозь пелену времени. Но комната молчала. Возможно, Мари сама погибла, так и не поняв, что случилось.
Или она все-таки оставила какой-то знак. Элеонора обежала взглядом комнату, ища тайник. Провела рукой по настенным панелям.
– Мы все тщательно обыскали, уверяю вас, – произнес Анри. Элеонора не ответила, продолжая шарить ладонями по полу, и ей было плевать, что ее руки почернели от грязи. Он же не знал ее девушек так, как она, не понимал, как они умели прятать вещи. Наконец она почувствовала, что одна доска в полу лежит неплотно. Она потянула ее вверх и обнаружила под ней пустое пространство. Элеонора взглянула на Анри, на его лице невольно отразилось удивление. Но тайник был пуст.
Она стала водить ладонями по краю каркаса койки, на котором агенты и другие пленные выцарапывали разные надписи, похожие на шрамы. Она нагнулась, чтобы получше их рассмотреть. Некоторые заключенные делали зарубки, словно отсчитывая дни, другие писали свои имена. Одна надпись состояла из одного слова: «Верь». Имени Мари она не нашла. Она принялась обследовать следующую койку и увидела слово, написанное знакомым почерком: «Бодлер». Французский поэт.
Элеонора вспомнила отчет о вербовке Мари. В нем говорилось, что она сидела в кафе и читала французскую поэзию. Элеонора подошла к книжной полке, просмотрела корешки книг; почти все названия были на французском языке. Она взяла сборник французской поэзии, нашла цикл стихотворений Бодлера «Цветы зла». Быстро открыла страницу с первым стихотворением. И конечно, некоторые буквы были подчеркнуты тончайшей линией. Из них сложилось слово «Лондон». Мари пыталась передать какую-то информацию об управлении. Что именно? Раньше Элеонора могла бы подумать, что это призыв о помощи. Но теперь, памятуя об обвинении, брошенном Анри, она видела в этом слове совсем иной смысл: Мари обличала тех, кто предал ее и других агентов. Может, это означало, что в провале виноват кто-то из Лондона?
Содрогнувшись, Элеонора закрыла книгу и посмотрела на Анри.
– Вы говорили, что кровь агентов на моей совести. – Теперь он был не такой сердитый, как при первом знакомстве, и она не хотела его злить. Но это необходимо было выяснить. – Что вы имели в виду?
– Когда я работал посыльным, мне частенько доводилось доставлять донесения отсюда в штаб гестапо и обратно. Немцы вели радиообмен с Лондоном очень неряшливо. Как же получается, что никто этого не заметил и не закрыл канал радиосвязи? Немцы сами не могли освоить правила радиообмена. Им нужна была помощь, мисс Тригг, помощь кого-то из ваших. Очень уж легко они с вами работали и получали необходимые сведения. Теперь его голос звучал почти умоляюще. – Ведь кто-то наверняка был в курсе.
– И поэтому вы решили меня разыскать? – Значит, Анри пришел не для того, чтобы ей помочь; он сам пытался найти ответы на мучившие его вопросы.
– Мой брат был участником движения Сопротивления, его арестовали буквально за несколько дней до высадки войск союзников, сразу же после ликвидации группы Веспера. Из плена он не вернулся.
– Я вам глубоко сочувствую. Но нельзя же нас винить за это.
– Странно как-то, что вы наводите справки о девушках-агентах, – продолжал он. – Вы же сами их всех курировали. Учитывая ваше прошлое, вполне можно предположить, что за провалами стояли вы. Вы все знали с самого начала.
– Что-о?! – Щеки Элеоноры стали пунцовыми. – Неужели вы думаете… – Анри намекал, что девушек предал не кто-то там из Лондона, а лично она. – Я их не предавала. – Но она их не уберегла, а это почти то же самое. – Мне нужно идти, – сказала Элеонора, внезапно почувствовав, что она больше не может находиться рядом с Анри Дюке и выслушивать его обвинения. Она сбежала вниз по лестнице, выскочила на авеню Фош и, не останавливаясь, помчалась по проспекту. Оглянувшись на бегу, с облегчением отметила, что Анри за ней гонится.
Завернув за угол, она перешла на обычный шаг. На улице уже стемнело, уличные фонари отбрасывали на землю желтые круги. У Элеоноры гудела голова. Предательство в УСО. Непостижимо. Однако Веспер тоже на это намекал, когда сказал, что не может поделиться своими подозрениями ни с кем в Лондоне из опасения, что эта информация попадет к немцам. И Мари, должно быть, извещала об этом в своем последнем отчаянном послании, что она оставила в сборнике поэзии. Элеонора представила совещания в Норджби-Хаусе, узкий круг людей, тщательно планирующих задания для агентов. Неужели кто-то из них был предателем?
Она подходила к Триумфальной арке. На стоянке близ улицы Пребур стояло одинокое такси. Элеонора села в него и попросила довезти ее до гостиницы «Савой». Если предатель служил в управлении, тогда понятно, почему девушек так легко вычислили, одну за другой, почему их тайники и явки были раскрыты. Это также объясняет, почему кто-то был заинтересован в уничтожении Норджби-Хауса, со всеми его архивами.
Добравшись до своего номера в отеле, Элеонора рухнула в кресло. Анри подтвердил, что немцы вели радиоигру с Лондоном. Но ей все равно было неясно, как немцам удалось это организовать. Кто-то непременно должен был им помогать. Элеонора не снимала с себя вины. Действуй она более настойчиво, возможно, провалы удалось бы предотвратить. Но обвинение в умышленном предательстве было ей невыносимо. Как будто ей вонзили нож в сердце. В общем, к разгадке она так не приблизилась.
На стуле лежала газета, которую Анри читал в баре. Она взяла ее и пробежала глазами статью о суде над военными преступниками в Германии. Ее удивило, что французская газета поместила ее на первую полосу. Подобных статей публиковали много, к ним уже все привыкли. Но эта была особенной. Речь шла о процессе над Гансом Криглером – офицером СД, который долгое время наводил ужас на весь север Франции. Криглер был шефом СД – и, возможно, автором схемы, приведшей к краху «Сектор Ф». Раньше она видела его фотографию в документах Норджби-Хауса, в которых говорилось о его садистском обращении с пленными.
Элеонора нервно сжала газету в руках. Криглер жив и скоро предстанет перед судом. Уж он-то наверняка знает, какая участь постигла Мари – и кто ее предал.
Значит, надо ехать в Германию.
Глава 26Мари
Франция, 1944 г.
Мари подняла глаза от бетонного пола во Френской тюрьме и попыталась сфокусировать затуманенный взгляд. В голове стучало, во рту пересохло от жажды. К своему удивлению, она увидела перед собой Элеонору.
– Элеонора…
Как она ее нашла? Элеонора протянула фляжку. Мари с жадностью приникла к ней, взахлеб глотая свежую холодную воду, струившуюся по подбородку.
Она нагнула голову. Свежие раны сзади на шее отозвались болью.