– Наверно, опасно было снимать?
– Конечно, – пожала плечами Мари. – Очень трудно объяснить, чем для нас были те месяцы, проведенные на оккупированной территории. Рисковать стоило. Об этом должна остаться память.
На тот случай, если никто из них не выживет, подумала Грейс, представляя, как им там было одиноко и страшно. Вероятно, они очень ценили те мгновения, проникнутые духом товарищества.
– Это Джулиан? – спросила Грейс.
– Да. А рядом с ним, как всегда, Уилл. Даже не подумаешь, что они двоюродные братья, – сказала Мари. Обоим парням было лет по двадцать. Один – светловолосый, веснушчатый, улыбчивый. Второй – высокий, с резко очерченными скулами и темными пронизывающими глазами. На другой фотографии Джулиан с нежностью смотрел на Мари.
– Вы ему нравились, – заметила Грейс.
– Да, – быстро подтвердила Мари, смутившись. – Он любил меня. – Судя по голосу, ее переполняло волнение. – А я – его. Наверно, вас удивляет, что наши чувства окрепли так быстро, за такое короткое время, – добавила она.
– Ничуть, – ответила Грейс.
– Он умер у меня на глазах, – сообщила Мари. – У меня на руках. Больше я ничего не могла для него сделать.
– Наверно, это было ужасно. – Грейс вспомнила, как тяжело ей было, когда она узнала про гибель Тома. Но если бы он скончался у нее на глазах, она бы этого просто не вынесла. – А его кузен, Уилл?
– Про него ничего не знаю. Он должен был вернуться за мной во Францию, но меня арестовали. Перед отъездом из Лондона я пыталась выяснить, что с ним стало. Но он исчез. – По помрачневшему лицу Мари Грейс видела, что тайна судьбы Уилла мучает ее не меньше, чем гибель Джулиана и Джози.
– Когда это было?
– В мае 1944-го.
– За считаные недели до высадки войск коалиции.
– Мы до этого дня не дотянули.
Деятельность группы Веспера, взрывавшей железнодорожные пути и вооружавшей maquisards, безусловно, помешала немцам быстрее достигнуть берегов Нормандии и других районов. Они спасли жизни сотен, если не тысяч солдат войск коалиции, которых к моменту высадки могли бы поджидать немцы. Но многие из них никогда не узнают, чем они обязаны этим агентам.
– Нас предали, – заявила Мари без обиняков. – Когда меня арестовали и привезли на авеню Фош, я увидела там одну из наших раций. Меня заставили передать донесение в Лондон. Пытаясь предупредить Лондон, что канал связи раскрыт, я отправила сообщение без своего личного проверочного кода, который бы подтвердил, что радиограмму передала именно я. Но в Лондоне проигнорировали мой сигнал, – напротив, в ответе указали, что я его не использовала, и это в конечном итоге привело к гибели Джулиана: немцы его застрелили. Создавалось впечатление, будто британцы знали, что канал раскрыт, но все равно хотели, чтобы радиообмен продолжался.
– Вы не догадываетесь, кто мог вас предать? – спросила Грейс. Сама она страшилась сказать Мари, что это была Элеонора, и надеялась, что та, возможно, уже знает имя предателя или подозревает ее.
– Перед отъездом из Лондона я спросила об этом у полковника Уинслоу, Он возглавлял УСО и был начальником Элеоноры. Сперва он отрицал, что нас мог предать кто-то из штаб-квартиры. Но когда я рассказала ему все, что видела во Франции, он предположил, что это была Элеонора. Показал мне докладную записку за ее подписью, в которой отдавалось распоряжение продолжать радиообмен даже после того, как Лондону стало известно о перехвате радиограмм. – Глаза Мари наполнились слезами. – У меня это в голове не укладывалось. Ничего не сходилось.
– То есть вы не поверили в предательство Элеоноры?
– Нет, – решительно мотнула головой Мари. – Ни на секунду. – Грейс была сбита с толку. Мари собственными глазами видела документ, подтверждавший вину Элеоноры. Неужели Мари так слепо ей верила?
– Почему?
– Когда я последний раз виделась с Джулианом, в штаб-квартире СД, он тогда только что вернулся из Лондона, где встретился с Элеонорой. Перед смертью он сообщил мне, что Элеонора беспокоилась из-за раций. Особенно ее смущали радиограммы, и через него она предупреждала меня, чтобы я была осторожней. К сожалению, ее предостережение запоздало. Но она пыталась меня предостеречь. Потому я и уверена, что она к этому не имеет отношения.
– Но если не она, то кто?
– Не знаю. Полковник Уинслоу сказал, чтобы я уехала в Америку и начала здесь жизнь с чистого листа, без оглядки на прошлое. Что я и сделала. Как он и просил, я сообщила ему свой адрес, и он ежемесячно высылает мне пособие. Я уже думала, что окончательно распрощалась с прошлым. Пока не получила телеграмму от Элеоноры. – Мари прошла к шкафу, открыла его. Внутри стоял тот самый чемодан, что Грейс видела на Центральном вокзале.
– Так он все время был у вас, – ошеломленно протянула она.
– Элеонора телеграфировала, что приезжает в Нью-Йорк.
– Как она вас нашла?
– Наверно, узнала адрес у Директора. Он был в курсе, что я еду в Нью-Йорк, помог мне с документами. Найти меня не составило бы труда. А Элеонора была спец в своем деле. – Грейс кивнула. Наконец-то ей стало ясно, зачем Элеонора приехала в Нью-Йорк. – В телеграмме Элеонора сообщала, что будет ждать меня на Центральном вокзале. Я не рвалась на встречу с ней, – добавила Мари. – Она олицетворяла жуткую страницу моей жизни, которую, мне казалось, я навсегда перелистнула.
– Значит, вы не пошли на встречу?
– Нет, пошла. Не могла не пойти. В телеграмме она просила, чтобы я встретилась с ней в половине девятого. Но в тот день моя дочка, Тесс, заболела и в школу не пошла. Лишь после девяти мне удалось найти человека, который присмотрел бы за ней. Я поехала на вокзал, но Элеоноры там уже не было. Я подумала, что она снова попытается связаться со мной. Элеонора была женщина настойчивая. Не найдя ее на вокзале, я уехала. Но позже, когда узнала о случившемся, вернулась.
– И забрали чемодан.
– Да. Я обратила на него внимание утром, но издалека не разглядела, что это ее чемодан. И лишь потом, услышав в новостях про нее, я сообразила, что к чему, и поняла, что это чемодан Элеоноры. После того что случилось, я просто не могла бросить его на вокзале.
– Вы позволите заглянуть в него?
Мари кивнула.
– Я его еще не открывала. Духу не хватило.
Грейс положила чемодан на дно, расстегнула его. Внутри лежала, аккуратно сложенная, одежда Элеоноры, к которой никто не прикасался. Грейс просмотрела содержимое чемодана, стараясь не ворошить вещи. В глубине она увидела пару детских белых башмачков, почти спрятанных под одеждой.
– Это мои, – внезапно воскликнула Мари, хватая башмачки. – То есть они принадлежали моей дочери. У Элеоноры детей не было. Она взяла их у меня на хранение.
– То есть она привезла с собой башмачки из сентиментальности?
– Элеонора не признавала сентиментальности, – улыбнулась Мари. – Она все делала с определенной целью. – Мари перевернула башмачки подошвами вверх, и из одного выпала металлическая цепочка. Она подняла ее с пола. – Мое ожерелье. – Она показала цепочку с медальоном в форме бабочки. – Все-таки Элеонора сохранила его для меня. – Пытаясь скрыть слезы, Мари надела цепочку на шею. Потом снова внимательно осмотрела детские башмачки. Взгляд ее вспыхнул, словно она что-то поняла. Мари принялась ловко вскрывать каблучок. – Обувь – один из самых надежных тайников.
В каблучке был запрятан крошечный клочок бумаги. Мари осторожно развернула его и показала Грейс. Это была копия приказа, что Грейс обнаружила в украденной папке. Грейс снова полезла в чемодан, проверяя, нет ли в нем еще чего-нибудь любопытного, и вытащила маленький блокнот.
– Она всегда носила с собой блокнот, – с улыбкой заметила Мари.
Грейс принялась его листать.
– По делу девушек-агентов назначены парламентские слушания. И вот, смотрите… – Она показала на одну из записей Элеоноры: «Нужно, чтобы Мари дала показания о роли Директора».
– Значит, она приехала не для того, чтобы открыть мне правду. Она хотела с моей помощью доказать, что не имела отношения к радиоигре.
– Вы ей верите?
Мари смахнула с глаз волосы.
– Абсолютно. В словах Директора не было логики. Джулиан перед смертью сказал мне, что Элеонору настораживали радиограммы, но ей не разрешали прекратить радиообмен. Предать нас мог кто угодно, только не Элеонора. – Мари сникла. – Значит, она рассчитывала на меня, а я ее подвела. А теперь уже поздно.
– Может, и нет, – внезапно сказала Грейс: у нее возникла одна идея. Элеонора при жизни боролась за своих подопечных и погибла, добиваясь для них справедливости.
– Но что теперь можно сделать? Ведь Элеонора умерла.
– Умерла. Но чего она хотела больше всего на свете?
– Узнать правду.
– Нет, она хотела сделать правду достоянием гласности. Но не успела. Мы сделаем это за нее. – Грейс встала, протягивая Мари руку. – Давайте действовать вместе.
Глава 32Грейс
Нью-Йорк, 1946 г.
Месяц спустя в конце рабочего дня Грейс вышла из здания фирмы «Бликер и сыновья» и поехала на метро на север города – к месту пересечения Сорок второй улицы и Лексингтон-авеню. Там на перекрестке ее ждал Марк.
– А ты откуда тут взялся? – пошутила она. На этот раз она, конечно, знала, что он будет здесь. Оставив Марка в кабинете Фрэнки, Грейс убежала, чтобы отыскать Мари и придумать, как ей помочь. Когда она возвратилась на работу, он уже ушел. Марк сказал Фрэнки, что должен уехать по делу в Вашингтон. Она позвонила ему и извинилась. А то еще подумает, что после поцелуя она к нему охладела (на самом деле – наоборот). Он проявил понимание и, хотя вечером его ждали на работе в Вашингтоне, пообещал сообщить, когда в следующий раз будет в Нью-Йорке.
Марк сдержал слово: накануне вечером он позвонил и сказал, что приедет по делам в Нью-Йорк, и предложил встретиться, посидеть где-нибудь в баре. Грейс сразу же согласилась, и весь нескончаемый день на работе старалась не испортить прическу и макияж, с неподдельным волнением ожидая встречи с ним. Пожалуй, так она скоро привыкнет к этим ненавязчивым свиданиям раз в несколько недель, без каких-либо обязательств и сюрпризов.