— Посттравматическое стрессовое расстройство, — пробормотал я.
— Что? — повернулся ко мне один из парней и выдохнул дым.
— Да ничего, это я… так.
— А-а… вы в газету?
Я кивнул, и мы быстро спустились вниз. Прямо на входе стояло несколько человек — в основном старушки с пачками газет.
«Реализаторши», — мелькнуло в голове и оказалось, что я прав.
— Дайте еще с прошлой недели! Вся разошлась! — заверещала одна. — Там, где интервью с перебежчиком было!
— Ты уже и так три пачки отхватила, хватит тебе! У меня только одна! — вторая попыталась оттеснить конкурентку.
— Девочки, всем хватит, — между ними вклинилась третья — с хитрым лисьим лицом. — Они отпечатали доптираж, перестаньте ссориться.
— Откуда знаешь про тираж?
В коридоре появился крупный мужчина в джинсах и рубашке в клеточку с длинным рукавом.
— Всем хватит, еще пятьдесят тысяч напечатали, — пробасил он. — Сейчас привезут.
— Ну слава богу! — перекрестилась первая. — А то вечно я пустая сижу.
Мужчина оценивающе посмотрел на нас. Мы были не похоже на реализаторов.
— Простите… вы к кому?
— Нам нужен главный редактор, — сказал я, нисколько не сомневаясь, что это он и есть.
Секунду мужчина смотрела на нас, видимо решая, выгнать или пригласить. Потом махнул рукой:
— Идите за мной.
— Михал… Владимирович… а когда привезут?
— Сказал же, через полчаса! — рявкнул мужчина, не оборачиваясь. Именно так я себе и представлял главного редактора — нас будто бы затянуло водоворотом и увлекло вслед за ним.
Мы прошли мимо оторопевших старушек, которые вдруг начали креститься («По крайней мере, здесь тоже христианство», — подумал я).
Потолок в подвале был низким, мне приходилось даже слегка нагибаться, чтобы не зацепить головой дощатый, как в сауне, потолок.
По пути я успел увидеть на стенах вырезки из газет в дешевых рамках, какие-то пожелтевшие грамоты, фотографии улыбающегося мужчины в джинсах рядом с другими людьми на фоне Всемирного торгового центра в Нью-Йорке. Я даже остановился перед этой фотографией, чтобы рассмотреть дату — в углу было четко напечатано «11.09. 2019».
— Вот те на… — вырвалось у меня.
Главред повернул направо и вошел в кабинет — не дождавшись нас и не предложив нам войти. Мы переглянулись и последовали за ним. Он прошел за массивный стол, заваленный сверху до низу бумагами, газетами, вырезками, фотографиями, распечатанными конвертами, из которых выглядывали рукописные странички и плюхнулся в огромное, видавшее виды кожаное кресло, которое охнуло под ним и слегка раздалось. В углу на столе стоял допотопный кинескопый монитор — огромный как шкаф, весь облепленный с головы до ног желтыми клейкими листочками с записями.
Позади редактора висела физическая карта СССР, утыканная какими-то булавками с флажками — красными, синими, зелеными и желтыми. Кое-где на этой карте были приколоты белые прямоугольники с коротким текстом.
Весь кабинет являл собой максимальный, насколько это было вообще возможно беспорядок, однако его хозяина это, кажется, нисколько не смущало.
Плюхнувшись в кресло, он открыл ящик стола, достал оттуда пачку сигарет, вытянул одну, и чиркнув зажигалкой, затянулся. Потом выпустил облачко дыма и вопросительно посмотрел на нас.
— Присаживайтесь, — он повел рукой с зажатой в пальцах сигаретой в сторону стульев, сбившихся у единственной свободной стены. — Чем могу помочь?
Мы остались стоять.
— Дело в том… — начал я, но Света меня перебила.
— Я отправляла в вашу газету письмо… это было давно…
Мужчина усмехнулся и кивнул на свой стол, забитый письмами так, что некоторые из них падали на пол, многие оставались нераспечатанными, а еще больше их я заметил в мусорной корзине, что стояла слева от стола.
— Да… я понимаю. Но может быть, вы вспомните… я написала вам, что мне кажется, будто я из другой реальности и расписала все подробности. Вы его даже опубликовали, а в следующем номере написали, что получили множество откликов, но по этическим причинам не можете их привести. Я хотела бы знать… что это за этические причины такие?
Мужчина перестал курить. Он медленно потушил сигарету в пепельнице и уставился на нас тяжелым немигающим взглядом.
— А ведь я помню ваше письмо… — растягивая слова, будто бы выковыривая из памяти какой-то давным-давно забытый пласт, произнес он после затянувшейся паузы. — Я ведь тогда только пришел в редакцию после журфака. И тогдашний главред Петр Сергеич по кличке «НЛО» дал мне ваше письмо. Я его слегка подредактировал, сопоставил кое-какие факты и разместил рубрике писем читателей. Что потом началось… после выхода очередного номера нас накрыла лавина писем схожего содержания. Списать все на весеннее обострение не получалось. Это были… сотни, даже тысячи писем со всех областей и районов нашей огромной страны. — Он вдруг поднялся, прошел к шкафу слева, выудил оттуда бутылку коньяка. — Будете?
Я не задумываясь кивнул. Света отрицательно покачала головой.
Главред плеснул коньяка в невесть откуда взявшиеся пластиковые стаканчики.
— Присаживайтесь поближе!
Мы подвинули стулья к его столу.
— Нам всегда пишут много и пишут, как вы понимаете, истории, выходящие далеко за пределы понимания. В основном, в девяноста процентах случаев это все бред сивой кобылы, выдумки больных людей, графомания и сказки дядюшки примуса. Девять процентов объясняется наукой. А вот один оставшийся процент… с ним, мои хорошие, закавыка. Когда я только-только начинал в этой… кхм-кхм… прессе, я думал, что здесь все на сто процентов выдумки, ну как в телешоу этих… про один процент я и понятия не имел. И тут это письмо как снег на голову. Как холодно душ. Именно из-за вашего письма… если вы, конечно, его автор, я до сих пор тут работаю. — Главред опрокинул пластиковый стаканчик в рот. Я последовал его примеру. Без какой-то паузы он сразу вновь наполнил стаканы до половины.
— Вы сказали… этические причины…
— Да. — Он посмотрел в монитор, потом взглянул в окошко под потолком — зарешетчатое, сквозь него был виден лишь кусочек хмурого неба. — Сергеич, наш главред был хорошим мужиком, но немного не в себе. Он постоянно говорил, что прибыл из другого мира и надолго тут не задержится. Так и говорил, — «Я уйду также внезапно, как и пришел. Меня заберут ночью, когда вы будете крепко спать в своих кроватках».
Но я специально проверял его биографию, насколько это было возможно — ниоткуда внезапно он не пришел, родился здесь, еще даже живы были его родители — отец, кстати, преподавал на нашем журфаке, потом ушел на пенсию, мать — в отделе кадров завода какого-то номерного работала. Обычная семья. В общем, я до того дня просто думал, что он слегка не в себе. Письмо пришло в среду — он сказал: «Не веришь, тетеря? Вот тебе доказательство. Прочитай, проверь и опубликуй».
Я так и сделал. Не прошло и дня после публикации, как на редакцию посыпался вал этим писем, что, мол, у них было точно также — люди пропадали. Кто-то, наоборот, появлялся. А кто-то — внимание! — не исчезал и не появлялся, он просто становился другим. «Стал другим человеком — вдруг, ни с того ни с сего!»
— Я бы и эти письма пропустил сквозь… — главред снова взял стакан и вылил его содержимое в рот, словно воду. — …уши, но… когда пришла пора подписывать уже сверстанный номер с этими самыми ответами, оказалось, что подписывать его некому. Сергеич пропал. С трудом номер подписала ответсек, а потом в ящике стола нашли его письмо, где он подробно расписал, что кому делать, когда он… пропадет. И меня он попросил занять его место.
Мужчина замолчал. Он смотрел в то самое окошко, в котором ничего не было видно кроме маленького кусочка неба. Я вдруг подумал, что наше понимание мира так похоже на этот кусочек. По сути, мы ничего не видим и не знаем, но так самоуверенно заявляем, что науке уже все известно и белых пятен почти не осталось.
— Такие вот этические причины. Мы не разглашали его исчезновение. Об этом до сих пор никто ничего не знает. Ответсек уволилась, из старой гвардии в газете остался только я, да один корреспондент, который уже на пенсии, но продолжает писать. В тот день, когда я стал главным редактором, я поклялся, что найду, кто написал то письмо, но… обратного адреса не было и каждый день, каждый час, спускаясь в этот подвал, я ждал шаги… и… кажется, дождался.
Мы сидели в полной тишине, переваривая услышанное.
— Я вижу, вы из «Чайки», — кивнул главред в сторону Светы. — Вас, Антон, я, конечно, сразу узнал — как никак, коллеги, можно сказать. Он не выказал ни удивления, ни испуга, какое обычно вызывают у людей спецназовцы «Чайки». — Но… настоящий Антон никогда бы сюда не пришел, тем более в такой компании. — Главред усмехнулся. — И настоящего Антона никто и никогда не объявил бы в розыск.
Мы застыли с каменными лицами, а мужчина меж тем повернул в нашу сторону гигантский монитор, на котором мерцали две фотографии — моя и Светы, какие-то слова мелкими шрифтом и два слова крупными красными буквами, от которых у нас перехватило дыхание: «ВНИМАНИЕ. РОЗЫСК».
— Почему Антона никогда не объявили бы розыск? — спросил я, впрочем, уже зная ответ.
Мужчина пожал плечами, закурил новую сигарету и только тогда ответил:
— Потому что он все это заварил. И его главное желание — захватить контроль над перемещениями, которые сулят поистине безграничную власть. И мне кажется, он в одном шаге от своей цели.
Глава 17
Через окошко под потолком раздался звук двигателя подъезжающей машины. Шины прошуршали по гравию, автомобиль замер совсем рядом.
— Надеюсь, это из типографии, — редактор привстал на кресле, потянулся к окошку и крикнул зычным голосом, отчего я вздрогнул.
— Баранов, это ты? Привез тираж?
Некоторое время никто не отвечал, и я почувствовал холод под рубашкой. Мне показалось, что бежать из этого подвала некуда. Если это «Чайка»… нам конец.
Редактор насупился и в эту секунду уставший голос ответил: