Кандидаты будут предъявлены народу немедленно.
43. «Солнцевские» против «Кривоблюмовских»
Ольмек и Мьянти были мудрые политики и понимали, что кандидатов надо представлять с умом, с выдумкой. Они знали, как это бывает во всем мире: жизнь идет сама по себе, а предвыборная кампания обрушивается, как стихийное бедствие. Нет, надо сделать ее частью жизни, сделать – игрой!
И они объявили, что представление кандидатов станет элементом зрелища, а именно – футбольного матча между детскими командами, возглавляемыми кандидатами Виком и Ником.
Чтобы их заранее знали в лицо, вывесили везде портреты Вика и Ника.
Женщины, как зеленые, так и синие, тут же умилились и безоговорочно встали на их сторону – дети же! За юных кандидатов было и все немногочисленное детское население, понятно почему. Взрослые мужчины тоже оценили идею: любой другой взрослый вызвал бы их раздражение – «почему не я?». А тут – дети, детям принято уступать дорогу. И, главное, смешно им завидовать.
Команду Вика по имени директора школы Солнца Лучезаровой назвали «Солнцевские». Команду Ника соответственно – по Кривому Блюму – «Кривоблюмовские».
Стадион, который ЦРУ воображелал силами мощных сотрудников, был огромным, с двусторонними трибунами, зелеными и синими. Смыкания трибун с обеих сторон не было, чтобы избежать физического столкновения болельщиков.
Бермудяне начали собираться задолго до матча. Впускали через два входа, строго следя, чтобы зеленые не прошли на синие трибуны, а синие – на зеленые. Не определившимся пришлось срочно определиться и зафиксировать это в ЦРУ (еще один плюс матча, учтенный заранее Председателями).
Олеги, видя, как сотрудники ЦРУ все куда-то поспешно собираются, заволновались, стали расспрашивать, в чем дело. И, узнав о футболе, стали требовать, чтобы их немедленно выпустили. Дело в том, что все они: и Отец, и Муж, и Грубиян, и Бездельник, и оба Финансиста, и остальные – были заядлые болельщики. Именно поэтому, кстати, не выделился отдельный Болельщик: он небольшой частью сидел в каждом Олеге.
Олеги требовали, стуча кулаками в стены, бросив свои компьютеры, пиво и даже своих Ольг. Какие еще Ольги, если футбол???
Сотрудники ЦРУ не знали, что делать, но тут все решилось само собой: Олеги один за другим стали исчезать из своих узилищ. И бермудяне-«замки» не смогли им воспрепятствовать.
Олегов стало пятеро… трое… И вот один-единственный Олег мчится вместе со всеми к стадиону.
Как это произошло? Ведь, казалось бы, система Бермудии этого допустить не может: имел желание разделиться – будешь разделенным всегда. Но Олеги и остались разделенными, просто они вошли друг в друга, как матрешки. То есть фактически десять, а с виду – один. Это упрощенное объяснение, настоящий механизм я объяснить не сумею – потому что сам его не знаю.
Главное, Олег стал единым, цельным, и его пропустили на стадион. На входе он второпях назвался зеленым.
На трибунах шумели, размахивали флагами, свистели, кричали.
И вот появились Ольмек и Мьянти. Их встретили криками восторга и негодования. То есть зеленые восторгались Ольмеком и негодовали в адрес Мьянти, а синие – наоборот. В результате получился смешанный гул, который Председатель мог толковать так, как хотел. Похоже, оба они истолковали в свою пользу: и Ольмек, и Мьянти кланялись и благодарили.
Потом зазвучал гимн Бермудии, сочиненный местным композитором, бывшим бездарем, который попал сюда сто двадцать пять лет назад, не вынеся своей бесталанности, и все эти годы с утра до вечера упражнялся в композиторском мастерстве. Но гением все-таки не стал, хотя научился писать более или менее сносную музыку – этим и утешился.
Над полем, на высоте примерно тридцати метров, завис прозрачный шар с Печальным Принцем, который по протоколу обязан был здесь находиться как глава государства. Как ни странно, его встретили приветственными криками: хоть бермудяне и желали свержения короля, но в такой день не хотели омрачать ему настроение – все-таки он пока еще глава государства. Он – символ страны, а во время футбола, как известно, патриотизм повышается до нестерпимого градуса.
Мануэль забился в пещеру и призывал Хорхе, чтобы тот удержал его: он понимал, что на футболе будет Лаура и боялся встречи с ней, боялся, что опять невольно захочет ее убить. Но Хорхе не появлялся, потому что сам в человеческом обличье находился на стадионе. Пусть он фантазия, но у фантазий есть свои фантазии.
Тогда Мануэль, не выдержав (а какой латиноамериканец выдержит и сумеет не пойти на футбол?), появился возле стадиона и попросил контролеров пропустить его, но при этом обязательно надеть наручники. Просьбу исполнили.
Мануэль, сказавшись синим, пробрался на свою трибуну и, конечно же, немедленно увидел Лауру. На противоположной трибуне.
Он отвернулся – и увидел ее рядом с собой.
– Лаура! – взмолился он. – Отойди от меня!
– Ты все-таки нашел меня, – нежно сказала Лаура.
– Я могу тебя убить!
– Убей. Все равно мне без тебя не жить.
Мануэль заскрипел зубами, поднял руки… И опустил их.
Он вдруг понял, что можно терпеть.
Да, он хочет убить Лауру – и не может быть иначе, он с этим желанием сюда попал. Но желание еще не есть исполнение!
Пусть ему будет плохо, но он выдержит! Он сумеет!
– Лаура! – сказал Мануэль растроганным голосом.
– Что?
– Я хочу убить тебя, но я тебя обожаю!
И тут же наручники распались, и Мануэль обнял Лауру. При этом не попытавшись ее задушить. Выяснилось, что терпеть – не так уж сложно. Даже отчасти приятно.
Настя пришла на футбол вместе с Пятницей. Появление звезды было встречено аплодисментами, ахами и охами, люди переговаривались:
– Какая красавица! Какая талантливая! Какая стройная!
Настя удивилась: ведь тут должны быть все живые. Им-то с чего хвалить ее? Но, приглядевшись, обнаружила, что ошиблась. Стадион вмещал около ста тысяч и был весь заполнен. Каждый живой бермудянин, настроенный благодушно, хоть и воинственно, желал, чтобы его наслаждение футболом разделили другие, кого он любил и помнил, поэтому вообразил их рядом с собой. К тому же все надеялись таким образом организовать численное превосходство своих болельщиков. Поэтому сначала даже возникло ощущение давки, будто сюда набилось не сто тысяч, а целый миллион: призраки вытесняли друг друга, сидели друг на друге, заменяли друг друга. Кое-кто из живых, не удовлетворившись друзьями и родственниками, позвал знаменитостей и исторических личностей. Здесь можно было увидеть и Эйнштейна, и Леонардо да Винчи, и Льва Толстого, и дружески сидящих рядом американского, иранского и русского президентов, и много кого еще. По количеству вип-персон можно было судить об их популярности: названные президенты, например, присутствовали в десятках экземплярах (бермудяне очень интересовались мировой политикой), Эйнштейнов всего два, Лев Толстой вообще один, зато Леонардо да Винчи сидел в двадцати местах, правда, при этом некто невзрачный по имени Дэн Браун занимал сотню мест. Нечего и говорить, что в большом числе копий и в самых разных нарядах здесь мелькали певица Мадонна, актриса Мэрилин Монро, куча актрис и моделей, покойный Папа Римский Иоанн Павел II, убиенный Саддам Хусейн и футболист Дэвид Бэкхем, причем везде без жены. Но, надо отдать должное воображеланию бермудян, лучшие, почетные места занимали Иисус Христос, Мохаммед, Будда и другие святые и пророки, причем часто они, как и президенты, сидели рядышком. А и в самом деле, правда, ведь жаль, что Христос, к примеру, никогда не был на футболе, потому что футбола в его время не существовало. Вот и захотелось бермудянам сделать приятное хорошему человеку.
Настя отмахивалась от поклонников, совавших ей диски с ее песнями для автографа:
– Не до вас, извините!
Но чем больше она отмахивалась, тем активней становились фанаты.
Неужели я обманываю себя, неужели так хочу славы? – подумала Настя и даже обиделась на себя, на свои неуправляемые желания.
И как только она подумала об этом, поклонников сразу же стало меньше. Они перекинулись к Суперу, возле которого и так толпились сотни длинноногих блондинок. Подошли поклонники и к Элвису Пресли, который удивился, а потом стал не без удовольствия раздавать автографы. Настя поняла, что это она, увидев великого певца, мысленно посетовала, что он одинок, и пожелала ему почитателей, вот они и появились. Правда, многие метнулись к другим Элвисам, их здесь, несмотря на присутствие живого, тоже было штук десять. И они принимали знаки почитания как должное.
И тут Настя увидела Олега.
Она поискала глазами – других Олегов не было.
Настя, хоть и забыла Олега, помнила, что он ее муж. А еще она помнила: жизнь с этим человеком была счастливой. И в результате произошло то, чего Бермудия не могла предвидеть: Настя заново влюбилась в этого человека.
Поэтому она смотрела на него печально и нежно.
Тут и Олег увидел ее.
Очень обрадовался и хотел перенестись на ее сторону, но вдруг подумал: только не хватало сейчас, чтобы появилась Ольга!
И Ольга по закону подлости немедленно появилась, да еще и обняла его рукой за плечи.
Олег тут же сбросил ее руку и прошипел:
– Скройся! Ты мне надоела до смерти!
И на этот раз его слова были абсолютно искренними. Ольга исчезла так быстро, что Настя не успела ее заметить.
Зато Олег ясно разглядел спутника Насти, безошибочно угадав, что этот человек не просто сидит рядом, а сопровождает ее.
И он тут же оказался около Насти, улыбнулся и сказал:
– Привет!
А потом небрежно спросил:
– Это кто?
– Да так, знакомый.
– Счастлив видеть вас! – заулыбался Пятница.
– Да? Может, пойдем, потолкуем? Только после этого ты счастливым уже не будешь!
– Это невозможно! – ответил Пятница.
– Олег, прекрати! – сказала Настя и взяла мужа за руку. – Ты что, ревнуешь, что ли?
– Я? К нему? Да ничуть! – презрительно хмыкнул Олег.