Начнут копать и найдут старика с Зеленой — он скажет, что я интересовался часами. В общем, ничего хорошего, если сюда еще добавится КГБ.
Мозг судорожно пытался найти лазейку, но она не находилась. К тому же сильно мешал храп соседей. Кто-то из них вздыхал, другой парень позади меня стонал, третий — возле окна беспрестанно бормотал извинения:
— Прости, прости, прости, прости!
Меня начало мутить. В комнате, где сидел дежурный, раздался приглушенный звонок. Бормотание оттуда вмиг затихло, зато послышался сдавленное негодование:
— Черт… кого там еще принесло на ночь глядя… у меня уже мест нет, сказал же Петрову!
— Петров скажет на пол ложи, — ответил смешком другой голос.
Я был прав. Их там как минимум двое, а значит, побег исключен. В таком состоянии я не убегу даже от хромой утки.
Сейчас в нашу компанию добавят, судя по всему, еще одного или даже нескольких неудачливых выпивох.
Я уставился на дверь — тени в слабо освещенном помещении не позволяли понять, что происходит. Однако, голоса, раздающиеся оттуда сначала довольно громкие вдруг стихли.
Просто проверка, решил я.
Однако, через пару минут к щелке в дверях кто-то подошел. С минуту я слышал шепот, потом дверь медленно открылась, и я различил плотную фигуру в форме. Мужчина шел между рядами кроватей, а за ним следовал тощая фигура, устрашающая на вид, которую я поначалу принял за какого-то Кащея, или, что еще хуже — местного доктора. Понятное дело, ничего хорошего этот визит среди ночи не сулил
— Этот? — милиционер остановился возле моей кровати.
Я на всякий случай закрыл глаза, будто бы таким образом как-то бы воспрепятствовал своему опознанию.
Внутри все оборвалось. Если это следователь, если там возле ларька случилось что-то похлеще ставок (которые сами по себе были серьезным преступлением), мне конец. Искали зачинщика, на кого все свалить. И конечно же, я — новенький был идеальным вариантом. Кто-то сдал меня с потрохами.
— Этот?! — повторил милиционер шепотом и с явным нетерпением.
Я зажмурился.
Но что толку. Жмурься, не жмурься, от судьбы не уйдешь.
— Этот, — тихо сказал голос. — Это он.
Милиционер слегка нагнулся и тронул меня за руку.
— Эй, ты. Вставай. За тобой пришли.
Я не пошевелился, надеясь, что видение, эта напасть растает, рассосется.
Тогда он пихнул меня с силой.
— Два раза повторять не буду. Быстро встал! — прошипел он.
— Вставай быстрее, — шепнул голос.
Я откинул простынь. Сопротивляться было бесполезно. Затягивать и испытывать их терпение — тем более.
— На выход, — скомандовал милиционер, когда я, пошатываясь, слез с кровати.
В голове снова закуролесили вертолеты.
Кто-то взял меня под руку.
— Иди, осторожно.
— Эй, а меня?
— Заткнись, — бросил милиционер.
Тут же наступила тишина.
Мы вышли в предбанник, я зажмурился от света, хотя это была одна маленькая лампочка на шестьдесят ватт. Не светодиодная, — отметил я.
На стенах темного коридора висели плакаты. Кто-то вел меня под локоть, и я не сопротивлялся. Повернуть голову и посмотреть, кто это у меня не было сил. Я смирился со своей участью. В тюрьму, в сизо, на допрос… разницы особой уже не было.
Мы вышли в такой же темный холл, в углу которого замер хищный фикус, а буквы — огромные и красные под потолком образовывали вполне понятную и емкую фразу:
ПЬЯНСТВУ — БОЙ!
— Корней, выпусти их, — кивнул милиционер другому стражу порядку, стоящему у дверей. Тот поигрывал дубинкой и, кажется, был чему-то рад. Я так ни понял — чему именно.
— В следующий раз будет дороже, — бросил он, когда мы вышли наружу. — Понял?
— Следующего раза не будет, — обронил мой спутник.
— Ну-ну, — сплюнул милиционер и захлопнул дверь. — Проваливайте, чтобы через минуту вас тут не было!
Меня потянули через освещенную площадку, между милицейских уазиков, через ворота, которые были слегка приоткрыты — и лишь когда мы вышли за них, рука на локте ослабла и человек выдохнул.
— Слава богу!
Я поднял глаза. Кого угодно готов был я увидеть, но только не его.
Передо мной стоял тот самый парень, что одолжил мне пятерку на ставку. С длинными патлатыми волосами, в тоже же засаленной робе, теперь, в тусклом свете ночных фонарей он еще больше походил на сказочного гоблина.
— Леший… — вырвалось у меня.
— Ага, — откликнулся парень. — Не ожидал?
Я покачал головой.
— Тебя-то уж точно нет.
— Прости, что так тебя назвал, это…
— Да ничего, это кликуха моя. Все нормально, — отреагировал он, русые волосы его взметнулись, и я наконец-то увидел глаза — необыкновенно ясные, голубые, бездонные — мне даже сделалось как-то не по себе. Словно передо мной и правда явил себя какой-то эльф.
— Меня Леха так-то зовут. Как тебе нравится, так и зови.
Он потянул меня через дворы. На улице стояла глубокая ночь или ранее утро — для кого как. Было довольно прохладно, я с трудом вспомнил, что на дворе май, потому что ощущалось на сентябрь или даже октябрь.
— Я не мог тебя там бросить после всего, что случилось.
— Спасибо тебе, — совершенно искренне ответил я. — Ты даже не представляешь…
— Знаешь, сколько ты выиграл? — прервал он меня.
Я почесал затылок.
— Кстати, вот… возьми, — он сунул мне в руку холодную бутылку. Я думал, там пиво, но, когда поднял ее к глазам увидел кефир и чуть не расплакался от счастья.
— Не знаю даже… рублей сто? — предположил я.
— Ага… как же!
Мы юркнули в арку, я с трудом узнавал родной город. Он был совсем другим.
— Не, чувак… — Леший вдруг приостановился, как раз под фонарем возле какого-то подъезда и вытащил из кармана пачку купюр.
Я присвистнул. На вид там было…
— Пять косых. Ты выиграл пять косых, мужик! Ты догола раздел этого… как его… Шелеста, директора рынка. Я думаю, он злой, как собака. Остальные там по мелочи ставили, Шелест обычно забирал кассу. Но только не сегодня. Эх, права была маман! Вот уж не ожидал!
Я с трудом переварил всю эту информацию. Быть врагом директора рынка в те времена было не очень хорошим выбором. Но я не собирался здесь задерживаться и на этого Шелеста мне было плевать. А вот… маман…
— Ты сказал что-то про маму? Или я что-то не понял? В чем она права?
Я предполагал, что он мне ответит. Что-то типа насчет того, что мамы конечно часто правы на счет выпивки, всех этих посиделок и азартных игр. Разумеется.
— Она написала, что ты придешь. Иначе как бы я там оказался?
Я остановился, замер как вкопанный.
— Твоя мать… написала… что я…
— Да, что ты свалишься как снег на голову, когда мужики будут пить пиво и смотреть футбольный матч. И у тебя не хватит денег на ставку, но ты предскажешь результат. А потом тебя заметут менты.
— Ни хрена себе…
— Ага. Я читал, оторваться не мог. Хотя вообще читать не люблю, мне все не интересно. Ну кроме разве что…
— Понедельник начинается в субботу.
— Точно. Откуда ты знаешь?! — разинул рот Леший.
— Моя любимая книга Стругацких.
— Надо же! Хотя маман тоже их любит. Но она говорит, что Стругацкие фантасты, а она пишет только реализм. То есть только то, что на самом деле.
— И чем же кончился этот ее роман… ну, после того как меня забрали в вытрезвитель? — осторожно спросил я. Наверное, я не очень хотел это слышать, но любопытство перевесило страх и теперь я даже затаил дыхание, чтобы случайно не пропустить ни буквы, ни вздоха.
И… мне вдруг показалось, что… этот Леший, этот молодой человек с длинными неряшливыми волосами, постоянно падающими на лица точно, как у Курта Кобейна, — этот тот самый парень, о котором рассказывал отец. Это сын той самой писательницы, в квартире которой я был всего сутки (или сколько времени прошло?) назад.
Леший вытянул сигаретку из кармана робы, кинул ее в угол рта и закурил. Едкий неприятный дым попал мне в лицо, я закашлялся, а он, наоборот, засмеялся.
— А он не закончился, — выдохнул Леший.
— Как это? — удивился я.
— Маман еще пишет его. А это черновик, набросок. Она пишет по ночам, потом уходит на работу, а я читаю. Хотя она запрещает. Говорит, что если прочитаешь, то, мол, не сбудется.
— Типа рукопись Шредингера, — вырвалось у меня.
— Что?
— Не, ничего, это я так… — сердце мое билось как птичка в силке. — А где твоя мать работает?
Леший остановился, неловко повернулся ко мне — вообще весь он был какой-то неуклюжий, нескладный — видимо, эту несуразность он и скрывал под бесформенной робой.
— Что ты мне зубы-то заговариваешь все? — спросил он меня. — Вот держи.
И он протянул мне пачку денег, которую все это время держал в руках. — Сто купюр по полтиннику.
— Э не, — сразу сказал я. — Половина твоя. Ты же меня спонсировал.
— Что делал? — переспросил Леший.
— Ну… э, дал в долг.
— Ты мне мою пятерку отдай. А больше я не возьму. Так в книге написано. Иначе…
«Ты дурак что ли?» — чуть не вырвалось у меня, но я, конечно, промолчал.
— Нет, я не могу… это слишком.
Однако Леший припечатал пачку к моей груди.
— Можешь их выбросить. Что хочешь, то и делай. Просто…
— Что просто…
— Просто там было еще немного написано…
Я взял пачку и сжал ее в руке. Что греха таить, такая сумма денег — а в те времена на пять тысяч можно было купить машину, грела не только душу.
— Идем, идем, — Леший взял меня под локоть. — А то опять подумают, что мы тут квасим.
Мы вынырнули из темных дворов, в которых я совершенно не ориентировался.
— Что там было написано?
Я вдруг узнал местность. Мы вышли с противоположной стороны от дома, за которым располагался ларек, где нас повязали. Здесь, в крайнем подъезде жил Леший с матерью. Сын писательницы, который потом пропал. Я думал, он был маленьким мальчиком. Впрочем, сказать сколько ему лет глядя на лицо и фигуру было совершенно невозможно. Ему можно было дать и пятнадцать, и тридцать и даже, с натяжко