Сколько же времени?! Сквозь серую тюль брезжил рассвет. Я прикинул — должно быть около пяти утра. Сколько у меня оставалось времени?
Я встал с раскладушки. Голова раскалывалась, но соображала — что, учитывая все обстоятельства, уже было неплохо. Снял пиджак со спинки стула, просунул руки в рукава, ощутил в боковом кармане пачку денег и мне стало чуть легче. Леший не подвел, не украл, не грохнул меня, в конце концов.
Стараясь не наступить ни на один клочок бумаги, я вышел на кухню, открыл кран и умылся холодной водой. Потом нашел граненый стакан, сполоснул его и жадно выпил сначала один, потом второй и, наконец, третий раз. Вода была ледяная, вкусная и я вдруг вспомнил, что раньше никому бы и в голову не пришло идти в магазин и покупать там воду в пластиковых бутылках.
— Воду, Карл! — прошептал я и внезапно улыбнулся. Мне показалась удивительно комичной мысль о том, что я заявлюсь в местный универсам и спрошу там, есть ли у них в продаже обыкновенная чистая питьевая вода. «Потому что через сорок лет воду из крана пить будет нельзя», — отвечу я на недоуменный взгляд молоденькой продавщицы, только что вышедшей из торгового техникума.
Тем не менее, пришедшая в голову мысль, так меня развеселившая, улетучилась спустя мгновение, и я осознал, что перед глазами стоит девочка — та самая девочка за дверью. Света. Ее сонное лицо смотрело прямо на меня. По телу поползли мурашки. Я тут же вспомнил про звонок, прокрался на цыпочках из кухни в коридор и осторожно посмотрел в глазок.
За дверью никого не было. Желтоватый свет лампы мерцал ровно и одиноко.
Я тряхнул головой, сбрасывая наваждение. Все это мне привиделось?
И тут же, в ту же секунду я вдруг понял — что в это время, в тысяча девятьсот восемьдесят первом году мы жили в этом же доме, в том же самом подъезде, в котором я после купил квартиру. Это потом, через несколько лет после исчезновения отца мы переехали в другой дом — оставаться здесь было слишком тягостно.
Второй подъезд с другого края длинного девяти или все-такие десятиэтажного дома, пятый этаж налево от лифта.
Меня сковал какой-то судорожный страх. Я застыл возле глазка, не в силах не то, что двигаться, я даже думать толком не мог — мысли, словно испуганные облачка сдуло каким-то зловещим предчувствием.
Позади хлопнула дверь, и я едва не подпрыгнул.
В комнате появился заспанный Леший. Он направился к туалету, потом увидел меня и остановился.
— Ты чего вскочил?! — удивился он как ни в чем ни бывало.
— Чего я вскочил?
Наверное, мое лицо вытянулось и стало похоже на восковой череп из музея мадам Тюссо. Леший повернулся, посмотрел на раскладушку, разбросанные бумажки по всему полу в комнате.
— А… так ты это… прочитал что ли? Я же говорю, любит она фантазировать. Черт ногу сломит… надеюсь… — он глянул на меня как-то странно, оценивающе, — ты не воспринял все это всерьез?
Я стоял в пиджаке между Лешим и туалетом, в руке зажат мятый листок с двумя словами «СПАСИ ОТЦА» и думал, что будет, если он сейчас попросит дать ему этот лист. Но он не попросил.
Не дождавшись от меня ответа (а что я мог сказать, что прямо сейчас мне нужно бежать спасать отца?), Леший сонно кивнул и, слегка покачиваясь, направился в туалет.
Уже открыв дверь, он на секунду остановился, голова его качнулась, и он как бы между прочим спросил:
— А в дверь никто не звонил? А то мне показалось…
Я мотнул головой.
— Не-а…
— Ну ладно… ты это… если вдруг надумаешь прогуляться… просто дверь захлопни.
Мой знакомый скрылся за дверью и у меня снова возникло ощущение, что если я сейчас решу проверить, там ли он, то никого не обнаружу.
Выглянув в зал, я удостоверился, что ничего не забыл, вернулся в коридор, аккуратно открыл входную дверь и вышел из квартиры. Защелка замка с щелчком закрылась, отрезав мне путь назад.
Я оказался на лестничной клетке. Под потолком еле-еле светила желтая лампочка. За окнами брезжил рассвет. В подъезде было тихо, ни звука. Я попытался вспомнить, на каком этаже жила Света. Кажется, шестой… или восьмой? Я не был уверен, но вроде бы выше моего пятого.
Я взглянул наверх — мне на миг показалось, что кто-то за мной наблюдает. Ощущение было настолько сильным, что пришлось даже подняться на пол-этажа к мусоропроводу, но за углом я никого не обнаружил.
С высоты пятого этажа через окно приглядывался весь двор и детский сад «Аленушка». В нескольких подъездах отсюда в своей кроватке спал я. Через пару часов я проснусь и пойду в сад. Стоя здесь, или даже быть может спустившись вниз, я бы смог увидеть себя и может быть, даже что-то сказать ненароком, проходя мимо…
От самой этой возможности у меня закружилась голова. Стало как-то дурно, сердце забилось, и я опустил взгляд к полу. Там, около трубы мусоропровода лежал маленький календарик с изображением улыбающегося мишки — символа Олимпиады-80 в Москве.
Я прекрасно помнил этот календарик. Света показывала мне его тайком — это была очень, очень ценная вещь. А еще я помнил день, когда она пришла в садик заплаканная и даже мои солнечные зайчики не могли успокоить ее. Очень долго она отказывалась сказать, что случилось, а потом сказала, что ее любимый календарик с Мишкой исчез. Пропал. Вечером был, она, как всегда, положила его под подушку. А утром на месте календарика не оказалось.
Значит, это был тот самый день.
Я нагнулся и поднял его. Автоматически положил в карман и быстро сбежал вниз.
Прохладный майский воздух пахнул мне в лицо. Несмотря на общую усталость, недосып и вчерашние события, я вдруг ощутил какой-то необычайный подъем. Мне вдруг показалось, — это впервые с тех пор, как заварилась вся эта каша, что у меня получится. Не знаю, как, но… получится. Я смогу.
Неожиданно в трех метрах из-за подъезда вышел дворник с метлой в руках. Это был мужчина лет под пятьдесят, в сине-зеленом халате, с седой бородой, смутно мне знакомый. Он мельком посмотрел на меня.
— На работу, интеллигенция?
Я кивнул.
— Что-то вы рано все сегодня… — он принялся шаркать метлой по асфальту, и его фигура скрылась в пыли.
Я замер.
— Что значит, все?
Не прекращая мести, дворник кивнул:
— А вон Андрей Петрович ни свет ни заря побежал… странный он какой-то сегодня. Даже не поздоровался.
— Андрей Петрович? — я похолодел. — Михайлов, что ли?
— Так вы тоже с завода? Он самый… — дворник перестал мести и застыл в клубах пыли словно мистический воин с метлой наперевес.
— Куда он пошел?!
— Чудной вы какой-то тоже… да на трамвай, куда же еще… или у вас там чепэ какое-то? Люди уже две недели говорят…
— Нет, все нормально, — успокоил я мужчину, потом снова всмотрелся в пылевой ореол и внезапно у меня вырвалось: — Дед пистолет!
Мужчина медленно повернулся ко мне — он еще не был никаким дедом и кличку эту, не обидную, а скорее даже дерзкую мы дали ему чуть позже, когда стали подростками, а он, раздобрев от вина, показывал нам в дворницкой настоящий пистолет, который сохранился у него с военных времен. Мы не знали, воевал ли он, где он его вообще взял, и смотрели на оружие с необычайным благоговением. Ни у кого и в мыслях не было донести на него, что, несомненно, произошло бы сразу, попади он в наше время.
— Что… что ты сказал?
Я сделал шаг назад.
— Да нет… ничего… просто… проверьте проводку у себя в каморке. — Я вдруг вспомнил, что, когда я был в последнем классе, в крайнем подъезде случился пожар — и как потом писали в газетах, начался он именно в дворницкой. Дед-пистолет, уже состарившийся, но продолжавший исправно выполнять свои обязанности в том происшествии сильно пострадал и насколько я помнил — из больницы уже не вернулся.
Я повернулся и быстро зашагал к арке дома.
— Постой… погоди… откуда… — крикнул он мне вдогонку, но я даже не думал останавливаться.
— Проверьте проводку! — снова крикнул я.
Сердце сильно билось. Я вылетел из арки и увидел вдали трамвай — это наверняка была первая тройка. Она шла к заводу. На остановке виднелась одинокая фигурка человека и мне не надо было даже щуриться, чтобы сказать однозначно — это был отец.
Он был в темном костюме, на голове любимая шляпа, с которой он не расставался даже летом, в руках черный дипломат.
Я шагнул вперед, потом остановился, снова шагнул — меня раздирали сомнения, неуверенность, страх и еще какое-то чувство, название которому я не мог дать. Любовь, печаль… и решительность.
Он проснулся и пошел на работу так рано не просто так. Только теперь я об этом подумал, как о причине его исчезновения и последовавших вслед за этим событий.
Трамвай на длинном отрезке набрал скорость. Через минуту-полторы он будет у остановки и тогда…
— Черт! — вырвалось у меня.
Времени не оставалось не то, что на размышления о том, что будет, если я так сильно изменю прошлое, времени не было даже на то, чтобы успеть добежать.
Я глубоко вдохнул, выдохнул и ринулся вперед.
Наверное, я никогда в жизни не бегал так быстро. Даже от милиции в юности, не говоря уж о всяких соревнованиях. Кажется, мои ступни перестали касаться асфальта — я отталкивался от воздуха и бежал словно левитируя в паре сантиметров над землей. Особая техника бега пираха — спасибо тебе, мой дорогой брат Ообукоо, за то, что терпеливо учил меня этому древнему искусству.
Наверное, вагоновожатая заметила мой рывок и от изумления забыла нажать на тормоз. Трамвай слегка проехал остановку. Отец нервно махнул рукой. Наверное, ему нельзя было опоздать. Возможно, какой-то эксперимент, который он оставил на ночь или типа того.
Он увидел меня слишком поздно, чтобы попытаться что-то предпринять. Да и люди в то время были еще слишком доверчивы — они просто не могли допустить, что такое может произойти средь бела дня. Ладно, не дня, а утра.
Я подлетел к нему сзади. Схватил дипломат и дернул что есть силы.
— Эй! — вскрикнул отец, но было уже поздно.
Драгоценная вещь оказалась у меня в руках, и я тут же повернулся спиной, зажав добычу под мышкой.