Я бросил консерву под ноги, тронул решетку и понял, что снизу она не ничем не закреплена. Отогнув ее, я пролез в щель, довольно сильно поцарапал ногу, порвал штанину, но в итоге вылез наружу. Вид мой был не ахти, наверняка я был похож на интеллигента в глубоком продолжительном запое, вышедшем на берег реки, чтобы предаться извечным вопросам бытия, а заодно насобирать бутылок на опохмел. Впрочем, если не попадаться дружинникам, такой вид гарантировал отсутствие вопросов у граждан разной степени сердобольности, что тоже в какой-то степени было неплохо.
Коснувшись ногами твердой почвы пологого берега реки, я, грязный и оборванный, тем не менее, вздохнул с облегчением.
В юности я бегал здесь мальчишкой, представляя непроходимые заросли и причудливо изогнутые деревья заброшенной поймы джунглями. Конечно, мать ничего не знала о моих похождениях, мобильных телефонов с локаторами тогда и в помине не существовало. Тем удивительнее и необъяснимее был тот факт, что осока, рогоз и камыш со временем превратились в настоящие бразильские джунгли.
Я чувствовал легкое волнение, которое усиливалось по мере того, как еле заметная тропка, виляющая в зарослях, приближалась к воде. Я не просто знал, куда идти, казалось, я узнавал здесь каждый камень, каждый кустик и каждую травинку. У меня возникло ощущение, что я был здесь не далее, как вчера и даже запах цветения свежей, еще не изгаженной промышленной сбросами реки воспринимался необычайно остро…
— Эй! — раздался голос из-за кустов.
Я вздрогнул и резко обернулся. В памяти мгновенно всплыла недавняя (или наоборот, очень давняя) картина нашего бегства со Светой по этим же местам — бегства от отряда «Чайки», и мне показалось, что компания, скрывающаяся за кустами — та же самая. Даже зеленоватая бутылка вина, замершая на камне, словно ракета на стартовой площадке показалась знакомой.
На этот раз я пошел прямо на них как медведь сквозь бурелом и мое появление на небольшой поляне с выжженным в центре кругом, выложенным кирпичами, импровизированным столиком в виде плоского гранитного камня чудь поодаль и двух приличного диаметра стволов деревьев, служащих скамьями, было воспринято с любопытством. Видимо мало кто осмеливался так смело реагировать на окрики незнакомых людей в заброшенных местах.
Три пары невыразительных бесцветных глаз уставились на меня как на инопланетянина. Я подумал, что они рассчитывали на мое бегство и смена установки парализовала их и без того не слишком быстрый мыслительный процесс, однако я просчитался. Ничего у них не парализовало.
— Эй… Хочешь печенья? — спросил кто-то из них, кого я сразу не разглядел.
Я уже приготовился к обычному для такого рода ситуаций совсем иному предложению, поэтому на мгновение опешил, не понимая смысла сказанного и даже обернулся, подозревая какую-то игру или присутствие на поляне ребенка, к которому и были обращены эти слова.
Однако, мы находились здесь одни. Никакими детьми даже и не пахло.
Двое мужиков расступились. Женщина сидела на корявом бревне и держала в одной руке пачку, а другой протягивала мне квадратик печенья.
«Что за фигня? — пронеслось в голове. — Сейчас я подойду, и кто-то из них даст мне по голове тяжелым предметом, второй добавит, а спустя пару недель мое тело найдут ниже по течению…»
— Ну же… иди, возьми печенье, — повторила женщина. Ее грязные засаленные волосы падали на плечи, но она не производила впечатление пропащего человека. Наоборот, я бы сказал, что ее глаза смотрели с какой-то добротой и даже состраданием. Мол, «как же ты тут оказался, касатик…»
Что-то мне это напоминало, но я не мог вспомнить, что именно и не мог одновременно отделаться от какого-то странного ощущения иллюзорности, нереальности происходящего.
Повинуясь, скорее какому-то манящему гипнотическому воздействию, нежели рассудку (который кричал «Вали отсюда!»), я сделал пару шагов вперед, вклинился между мужиками и взял протянутое печенье. Потом надкусил его. Печенье оказалось в меру сладким, в меру сухим, но не рассыпающимся. Оно было с лимонным привкусом и даже немного освежало.
— Ну как? — спросила она, глядя прямо мне в глаза.
— Вкусное.
Она кивнула.
Ее глаза были густо подведены черной тушью и смотрели будто бы прямо внутрь, в самую суть, отчего у меня почему-то предательски заныл живот. Как я понял, именно она здесь была заправилой и командовала парадом. Или чем-то еще, о чем я пока не догадывался.
— Ты что, на территории был?
Я отступил на шаг и чуть не выронил печенье из рук.
— На какой территории?
Она тряхнула головой, космы ее взлетели и плюхнулись на покатые плечи. Подбородок указал в сторону, откуда я пришел. Двое сопровождающих не проронили ни слова, они стояли словно истуканы, и я даже, грешным делом, подумал, что они трезвы.
— Каждый раз, когда ты туда заходишь, шанс вернуться домой уменьшается.
— Почему? — спросил я, чувствуя нарастающий абсурд.
— Потому что это дыра. Она все поглощает. Да, ребята?
Мужики синхронно кивнули.
— Пашка вон две недели назад залез и пропал с концами.
— Но если знать, что делать, то шанс есть.
— Знать, что делать?
— Вот именно. Твои друзья этого не знали, поэтому, вероятно, им пришел каюк.
— Мои друзья? — наш диалог звучал крайне глупо и мне было стыдно за свои вопросы, но они вырывались как-то сами собой. Однако женщина не раздражалась, как сделал бы на ее месте любой собеседник. Вместо этого она вынула из пачки печенье и откусила кусочек. Я последовал ее примеру.
Печенье, кажется, изменило вкус. Теперь оно было слегка горьковатым.
— Здесь все время ходят странные люди. На одно лицо, — сказала она без осуждения. — На территорию. Некоторые возвращаются. Большинство нет. Исчезают. Мы теперь туда не ходим. Правда, ребята?
Смурные мужики одновременно кивнули.
— Один раз только были. Один раз. Нам хватило.
Их лица еще больше посуровели.
Я пытался сообразить — те ли это пьяницы, что мы встретили тогда на берегу и… возможно, в детстве… я тоже видел их, когда бегал вдоль этой реки с палкой наперевес, строя из себя то предводителя племени индейцев, то испанского воина, то еще бог весть кого…
Я напряг память, оглянулся. Еще не успевшая позеленеть река шумела за молодой порослью травы, в зарослях щебетали птицы и отовсюду раздавался сумасшедший стрекот насекомых. На миг мне показалось… что в детстве я видел именно этих людей на поляне и…
— Это ведь ты вчера здесь пробегал? — как ни в чем ни бывало спросила женщина.
Я сделал шаг назад. В ногах появилась предательская слабость.
— Я знаю, это был ты, — сказала она мягко. — В желтой майке с олимпийским мишкой. Ты немного изменился, но это все равно ты. Рано или поздно ты должен был выйти оттуда.
И она снова кивнула в сторону завода.
— Что вы… откуда… как…
— Это было вчера. Ты же нас видел, я знаю. Я крикнула тебе. Ты, наверное, испугался и побежал туда, — она махнула рукой назад и в сторону. От печенья откололся кусочек, но вдруг откуда ни возьмись из кустов вылетел шустрый серый воробей, схватил его на лету и, победно чирикнув, исчез в густых зарослях. — Мы не хотели тебя пугать, — как ни в чем ни бывало продолжила женщина. — Просто хотели сказать, что не стоит туда ходить. Но ты не послушался. Впрочем, я бы тоже не послушалась. — Она скептически оглядела своих спутников. — Говорила я вам, одевайтесь нормально, вас же дети могут увидеть. А вы заладили, — какие там дети, откуда… вот откуда! Теперь поняли?!
Мужики потупили взор, но продолжали стоять, прикрывая женщину и я был уверен, они немедля кинутся на ее защиту, если придется.
— Что?! — я оцепенел. Я буквально не мог вымолвить ни слова и давно минувшие события встали перед глазами словно невероятно реалистичные 3D-проекции. — Кто вы такие?! — чуть ли не закричал я.
Женщина покачала головой.
— Неправильный вопрос. Кто — ты? — вот что тебе нужно понять прежде всего. Я покачнулся. Солнце встало почти в зените и его плавящий зной растекался по млеющей пойме реки.
Это был не май. Я понял это, но осознать не смог. И это был не я. И все, что было прежним стало другим.
Даже мои мысли стали другими. Состояние было похоже на то, как я когда-то в детстве нашел возле подъезда моток странной пленки, от нее чем-то очень приятно пахло, чем-то кондитерским, прям-прям как это печенье и я нюхал ее, представляя как поедаю десятки плиток шоколада (невероятно дефицитного), пока в моих руках на самом деле не появились эти плитки, а я с каким-то упрямым наслаждением продолжал поедать текущее по локтям лакомство, пока меня не повело и я не грохнулся в обморок на траву, обмотанный с ног до головы этой пленкой.
Что-то произошло, но что — я не мог понять. В растерянности я вытянул руки перед собой и не увидел уже знакомые рукава костюма, руки мои были легкими и тонкими. Это были детские руки.
Я опустил голову и посмотрел вниз — и штанов на мне тоже не было, я был в коричневых шортах, которые терпеть не мог и сандалиях на босу ногу. Правая нога была красной и сильно горела, видимо я где-то зацепил крапиву.
— Видишь, что бывает, когда попадаешь туда, — услышал я далекий голос.
Я вдруг понял, почему они называли обращались ко мне как ребенку — ведь я и был ребенком! Это осознание ужаснуло меня. Но испугался я, собственно, не той метаморфозе, произошедшей со мной так внезапно, а тому, что я бегаю неизвестно где и, судя по всему, добегался — вляпался в какую-то жуткую историю гораздо похлеще того происшествия с пленкой, пропитанной каким-то токсичным веществом. Все обстояло гораздо хуже — здесь были люди, взрослые и они знали или догадывались о том, что происходит. А может быть, и принимали в этом участие. И я понятия не имел, смогу ли я вернуться сегодня домой, смогу ли дойти или меня найдут здесь с милицией и собаками поздно ночью или утром. А если смогу — то в каком виде? И вообще, оставят ли они меня в живых?
Я не понимал их странные разговоры, не понимал, к чему они ведут, — ведь я только что был на этот чертовом заводе, или «территории», как они его называли и ничего там страшного не было. Что же произошло?