Я кивнул.
— Иди! — она оттолкнула меня и взмахнула пестрым платком.
— Не хочешь ручку позолотить, — не надо! Но тогда не узнаешь, почему камень на твоей груди тяжелый, красавица ждет не дождется принца, в котором души не чает…
Товарки успокоились, развернулись и пошли прочь.
Я выдохнул, потер ладони друг о друга.
— Мужчина, мошенницы они, даже не думайте! — услышал я голос женщины, которая продавала какие-то серые мочалки. — Развелись тут, прохода нет!
— Спасибо, — сказал я и зашагал вперед по тротуару, по обе стороны которого переминались с ноги на ногу продавцы барахолки.
На разложенных газетах и тряпках я видел книги, игрушки, молотки, уродливые смесители, значки, кастрюли, отрезы тканей и даже кое-где — что-то похожее на джинсы, правда их продавцы старались особо не светиться, но я видел их сразу, — подтянутые, с длинными прическами и озорным нагловатым блеском в глазах.
«Ох как мне это знакомо…» — думал я, пробираясь по извилистой дорожке, которая местами сужалась настолько, что между торговцами оставался буквально какой-то метр свободного пространства и я слышал негромкое обсуждение житейских новостей — вроде того, что сосед достал по блату новенькие «Жигули», на работе профсоюз выделил путевки в Болгарию, скоро осень, а сапоги не достать, хотя некая Тоня обещала, но разве ей можно верить — и все в таком же духе.
Я инстинктивно попытался отмахнуться от этих разговоров — но они настигали со всех сторон, громче, тише, шепотом, злобно, обреченно — создавалось впечатление, что материальная сторона не просто довлеет над этим миром, она его опутала и поработила. Все разговоры сводились только к одному — как бы что-то «достать». Но разве эти люди были виноваты в таком положении вещей? Скоро наступят времена гораздо похуже…
Я дошел до места, где толпа людей на тротуаре прерывалась въездом на территорию рынка. Именно из этой арки справа меня вывозили утром на «Жигулях». Я скользнул внутрь. В арке было темно и прохладно. Кто-то снова тронул меня за локоть — осторожно, будто боясь уронить. Я едва не отпрянул.
— Джинсы есть «Монтана», не нужно? — спросил тихий вкрадчивый голос.
Честно говоря, будь у меня деньги, я бы взял. Однако, вспомнив, что остался буквально без гроша только мотнул головой.
— Спасибо, потом… как-нибудь.
— Как знаете… если что, здесь Аркашу спросите.
Человек исчез, я успел заметить лишь его солнцезащитные очки, блеснувшие в полутьме и запах мятной жвачки изо рта.
Мясной павильон находился прямо метрах в ста, а склады тянулись по длинному внутреннему прямоугольному периметру. Где тут что находилось понять было совершенно невозможно. Толчея, пыль, грязь, сломанные деревянные ящики, длинные ряды крытого рынка с обитыми железом прилавками — все это работало, не обращая на меня никакого внимания.
Чего сильно не хватало — так это пестрых рекламных плакатов и вездесущих ящиков от бананов, а так — рынок как рынок, он почти не изменился, — отметил я, окидывая взглядом торговые ряды. Ну как не изменился…
Сильнее всего давила серость. Серым было все, растрескавшийся асфальт (о плитке тогда еще не слышали), двухэтажные стены здания рынка по периметру, припаркованные возле них автомобили, прилавки, одежда людей — буквально ни одного светлого и яркого пятна.
Я поежился. Если честно, такими я и запомнил детские годы, особенно зимние периоды. Летом эту серость скрашивала вездесущая буйная зелень, которую мы неутомимо рубили палками, а вот с приходом зимы… начиналась беспросветная хтонь.
Тогда я не понимал, что именно вызывало во мне такие странные ощущения. Я скрывал эти переживания от всех, считая, что со мной явно что-то не так. И если кому-то рассказать об этом, в лучшем случае я стану объектом насмешек, а в худшем… попаду в психиатрическую больницу. Будто бы жизнь, которую я живу, мир, в котором я живу — были не совсем моими. Будто бы рядом существовал другой мир, — яркий, светлый, насыщенный, с другими людьми, другими правилами. И я каким-то странным образом попал не в свой мир, выхода из которого не существовало.
И… самое главное — может быть, этот мир, в котором я оказался был совсем неплох. Так, по крайней мере, мне казалось, когда я украдкой наблюдал за детьми сначала в детском саду, потом в школе, а после — и в жизни. Они всем были довольны, их все устраивало, и, главное — здесь они чувствовали себя в своей тарелке. В отличие от меня.
Так что же со мной было не так?
Все эти мысли вновь пронеслись в голове. Приглушенные временем и почти забытые, они вдруг завибрировали так отчетливо, что я покрылся мурашками. Будто бы ответ на мой извечный вопрос был совсем рядом. Только вот где?
Колхозный рынок под деревянной кровлей не радовал ассортиментом. Совсем скоро пойдут ягоды, клубника, земляника, малина, черника — а пока прилавки выглядели совсем убого. Картошка, морковка, свекла — все это, разумеется, прошлогоднего урожая, у торговцев из Азербайджана я заметил сморщенные гранаты, а рядом кизил в полотняных мешочках.
Тут же по соседству продавали квашеную капусту, маринованные огурцы, чеснок, выбор был невелик, люди подходили, приценивались, кто-то покупал, но таковых было немного. Мне захотелось поскорее уйти отсюда.
Я обошел ряд по всей длине, развернулся и направился в обратную сторону, как вдруг резко запахло рыбой. Тротуар перегородила грузовая машина. Я протиснулся между ее бортом и киоском с надписью «Соки-воды», внутри которого мелькнула дородная женщина в ситцевом халате, перед которой стоял два кувшина — с томатным и березовым соком.
— А кто будет разгружать? Я один три часа эту рыбу буду таскать! — раздался мужской возмущенный голос. — Я вам не нанимался!
— Грузчик заболел, больше некому, — ответил женский голос.
— Знаю я это ваше заболел, пьяный лежит, видел в подсобке! — рявкнул мужик. — Как хотите, а мне за это не платят.
Я вышел из-за Газона («ГАЗ-52» в просторечии) и увидел водилу в мятом пиджачишке, упревшего руки в бога, а на ступенях павильона крупную женщину, поджавшую губы.
— Я помогу, — слетело у меня с языка.
Оба замолчали и уставились на меня.
— Ты? — недоверчиво спросила женщина, оценивая мои физические кондиции. — Три рубля, больше не дам.
— Сойдет, — тут же согласился я.
Шофер поднял руку, потом опустил ее со вздохом.
— Она ж вонючая, весь провоняешься, — сказал он, покачав головой.
Я же в это время смотрел на вход мясного павильона, который вплотную примыкал к рыбному. Лучшего прикрытия не найти, — подумал я.
— Ладно, — нехотя согласился водитель. — Я наверх — буду подавать, а ты таскай внутрь куда она скажет.
Он легко вскочил наверх, плюнул на широкие ладони и вытянул первый деревянный ящик, доверху набитый рыбой — то ли карп, то ли крупный карась. От ящиков веяло холодом, но рыба выглядела свежей, чуть ли не живой.
Я подхватил ящик, оказавшийся довольно тяжелым — килограммов на десять и понес его ко входу, где меня поджидала женщина, которую я принял за директрису.
Она придержала дверь, глянула в ящик, кивнула:
— Неси прямо по коридору, справа перед торговым залом увидишь кладовую, там железные стеллажи, ставь туда.
Я носился с ящиками, а машина не пустела. Из торгового зала доносился возмущенный гул.
— Как тебе Вика, ничо девка, положил глаз?
Я даже сперва не понял, о ком или о чем речь — но, когда увидел хитро прищуренный взгляд водилы, тут же догадался.
— Это директриса что ли?
— Да не, товаровед! Директриса тебе не понравится, да и у нее шашни с самим Шелестом. Не рекомендую связываться. Ноги оторвет и скормит своим свиньям.
— Так уж и скормит…
— Не сомневайся, — шофер глянул на меня таким взглядом, что я решил не продолжать разговор. — А Вика свободна. Хороша, девка! И должность-то какая… жаль, я староват для нее. А ты в самый раз! Кажется, и она на тебя поглядывает… ты как будто из интеллигенции что ли… в очках… ей такие нравятся.
— Я рыбу не люблю, — буркнул я.
— А зря… — шофер пожал плечами.
Между тем волнение в торговом зале нарастало — и я каким-то образом ощущал себя виноватым в недовольстве людей. С непривычки медленно работаю, ящики тяжелые, в магазине очень жарко, от рыбы сильный запах — у меня кружилась голова от всего этого, но я все же надеялся заработать эти три рубля и… что-то узнать… услышать… увидеть…
И я узнал.
Толпа вдруг смолкла. Я уже подумал, что продавцы, наконец, выложили рыбу на прилавок и народ успокоился. Прислушался к тишине, уловил звуки то ли радио, то ли телевизора и побежал за очередным ящиком.
Едва не поскользнулся на выходе на мокрой тряпке.
— Много там еще?! — бросил я шоферу, выгнулся, пытаясь сбросить напряжение со спины.
— Еще штук десять. Поднажмем! — и он сунул мне не один, а сразу два ящика.
Я принял груз, пошатнулся, втиснулся в дверной проем и стараясь не грохнуться, заковылял по темному коридору в сторону кладовой.
— …подозрению… разыскивается особо опасный преступник… с целью диверсии… агент империалистической разведки, пытавшийся внедриться на завод «Звезда»… по подозрению в сотрудничестве задержаны несколько человек… преступнику удалось скрыться… внимательно посмотрите на фоторобот… вооружен и очень опасен… срочно сообщить в милицию…
Судя по всему, небольшой телевизор был установлен в торговом зале, чтобы продавцы и покупатели могли немного отвлечься от скудных прилавков.
Отстраненный мужской голос зачитывал текст, и я поначалу даже не понял, о чем он говорит. Программа «Время» выходила только утром и вечером, а значит, это был какой-то внеочередной выпуск новостей и случилось нечто экстраординарное.
Сквозь марлевую сетку, отгораживающую торговый зал от внутренних помещений, я увидел расплывчатые лица, обращенные вправо и вверх — оттуда же раздавался голос.
— Мамочка! — всплеснула женщина руками прямо напротив меня. — Это же нашу «Звезду» показывают!
Люди притихли, вслушиваясь в слова диктора.