— …под видом ценного сотрудника проник на завод, чтобы похитить новейшие научные разработки советской промышленности и передать их… однако сотрудники органов государственной безопасности…
Только теперь смысл сказанного дошел до меня.
«Отец!» — молнией пронеслось в голове, и холодная игла кольнула в сердце. Вероятно, это его задержали… может быть, еще Курбатова, тех, кто меня видел и контактировал — всех будут допрашивать. Значит, пока мы стояли на крыльце, вахтер уже звонил куда следует… я слишком недооценил бдительность заводчан. А отец сразу все понял… только виду, как всегда, не подал — вывел меня через тайный ход…
Я прошел в кладовую, водрузил ящики на гору таких же ящиков. В голове было абсолютно пусто. Я не мог сообразить, что делать дальше. Однако, оставаться здесь было опасно. Радовало то, что в восьмидесятых еще не придумали телефоны, а значит, мой фоторобот станет общественным достоянием только вечером, когда о деле вновь расскажут в выпуске новостей. А наутро он появится в свежих газетах и вот тогда…
Я медленно повернулся, намереваясь тихо выйти и дать стрекоча, бросив недогруженные ящики, но прямо перед собой обнаружил ту самую женщину-товароведа, которая должна была выдать мне три рубля за работу.
Она стояла в проходе, в упор глядя на меня и по ее виду можно было понять, что ни о каких трех рублях речи уже не идет.
Из торгового зала доносились приглушенные разговоры, там же под потолком жужжал вентилятор. Нестерпимо воняло рыбой. Мои очки запотели, и я не нашел ничего лучшего, как снять их и начать протирать их выбившейся футболкой.
— Был бы ты без очков, я бы тебя не узнала… — сказала она медленно, позвякивая связкой ключей на пальце.
Я сконцентрировался на правой линзе, обдумывая, что делать дальше. Лучшим вариантом было бы запихнуть ее в кладовку и запереть, выиграв несколько минут, но я сомневался, что справлюсь с ней в таком тесном пространстве.
— Чего молчишь? — спросила она. — Это же тебя показали?
— Понятия не имею, о чем вы.
— Ну-ну… стой здесь и не двигайся… — она ударила толстой ногой и позади нее открылась дверь, которую я сразу и не заметил. Это был кабинет три на три метра с деревянным столом, на котором стоял телефон, рядом на подушечке лежала печать и деревянные счеты вместо калькулятора. Стол был усыпан множеством бумаг, накладных, журналов, а на стене висел большой календарь с изображением Эдиты Пьехи.
— Вика… — медленно сказал я, — не делай этого…
Женщина медленно пятилась к столу. Когда ее рука прикоснулась к трубке телефона, я сделал резкий рывок. Видимо, она не ожидала, что слепой человек (а по моим толстым линзам можно был сделать такой вывод) способен без очков к таким резким и точным броскам.
Легким касанием я отбросил ее вглубь. Издав недоуменный квакающий звук, она повалилась на стул как мешок картошки — грузная, неповоротливая, хотя и довольно молодая.
Слева на стене я заметил телефонную розетку и пока Вика, словно тонущий купальщик, пыталась поймать воздух руками, одним махом с мясом вырвал провод. Ключ, как это часто бывает в подобных местах, торчал с внешней стороны двери — я заметил это когда протирал очки. Я захлопнул дверь, повернул ключ и сломал его резким движением.
Все. У меня минута. Максимум две. Пока она не придет в себя и не начнет орать. Пока выбьют дверь и разберутся что к чему. Шанс уйти небольшой — но он был.
Стараясь не суетиться, я вышел в коридор, не оборачиваясь дошел до распахнутой двери черного хода, отбил ногой деревянную плашку. Дверь тут же захлопнулась.
— Чего так долго?! — недовольно спросил шофер, сидевший на корточках в кузове.
Я пожал плечами.
— Сказали, я больше не нужен.
Позади раздался сильный барабанный бой кулаками по дереву и сдавленный крик, который было не разобрать.
— Что там происходит?!
— Вика заперлась в кабинете и просила ее не беспокоить.
— Что?! — водила явно не понимал, о чем речь. — Что ты городишь? Куда мне это девать?! Ну-ка бери, неси живо! — он повернулся, чтобы взять ящик и подать его мне, но я не стал ждать. Сунул очки в карман и быстрым шагом пошел прочь.
Барабанный бой в дверь усилился, на крыльцо черного хода выскочили люди.
— Эй, ты, — стой! — крикнул шофер, когда я заворачивал за прилавок, заваленный мешкам с картошкой.
Кто-то позади засвистел, люди вокруг стали оглядываться. Смешаться с толпой? Больно уж узнаваем я в этом костюме — меня быстро вычислят. Но другого пути не было. Я направился в правую арку, ведущую к птичьему рынку, когда из двери рядом с мясным павильоном шмыгнула тень, в мгновение ока оказалась рядом со мной, схватила за руку и зашипела:
— Жить хочешь, иди за мной, быстро!
Рука была холодной, костлявой и чрезвычайно сильной.
Я повернул голову и увидел старуху. Ее черные глаза были холодны и невозмутимы.
Она вытянула меня в арку мимо клеток с птицами, повернула налево, буквально выволокла за ограду рынка — здесь толпа торговцев практически заканчивалась и начиналась стоянка транспорта.
— Садись!
С изумлением я увидел, как она прыгнула на водительское сидение ушастого «Запорожца» красного цвета, распахнула дверь, завела двигатель, мельком глянула, что я уже на месте и, переключив ручку скоростей на руле, лихо сдала задом. Потом снова дернула ручку, и Запорожец, взревев двигателем, рванул в узкий переулок напротив рынка.
— У меня к тебе много вопросов, — сказала она, не поворачиваясь и вцепившись в руль двумя руками.
Я открыл рот, потом закрыл. У меня вопросов было еще больше.
Глава 24
Вцепившись в ручку двери, я старался удержаться и не вылететь из сиденья. Страшно в жизни мне было всего два раза — первый, когда словно в замедленной съемке из темной лавины бразильских джунглей на меня бросилась черная тень пантеры, оставив на спине глубокие порезы. И второй раз — сейчас.
Ледяной страх свел внутренности леденящей судорогой: она решила меня убить. По какой-то неведомой мне причине. Возможно, она меня не узнала. Возможно, узнала, но не того. Или она увидела меня в окошке павильона и ей просто не понравился мой взгляд — она вышла и караулила меня. Бывают такие сумасшедшие, которые будут ждать сутками, неделями, месяцами, но дождутся свою жертву. Кажется, эта старуха, кем бы она ни была — дождалась.
Гремящий автомобиль, который натурально представлял из себя гроб на колесах, вошел в резкий поворот, шины противно засвистели по асфальту — последний раз я слышал такое на площадке для дрифта за городом, но то были парни на мощных BMW, а то полуслепая старуха на Запорожце. Как говорится — почувствуйте разницу. К тому же тесном салоне попросту не за что было держаться, ручка на двери находилась слишком глубоко, так что мне приходилось хвататься за нее левой рукой.
— Если вы будете ехать так быстро, нас остановит ГАИ, — прохрипел я, надеясь, что, в конце концов так и случится.
— Если я буду ехать медленно, в следующий раз они повесят тебя на крюк и освежуют заживо, — парировала старуха, не спуская глаз с дороги.
Мы едва не вписались в дорожное ограждение, потом чудом проскочили в паре сантиметров от знака «Уступите дорогу» — дорогу она никому уступать не собиралась и словно бессмертная пронеслась прямо перед поливальной машиной, водитель которой, когда я обернулся, покрутил пальцем у виска. Я в ответ пожал плечами.
— Твой отец в КГБ… — сказала она, не поворачивая головы. — Рано или поздно, он скажет им правду. Там не таких раскалывали. Тем не менее, он молодец, сумел тебя вывести с территории. Не ожидала от него… — костяшки ее старческих рук побелели, и я понял, что эти слова ей даются нелегко и она с трудом себя сдерживает…
И тут меня словно током ударило. На некоторое время я даже забыл об опасности. Уставился на нее и не сводя глаз, прошептал:
— Мама?..
Мне показалось, по ее тонким, плотно сжатым губам пробежала легкая усмешка. Мой страх сменился удивлением, которое почти мгновенно переросло в отвращение. Я пытался скрыть свою реакцию, но, скорее, всего, актер из меня никудышный.
Боковым зрением она уловила мое замешательство. Как раз в этот момент автомобиль притормозил у пешеходного перехода, который неспешно пересекал пенсионер с сумкой на колесиках.
— Ты хоть представляешь, сколько я здесь? — спросила она тем же хриплым голосом, которым когда-то давным-давно (кажется, прошло лет тридцать!) встретила меня на пороге квартиры с ружьем наперевес.
Пенсионер никуда не спешил. Он шел очень медленно, при этом крутил головой, поднимал свободную руку, указывая на предметы и что-то произнося.
Во мне начала закипать злость.
— Не представляю, — сказал я сухо.
— Ты уже злишься, а я здесь двадцать пять лет.
Старик с сумкой остановился и уставился на Диану. Конечно, женщина за рулем в те времена была в диковинку, а уж столетняя старуха и подавно. Я даже немного улыбнулся — так рассмешила меня реакция пенсионера на невиданное зрелище. Наконец он кивнул, махнул Диане рукой и заковылял прочь. Она немедленно дала по газам и Запорожец, взревев двигателем, рванул вперед. Мы уже были где-то на краю города, среди невысоких старых домов, похожих на дачные. Я не узнавал место, но сейчас меня это почти не волновало.
Мысли хаотично крутились в голове и, по крайней мере, две из них явно требовали ответа. Кто она такая и чего она хочет? Явно ведь, не меня спасти.
— Я знаю, у тебя есть причины мне не доверять и даже ненавидеть… но… поверь, сейчас я на твоей стороне. Эрозия, которая началась и поглотила наши миры… она началась здесь, отсюда. И да, ты не ослышался, я здесь уже двадцать пять лет. Поверь, это были очень трудные годы…
— Вы неплохо сохранились. — Я постарался смягчить свой тон. Все же она была старше меня чуть ли не на полвека, а мне привили уважение к старшим на подкорковом уровне.
Запорожец съехал с дороги, промчался по дубовой роще и остановился перед ржавыми воротами. Одна створка была открыта, вторая болталась под углом сорок пять градусов. Я вздохнул, вышел и открыл ее целиком. Судя по всему, это было то самое дачное общество, о котором говорил Леший.