– А вам не страшно? – спросил Ник Людофоба.
– Не очень, – послышался сзади голос. – Я же говорю, людей здесь почти нет, они сюда заходить боятся. А на мелочи я не обращаю внимания. Один раз что-то по уху ударило, потом какая-то гадость на голову свалилась и глаза залепила, бывало, пауки за шиворот сваливались…
– Не надо рассказывать! – взмолился Ник.
– Сам просил.
– Я не просил!
У Ника зачесалось меж лопатками. Возможно, просто зачесалось, а возможно, что-то попало. Нику показалось: живое и гадкое.
– Паук! – закричал он и бросился вперед, что было глуповато: если это даже и паук, он ведь за шиворотом, какой смысл бежать от того, что на тебе?
Вик, боясь, что брат заблудится, помчался вслед за ним.
Они бежали, натыкаясь о стены, ушибаясь о них.
Людофоб тоже прибавил шагу. Топот ног убегающих братьев помогал ему ориентироваться, следовать за ними и не натыкаться на стены.
Вик догнал Ника, уцепил за рубашку, Ник взвизгнул и ударил его по руке.
– Это я! – закричал Вик.
– Предупреждать надо!
Наконец стало светлее.
Вик и Ник увидели обычные каменные стены.
Братья стали успокаиваться.
Впрочем, и до этого, когда бежали, им было уже не так страшно, хотя они и стукались, и ушибались. Вик успел мысленно сделать еще один вывод: когда бежишь, не так боишься. И еще: когда что-то осторожно и боязливо нащупываешь в темноте, оно кажется страшнее, чем если об него стукнуться или просто схватить. В будущем так и буду делать, решил он. Пока в темноте что-то ощупываешь, оно успеет сто раз показаться и жабой, и ящером, и крокодилом. А если сразу ухватишь – тут же понятно что… Что? Что все-таки крокодил? Ну и пусть крокодил. Но только крокодил, а не сразу и жаба, и ящер. Уж что-нибудь одно. Одного, но понятно чего боишься меньше, чем многого и непонятного.
Нормальные пацаны, конкретные парни
Итак, стало светлее.
Братья приободрились, а Людофоб, напротив, помрачнел.
– В чем дело? – спросил Вик.
– Тут уже люди встречаются.
– Вот и хорошо! – обрадовался Ник.
Людофоб метнул на него раздраженный взгляд, но ничего не сказал.
Первыми встреченными людьми, возникшими в полусумраке, оказались два подростка лет примерно четырнадцати. Братьям они показались тоже братьями – очень уж похожи. Прически одинаковые, глаза смотрят одинаково (сурово), у каждого в левом ухе по серьге, на запястье одинаковые татуировки (нарисованные) в виде стрел и черепа, на пальцах каждой руки по два металлических перстня – тоже с черепушками и стрелками, футболки на них были черные с какими-то скорпионами и тараканами, штаны широкие, со множеством карманов, кроссовки на толстых подошвах. Просто близнецы! Но, приглядевшись, братья заметили, что различия все-таки есть: у одного была родинка на щеке, а у второго родинки не было.
Людофоб трясся от страха.
– Не трогайте меня, пожалуйста! – попросил он.
Но подростки не собирались его трогать и вообще не заинтересовались им. Они уставились на Вика и Ника, и тот, который без родинки, спросил:
– Вы откуда?
– Оттуда, – махнул рукой Вик.
– Лечиться прибыли?
– Нет, мы так.
– Как это так? – не понимали подростки. – Так здесь никого не бывает. Или там есть где-то вход? – Они переглянулись.
– Был. Теперь закрылся, – сообщил Вик.
Подростки заметно огорчились.
– Говорил я тебе, нечего тут делать! – сказал тот, что без родинки.
– А вы не сбежать, случайно, пытались? – полюбопытствовал Людофоб.
– С какой стати? Нам и тут хорошо. Мы просто… Гуляем, – сказал тот, что с родинкой, и Вик с Ником тут же по его интонации поняли, что он врет. Уж как подростки умеют врать взрослым, они прекрасно знали. Но Людофоб оказался таким же наивным и доверчивым, какими обычно бывают учителя и родители, он не усомнился. И посоветовал:
– Ну и гуляйте дальше, только одни! Мне и без вас страха хватает!
Подростки не торопились гулять. Оглядев Ника и Вика, тот, что без родинки, сказал:
– Какие-то вы не крутые.
– И прикид на вас не прикольный! – добавил второй.
Людофоб не понял, о чем речь, хоть и был местным, а Вик и Ник прекрасно поняли: подростки имели в виду, что выглядят они очень уж просто. И пирсинга у них нет (а это модно). И штанов нет со множеством карманов (это тоже модно). И татуировок нет (вот уж что модно так модно!). В их школе многие обзавелись всем этим, чтобы выглядеть круто. Вик, обладая большей, чем брат, самостоятельностью поведения, не обращал на моду внимания, а Ник заикнулся было о том, чтобы проколоть ему ухо, но Олег с усмешкой спросил:
– Хочешь быть лучше самого себя?
Ник не вполне понял, но смутно догадался. И все же сказал:
– Нет, но у нас в классе все так ходят.
Он имел в виду, конечно, не всех, а лучших, авторитетных, тех, кто называет себя нормальными пацанами и конкретными парнями.
– А тебе очень надо быть похожим на всех? – спросил Олег.
– Да нет, не обязательно, – вяло ответил Ник, хотя, если по правде, именно этого он и хотел.
Меж тем тот, который с родинкой, подошел к Вику, как к старшему, и протянул руку:
– Паша!
Вик хотел пожать руку, но Паша хлопнул его ладонь своей ладонью, а потом выставил кулак.
Этот ритуал братья тоже знали: сейчас у нормальных пацанов не принято просто здороваться. Надо так: сначала хлопнуться ладонями, потом стукнуться кулаками, потом локтями, потом рубануть себя по горлу, а потом два раза дернуть сверху вниз обеими согнутыми руками. Это круто. Это значит – ты свой.
Но Вик не стал этого делать. Ему эти глупости никогда не нравились.
Тот, что без родинки, немедленно оскорбился.
– Ты нас в отстое держишь? – спросил он Вика.
– Держу, держу, – кивнул Вик.
– Да ладно тебе! – урезонил Ник Вика. – Ты не видишь, что ли, свои же парни!
И он, подойдя к тому, что без родинки, исполнил вместо Вика ритуал приветствия.
– Ладно, – удовлетворенно сказал тот, что с родинкой. – По любому мы с вами еще увидимся.
– Не уверен, – сказал Вик. – Мы тут ненадолго.
Подростки вылупили глаза и начали хохотать. Они не просто хохотали, они, грубо говоря, ржали, ударяя себя кулаками в грудь, захлебываясь и даже плача от хохота, повторяя:
– Ненадолго! Сдохнуть, как смешно!
Это братьям тоже было знакомо: в их школе нормальным пацанам положено именно так проявлять эмоции. Просто смеются девчонки и ботаники, крутые именно ржут, бугагакают, откидываются, подыхают от прикола и т. п.
Отбугагакавшись, подростки сказали:
– Спасибо, посмешили.
А потом, помявшись, один из них спросил Людофоба:
– Извините, а у вас таблеточки нет?
– Какой таблеточки? Нет у меня никакой таблеточки! Вы стабилизатор имеете в виду? Объявили же: строго по норме! Идите к профессору, он вам выдаст!
– Да уже выдавал, кончились.
Подростки грустно вздохнули и ушли, свернув в один из лабиринтов.
– Чумные какие-то, – сказал Ник.
– Вот-вот, – поддакнул Людофоб. – Они страбыты или страбынеты. По классификации профессора Страхова, стрыбынеты – подростки или вообще люди, которые болеют страхом быть не такими. Не такими, как образцы. У всех же есть образцы, понимаете? Отсюда и название болезни – СТРАх БЫть НЕ Таким. «Страбынет» получилось. Профессор умеет придумывать! А есть еще страбыты. У которых СТРАх БЫть Такими, как все. Страбыты и страбынеты без конца враждуют. Ладно, хватит болтать, мы так за целый день до центра не дойдем. Господи, как я боюсь туда идти!
– А чего же тогда торопитесь? – спросил Ник.
– Чтобы скорее уже испугаться. Потому что ожидание страха хуже самого страха.
– А какие они таблетки просили? Что за стабилизаторы такие?
– О! – сказал Людофоб. – Стабилизаторы – это чудо! Жаль, что профессор мне их отменил, я ужасно себя чувствую, просто ужасно! – Людофоб с опаской оглянулся, хотя вокруг никого не было, и прошептал: – Ходят слухи, что они вообще кончились! Но я вам этого не говорил! Поняли?
– Поняли, – ответил Вик, хотя не все понял, но подумал, что на месте разберется.
И они пошли дальше.
Паша и Саша
Пока они пробираются извилистыми лабиринтами, я вкратце расскажу, что случилось с Пашей и Сашей (так звали этих, как мы узнаем после, страбынетов).
Это очень простая и довольно грустная история.
Паша жил с мамой, а Саша с папой, потому что у Паши папа, как говорила мама, куда-то уехал еще до его рождения, а мама Саши погибла от болезни. Вот так им не повезло. Мама Паши и отец Саши были люди очень порядочные, но не очень обеспеченные. Говоря честно – бедные. Это с порядочными людьми случается – и даже довольно часто. То есть, конечно, им хватало на все необходимое, но ничего лишнего они не могли себе позволить. Оба при этом старались дать детям хорошее образование и перевели Пашу и Сашу из обычных школ в школу престижную – там мальчики и познакомились.
В прежних школах каждый ходил, в чем хотел, обычаи были у каждого свои, хотя какие-то общие правила все-таки существовали, как везде. Положено было драться, если задирают. Не плакать, если упал. И вообще не плакать. С девчонками если заигрывать, то с достоинством, вести себя по-мужски, не сюсюкать. Ни в коем случае не стараться понравиться учителям, особенно тем, которые уроды и придурки.
В общем, был в этих школах обычный кодекс поведения, что тут объяснять.
А новая школа была особенной. Здесь почти все были крутыми пацанами. Супер-нормальными. Они соблюдали множество понятий. Они считали позором ходить не в прикольной одежде – в каких-нибудь обычных кроссовках или футболке с дешевой распродажи. У них были навороченные мобильники, часы, мини-компьютеры и всякое прочее другое. Положено было носить серебряные или хотя бы мельхиоровые перстни на пальцах и серьги в ухе, как у пиратов или рок-музыкантов. Учителя сопротивлялись этой моде, но им грубили и хамили. С девочками в этом классе было принято вести себя галантно, но еще более по-мужски, чем в прежних школах Саши и Паши – пугать их откровенными словами на темы секса, посылать им эротические sms-ки и т. п. Много еще чего, перечислять не буду – знаю, как это бывает: ты рассказываешь в смысле осуждения, но это почему-то нравится, начинают брать пример. Действие литературы непредсказуемо!