– Чук, иди сюда, – подозвал Монгол следопыта с луком. – В прошлый раз вы высмеяли «оружие каменного века», а теперь убедитесь в его эффективности. Чук, подбей ворону.
– Какую, Салихэ?
– Пусть подстрелит вон ту, что сидит самая крайняя слева, – попросила Кабо.
Чук натянул лук, прицелился. Вороны, свесив головы вниз, с интересом наблюдали за его действиями. Они поняли, что люди оказались хитрее их только тогда, когда заказанная Кабо ворона кубарем слетела с ветки, пробитая стрелой.
– Однако тут глупые птицы живут, – сказал Чук. – У нас бы уже улетели.
– Иди, занимайся своими делами, – отправил его рейдовик.
Вороны, покружив над лагерем, вновь уселись на дерево, высматривая, чем бы поживиться с кухни. Бродячая собака, прибившаяся к отряду, отыскала убитую птицу и убежала с ней в кусты. Чук догнал собаку, отобрал добычу, вытащил стрелу.
– Пригодится, однако, – сказал он собаке. – Вставлю новые перья, снова стрелять буду.
Между тем Монгол продолжал лекцию об эволюции.
– Вороны, самые умные птицы на свете, научились распознавать огнестрельное оружие в руках у человека, но разучились бояться летящей стрелы. Отсюда мораль: не уподобляйтесь воронам – не смейтесь, где не смешно.
Когда все разошлись, Кабо спросила у рейдовика:
– Я уже в который раз слышу, что они называют тебя Салихэ. Это что, твое настоящее имя?
– Так меня звали до призыва в армию. На русский язык, с некоторой натяжкой, «Салихэ» можно перевести как «сын вождя».
– Понятно, вождь у нас один, и ты ему не родня. Теперь скажи, Монгол, а ты-то из лука стрелять умеешь?
– Нет конечно же. Стрельбе из лука обучают с пеленок. Зато я умею вот так!
Он неожиданно выхватил пистолет и, не целясь, выстрелил по дереву. Две вороны рухнули.
– Впечатляет! – восхитилась Кабо.
Инструктаж офицерского состава отдельного разведывательного отряда «Посох» много времени не занял. Генерал Морозов, выслушав доклад Лоскутова, коротко переговорил с каждым офицером и направил всех в распоряжение Рогожина.
– Товарищи, в 18.00 всех вас жду на концерте русской народной песни в актовом зале штаба флота. Товарищи, явка обязательна. Попрошу никого не опаздывать.
– Товарищ полковник, – взмолился Монгол, – пожалуйста, освободите меня от концерта.
– Это почему же? Чем ты лучше остальных? – нахмурился Рогожин. Ему не понравилось, что кто-то смеет увиливать от организованного им культурно-массового мероприятия.
– Товарищ полковник, я же не русский, я в вашем народном творчестве ничего не понимаю. Вот если бы вместо русских песен послушать горловое пение, то я бы с удовольствием.
– Что-что «с удовольствием»? – заинтересовался политработник. – Горловое пение? Это что такое?
Монгол задрал голову и издал горлом хрипяще-булькающие звуки, словно в него заливали воду и душили одновременно.
– И это пение такое? – удивленно поднял брови полковник.
– Это старинная тунгусская песня, как парень едет в соседнее стойбище знакомиться с родителями невесты. Я бы еще спел, но у меня не очень-то получается. Звук при горловом пении должен из живота идти, а у меня он откуда-то отсюда идет, – Монгол показал на ямку между ключицами.
Единственный человек, который с легкостью бы разоблачил Монгола, был генерал Морозов, но он работал в своем кабинете и не слышал той ахинеи, что нес рейдовик.
– Пожалуй, тебе и вправду будет скучно на концерте русского народного творчества. Иди, я даю тебе увольнительную до отбоя.
Проходя мимо Лоскутова, рейдовик одними губами шепнул: «Утром приду».
– Товарищ полковник, я тоже не хочу идти на концерт, – сказал Лоскутов.
– Так, все свободны! – разогнал офицеров Рогожин.
Лоскутов остался.
– Товарищ полковник, я не хочу на концерт.
– А тебе-то чего русские народные песни не нравятся?
– Да ну их, нуднятина одна. «Ой, бородушка кудрява, а головушка кучерява!». Меня от этого лубка блевать тянет.
Николай Егорович понимал, что он дерзит, но ничего не мог с собой поделать. Кокошники, накладные косы, наведенный свеклой румянец и песни о березке в поле он считал издевательством над современным русским человеком. Спрашивается, кто-нибудь видел женщину, которая в быту носит кокошник? Никто. А с чего тогда решили, что кокошник – это истинно русский головной убор? Ах, в древности так ходили, при царе Горохе… Так ведь в древности еще и шкуры звериные носили, но никто же не говорит, что невыделанная козья шкура через плечо – это истинно русский наряд.
– Значит, так, – повеселел полковник, – если на концерте тебя затошнит, то выйдешь, поблюешь и вернешься назад. Понял? Не мне тебя учить, что на войне надо любить и ценить маленькие радости жизни: глоток водки, прикосновение руки красивой девушки, задушевную песню. Придешь на концерт и будешь, как все, хлопать в ладоши. Понял?
Переходить грань дозволенного Николай Егорович не собирался. На концерт, так на концерт.
В актовом зале рядом с Лоскутовым сел Васьков. Когда на сцену вышел девичий хор ансамбля песни и пляски Северного флота, Васьков прошептал:
– Выбирай любую из второго ряда.
– Ты чего, серьезно?
– На первый ряд не смотри и вопросов о них не задавай. Второй ряд, капитан, второй.
– Светленькую, ближе к правому краю можно?
– Сейчас хор закончит свое выступление. Спускайся на проходную, она будет ждать тебя там, – Васьков пригнувшись, чтобы никому не мешать, юркнул в запасной выход.
Лоскутов совершенно по-новому посмотрел на симпатичных девушек в военной форме, и русские народные песни предстали ему с другой, приятной и неизведанной стороны. Как он был не прав, отказываясь от концерта! Как душевно звучит: «По муромской дорожке стояли три сосны. Прощался со мной милый до будущей весны»!
Николай Егорович улыбнулся девушке. Она, перехватив его взгляд, понимающе улыбнулась в ответ.
Мать его, как жить-то хорошо на свете, когда тебе улыбается красавица из второго ряда!
В крохотной комнатушке офицерского барака учебного батальона завывая, как по покойнику, рыдала хозяйская дочка. Рейдовику это надоело, и он прикрикнул:
– Прекрати скулить! Все будет так, как я сказал. Вернусь живым, женюсь на тебе. Если нет – найдешь другого.
– Я не хочу-у-у другого, я не хочу-у-у никого, кроме тебя! – выла девчонка.
– Так-с, – Монгол выложил на стол жестяную коробку из-под леденцов, – здесь все деньги, что у меня есть. На первое время вам должно хватить.
– Мне не надо твоих денег!
– Все, мне это надоело, я пошел.
Монгол не успел сделать и шага, как девчонка бросилась ему в ноги, обхватила колени.
– Не уходи, прошу тебя, не уходи!
Он поднял ее, поцеловал в соленые от слез губы.
– Успокойся, милая. Не оплакивай меня заранее. Я живучий, им меня не одолеть.
– Ага, живучий! А вдруг этот Отец волков на тебя сзади нападет?
– Плевал я на Отца волков. Главное, чтобы немцы не убили… Так, что еще? Продаттестат я на вас перевел, зарплату в конце месяца мать получит. Если меня долго не будет, замуж выходить не спеши, подожди с полгодика.
Девчонка вновь зарыдала.
– Что с ней? – перешептывались жильцы в коридоре.
– Монгола в другую часть переводят, – сказала «все знающая» тетка из соседнего барака.
Глава 25
Утром Лоскутов инспектировал корабль – грузопассажирский теплоход «Дмитрий Ульянов». Казалось бы, чего в этом такого? Пройдись с умным видом по сухогрузу, познакомься с капитаном, осмотри каюты… Кому как. Для Николая Егоровича это было целое событие.
С детства Коля Лоскутов грезил морем, дальними путешествиями, неведомыми странами. С возрастом в его фантазиях стали появляться роскошные красавицы, застолья в кругу друзей на палубе пиратского брига. Сокровища, найдя которые он был бы навсегда избавлен от предстоящего труда на мебельной фабрике, где работали мать и отец.
Сколько парусников нарисовал на досуге Коля Лоскутов – не счесть. А сколько подзатыльников он получил от отца, когда вместо домашнего задания рисовал карты островов, на которых будут происходить главные события его жизни!
И вот в возрасте 37 лет Николай Егорович впервые ступил на палубу настоящего корабля, на котором ему предстояло долгое, полное опасностей путешествие по северным морям. Ступил, и приветственный салют из пушек не грянул; старпом не отрапортовал ему, что команда построена и ждет приказа отдать швартовы. Не случилось ничего, о чем он так мечтал в детстве.
– Товарищ Ивашин, – обратился Лоскутов к встречавшему его вахтенному офицеру, – я знаком с устройством судна только теоретически. Поручите кому-нибудь провести для меня ознакомительную экскурсию по кораблю, а сами занимайтесь своими делами.
После обеда в полевой лагерь приехали начальник штаба и парторг 97-го полка морской пехоты. Начальнику штаба все члены разведотряда сдали на хранение награды, документы и личные вещи. Секретарь парторганизации полка принял партийные и комсомольские билеты.
До вечера у бойцов оставалось свободное время. Большинство посвятило его написанию писем.
Письмо домой было единственным способом сообщить родным о своем состоянии здоровья и местонахождении, о продвижении по службе или ранении. Письмо приходилось писать аккуратно, в расчете на военную цензуру. Никаких патриотических лозунгов в частных письмах не писали – берегли драгоценную бумагу и время. Публикуемые в газетах «письма с фронта», полные боевого задора и показной ненависти к врагу, составляли штатные корреспонденты военных газет. Солдаты больше писали о чувствах. Вспоминали приятные моменты в жизни. Давали указания женам о ведении хозяйства и воспитании детей.
В 20.00 в лагерь приехал генерал Морозов. Проведя формальный строевой смотр, генерал отдал боевой приказ на проведение разведывательной операции «Посох». Следом за ним выступил Рогожин.
– Я зачитаю вам отрывки из письма немецкой домохозяйки фрау Марты своему мужу на фронт, – полковник развернул лист бумаги и стал читать. Со стороны могло показаться, что Рогожин читает то самое письмо, что немка написала мужу.