– Говорят, за потопление вражеского корабля дают медаль Ушакова, – сказал Додонин.
– Дают, дают, а потом еще поддают! – съязвил Мазур. – Погоди, закончится эта бодяга, мы тебе медаль из консервной банки вырежем и в торжественной обстановке на грудь повесим. Носи, Додонин, гордись, что вражеский крейсер потопил!
– Хватит трепаться! – прикрикнул на них Жук. – Собирайте манатки и вон отсюда!
Моряки освободили пирс. Жук установил две мины, вкрутил взрыватели, протянул тоненькую проволочку между кнехтами. Еще одну мину, мину-лягушку, выпрыгивающую над землей при нажатии на усики взрывателя, вкопал на тропинке, ведущей с пирса на остров.
Закончив с работой, моряки сели в кружочек перекурить. Боков с санитарами стоял в готовности выдвинуться к месту боя.
– Доктор, когда пойдем? – спросила Короткова.
– Откуда я знаю когда! – Боков по звукам стрельбы пытался понять рисунок боя. – Если понадобимся, то за нами придут. Если никто не придет, сами попытаемся сориентироваться.
В центре острова отрывисто грохнула зенитка. Привыкшие к налетам вражеской авиации североморцы задрали головы вверх в поисках самолета.
– Зенитка ведь стреляла? – спросил Ивашко.
Ему никто не ответил. Зенитное орудие начало стрелять раз за разом, но самолетов в воздухе не было. Вскоре над неизвестным зданием поднялся дым.
– Это наши из пушек подожгли, – догадался Боков. – Санитары, за мной!
Когда медицинский отряд достиг горящего здания, Монгол уже увел своих бойцов обратно на батарею. Убедившись, что вокруг здания врагов нет, Боков и санитары стали искать раненых, но нашли только убитых. Якушева среди них не было.
– У нас не хватает одного человека, – сказал Боков. – Если немцы не утащили его в здание, то он должен быть где-то здесь. Давайте искать!
Лейтенант лежал на земле лицом вверх. С первого взгляда Боков понял, что он живой. Но подходить не спешил. Вначале доктор прошелся рядом с Якушевым, поискал автомат. Прикинул, при каких обстоятельствах командир штурмовой группы мог оказаться метрах в сорока от своих подчиненных, без оружия и без видимых признаков ранения.
– Чем от него так несет? – спросила склонившаяся над лейтенантом Короткова. – Штаны сухие, вроде бы не обделался…
Боков присел рядом с Якушевым, пощупал у него пульс, заглянул в зрачок.
– Якушев, вставай! – он несколько раз с силой ударил лейтенанта ладошкой по щекам. – Очнись, мать твою! Открывай глаза! Открывай глаза, скотина, ты же живой!
Лейтенант пошевелился, застонал, медленно разомкнул веки.
– Разве я не убит? – прошептал он. – Мне пуля прямо в грудь попала.
– Если ты очнулся, то пощупай гимнастерку. Ни хрена в тебя не попало! На тебе крови вообще нет! Ни капли! Ты чего здесь разлегся? Что с тобой случилось?
– Был бой. Я помню, в меня стрелял немецкий пулеметчик. Ранил в грудь. Потом я потерял сознание.
Боков не поверил ни единому его слову, но при Коротковой ничего не стал говорить.
«Доложу Лоскутову, пусть он разбирается», – решил про себя доктор.
Глафира Короткова тоже отнеслась с подозрением к рассказу Якушева. Но она заподозрила его не в бегстве и симуляции ранения, а в умственном помешательстве.
«Пуля, наверное, ему в каску попала, головенку стрясла, вот он умом и тронулся немного, – подумала она. – Мальчишка же совсем, куда ему с немцами воевать!»
Пока Боков и Короткова возились с Якушевым, санитары (бывшие моряки) сняли с погибших товарищей подходящую обувь, забрали табак, патроны, оружие и амуницию. Убитых немцев не трогали. Да и к своим бы не прикасались, но не в лаптях же воевать!
– Глафира! – подозвали они Короткову. – Держи винтовку и вещмешок.
– Сидор возьму, – сказала она, – а стрелять я не умею!
– Тебя стрелять никто и не просит, – ответил один из санитаров. – Оружие врагу оставлять нельзя.
От батареи к ним легкой трусцой подбежал Геккон.
– Монгол приказал всем идти к нему на подмогу! – крикнул он и побежал на пирс.
В небе над островом появилась «рама». Первый заход разведчик-корректировщик сделал по окружности острова, потом стал летать от замка к пирсу и назад. В третий пролет над батареей по «раме» выстрелили из зенитки. В знак презрения летчик покачал крыльями и ушел на новый заход.
Передав морякам указания Монгола, Геккон развернулся и побежал назад. Мыслями он был то на батарее, то в родных краях. Как «рама» пошла на новый заход, он не видел.
Немецкий летчик, уяснив для себя обстановку на острове, решил уйти на аэродром, дозаправить полные баки, загрузить бомбы и вернуться назад. Развернувшись над заливом на обратный курс, он повел самолет вдоль острова, поливая огнем из пулеметов все движущиеся мишени на земле. Моряки, наблюдавшие за маневрами «рамы», вовремя разбежались в стороны и не пострадали. Геккону очередь из пулемета пришлась в спину. До батареи он не добежал совсем чуть-чуть.
От взрывов гранат ворота в замке тряхнуло, но они устояли. Не давая оставшимся в живых защитникам цитадели прийти в себя, десантники пошли на штурм.
Первое помещение за воротами замка оказалось широким просторным холлом длиной метров тридцать. Потолок – как в церкви: высокий полукруглый свод со свисающей на цепях массивной многорожковой люстрой. Пол выложен гранитными плитами. По бокам холла – двери в служебные помещения. У торцевой стены – ниша, образованная двумя крутыми лестницами наверх. В нише на уровне трех метров над землей – гипсовое панно: имперский орел со свастикой; под ним два государственных флага и убитый осколками гранаты часовой.
В холле группа Лоскутова разделилась: он, Лукин и два бойца пошли вдоль левой стены, а Фомин с остальными краснофлотцами – вдоль правой.
Сторона Лоскутова начиналась входом в солдатскую столовую, из которой кто-то беспрерывно кричал: «А-а-а!»; набирал полные легкие воздуха и вновь вопил: «А-а-а-а!»
На голос, примерно туда, где находился раненый, кинули гранату. Крики прекратились.
«Все как у нас, – входя в столовую, автоматически отметил Лоскутов. – Столы на десять человек, вместо стульев скамьи. Только у них на столах соль-перец стоит, а у нас такой роскоши нет. У них что, соль не в дефиците?»
Из столовой ход вел на кухню, где стояла большая варочная плита и стеллажи с алюминиевой посудой. Заслышав шаги в обеденном зале, из-за плиты высунулся пожилой мужчина в поварском колпаке, увидел русских и спрятался назад. Лукин, чтобы не тратить зря гранаты, схватил с подоконника горшок с чахлым алоэ и с размаху запустил им в печь. Испуганный повар рванул с кухни, но был остановлен автоматными очередями.
В варочном цехе, налево от плиты, были кладовые, направо – мойка и выход во двор. Лоскутов пошел к выходу разведать обстановку у замка и услышал, как за его спиной краснофлотец Попов опасливо сказал:
– В шкафу кто-то спрятался…
«Стрелять надо, а не совета спрашивать!» – подумал Николай Егорович, но сказать ничего не успел – Лукин, держа автомат у пояса, изрешетил двери шкафа вдоль и наискосок.
– Иди, смотри, кто там сидел! – не то в шутку, не то серьезно сказал бывший партизан.
«Молодой еще Попов, неопытный. Да и… одно дело – в бою немца очередью полосонуть, а другое – вытащить безоружного человека из укрытия и расстрелять в упор. Не каждому это дано. Пока на жизнь не озлобишься, не сможешь».
Осторожно, чтобы не схлопотать случайную пулю, Николай Егорович выглянул во двор и увидел, как от замка в сторону удерживаемых немцами казарм бегут двое солдат в рабочих куртках.
Лоскутов вскинул автомат, прицелился, дал две длинных очереди, но промазал и разозлился на себя, на десантников и на немцев, успешно добежавших до спасительных укрытий.
– Мать твою, Попов! Чего ты мне под руку про шкаф талдычишь! Видишь, из-за тебя немцы убежали!
– Да и хрен с ним, Николай Егорович! – заступился за бойца Лукин. – Два фрица погоды не сделают. Пусть поживут, пока…
– Завалите вход во двор стеллажами и возвращайтесь в зал, – приказал Лоскутов. – Я пошел к Фомину.
Не успел Лоскутов выйти из столовой, как в холле с потолка обрушилась люстра. Оказавшийся под ней десантник из группы Фомина погиб на месте.
Лоскутов обошел вдоль люстры, стараясь не смотреть на погибшего краснофлотца.
– Фомин, что у тебя?
– Первое помещение – караулка, за ней ленинская комната, под лестницей бронированная дверь. Немцев двое. Обоих ликвидировали. Потерь нет. Вернее, уже есть…
– Фомин, тебя, часом, не контузило? Откуда тут ленинская комната?
– Вот она, товарищ командир! Там все как у нас, только вместо портретов товарища Сталина портреты Гитлера и газеты на немецком языке. Как такую комнату назвать – красный уголок, что ли?
– На втором этаже движение есть?
– Тихо, как у монашки после отбоя.
Николай Егорович проверил бронированную дверь: снаружи – ни ручки, ни замков.
«Эта дверь вмонтирована в массив скалы. За ней, скорее всего, ход к подводной лодке. Если там успели спрятаться немцы, а они там сидят, потому что дверь закрыта изнутри… Ничего, придет Жук, взорвем дверь и посмотрим, что там к чему».
– Рядом со столовой офицерская комната, – сказал подошедший сзади Лукин. – Диванчики кожаные, буфет с коньяком. Туалет цивильный, с унитазом.
– Отставить унитаз! – Лоскутов проверил автомат, сбросил с плеч вещмешок. – Все готовы? Один человек на входе, остальные – за мной!
Передохнувшие в холле десантники быстро, двумя потоками, вбежали по лестницам наверх.
Второй этаж замка был наружным фасадом внутрискальных помещений. Архитектурно он представлял собой неширокий коридор, одной стороной выходящий на остров. Прямо от входа, сразу же за лестницами, был просторный зал, полностью вырубленный в теле скалы. Центральное место в зале занимал ростовой портрет Гитлера на фоне альпийских гор. По бокам портрета с потолка свисали алые стяги со свастикой. Стены зала украшали декоративные колонны, имперские орлы с опущенными крыльями, колосья пшеницы, дубовые венки и прочая символика Третьего рейха.