Только именно это я и сделала. Заманила его в ловушку.
– Вот и полицейские, – говорит Ник, заметив, как по залитому полуденным солнцем пляжу идут констебли Роум и Эванс.
Я подхожу к двери. Эванс шагает быстро, и Роум едва не отстает от него, внимательно прислушиваясь к каждому слову коллеги. О чем они говорят? Есть ли подвижки в деле? Или, может быть, они обсуждают информацию о Каз и Роберте, которую я им передала?
«Надо бы поставить чайник», – думаю я и вдруг замечаю, что Диана вышла на свою террасу и, не отрываясь, смотрит на полицейских. Увидев меня, она натянуто улыбается и тут же уходит в дом.
– Мы теперь главный источник местных новостей, – говорю я Нику, показывая на соседей.
– Они просто волнуются.
Не стану с ним спорить. Наливаю воды в чайник, зажигаю горелку и, когда констебли наконец появляются на пороге, ставлю на стол четыре кружки.
Роум заметно загорела. Работала над делом Джейкоба – или все это время провалялась на солнце? Ужасно хочется потрясти ее за плечи, крича: «Почему вы не нашли моего сына?»
Роум с искренней улыбкой спрашивает, удается ли нам нормально поспать, и мне становится стыдно за свои мысли. Эта молодая женщина очень вежлива и услужлива. Только мне плевать на ее вежливость. Мне нужен результат. Мне нужна целеустремленность, мне нужна полная отдача. Вслух я такого никогда не скажу, но прекрасно понимаю: Роум – молодая мать, и если ее малыш хоть отдаленно напоминает Джейкоба в детстве, то просто прийти на работу в чистой форме стоит ей огромных усилий. Маленькие дети отнимают у родителей все их время, а я хочу, чтобы Роум посвящала его поискам Джейкоба. Хочу, чтобы она днем и ночью работала, пока не найдет моего сына.
Я завариваю чай, добавляю в каждую кружку немного молока.
– Вы говорили с Каз о ребенке?
Констебль Эванс кивает в ответ.
– А с Робертом? Его вы допросили?
– Еще нет, но планируем.
– Он искал Джейкоба в тот вечер. Роберт сам признался, что был жутко зол. Я не намекаю, что он причастен к исчезновению моего сына, но мотив у него был.
«Мотив», серьезно? С каких пор я так выражаюсь?
Ник бросает на меня предупреждающий взгляд.
Эванса, похоже, мои слова не заинтересовали, у него, судя по всему, есть другие версии.
Я подаю чай и сажусь на диван рядом с Ником.
Сверившись с блокнотом, Эванс говорит:
– Мы побеседовали с Россом Уэйманом, владельцем парома. Он утверждает, что не видел Джейкоба – ни в день его исчезновения, ни после того.
Росс Уэйман уже много лет заправляет паромом. В шестнадцать он бросил школу, отправился в Лондон и нашел работу в банке. К девятнадцати Росса перевели в биржевой зал, где он заключал огромные сделки бок о бок с опытными трейдерами с престижным образованием. В тридцать он ушел из банка – говорят, накопив к тому времени пару миллионов, – и следующие десять лет провел где-то в Африке. Росс вернулся, когда умер его отец, и переехал вместе с матерью в эдвардианский дом с видом на залив. Паром как раз выставили на продажу; Росс купил его и стал заниматься перевозками на пару с мамой – она собирала оплату, а он рулил. Сейчас ему за шестьдесят, но Росс по-прежнему каждый день возит людей через залив. С восьми утра до восьми вечера, как сказано на табличке, триста шестьдесят пять дней в году.
Я стараюсь не тешить себя надеждой, что Джейкоб все еще на отмели, раз его не видели на пароме. Он вполне мог пройти пешком через мыс – быстрым шагом дорога займет всего час, хотя в темноте понадобится чуть больше времени.
Эванс смотрит на Ника, затем переводит взгляд на меня.
– Нам сообщили, что на день исчезновения Джейкоба приходится годовщина смерти другого мальчика, Марли Берри.
К лицу приливает кровь. Кто сообщил? Диана? Она с большим любопытством наблюдала, как полицейские идут к нашему дому. Не представляю, к чему ей или кому-либо еще вспоминать про годовщину.
– Марли был лучшим другом Джейкоба, – объясняет Ник. – А его мама, Айла Берри, приходится Джейкобу крестной матерью. Ее дом рядом с нашим.
– Я правильно понимаю, что Джейкоб был с Марли, когда тот утонул? – спрашивает Эванс.
Ник кивает.
– Странно, что вы об этом не упомянули.
– Мы думали, это не важно, – говорю я.
– Где все произошло?
Немного помолчав, я отвечаю:
– Здесь. В этой бухте.
Констебль Эванс переводит взгляд то на меня, то на Ника. Он говорит медленно, вкладывая смысл в каждое слово:
– Итак, Марли Берри, лучший друг Джейкоба, исчез здесь, а ровно через семь лет на том же месте пропадает и сам Джейкоб. Все верно?
– Марли не исчез, – поправляю я. – Он утонул.
Я не позволю ему связать воедино эти два происшествия.
– Как смерть Марли Берри повлияла на Джейкоба? – задает Эванс еще один вопрос.
– Он был страшно подавлен, – отвечает Ник. – Потерял лучшего друга. Они были неразлучны.
– Значит, в годовщину его смерти Джейкоб наверняка думал о Марли?
Я вспоминаю исцарапанный снимок из бумажника Джейкоба, и по спине пробегает дрожь. Во рту пересохло, но я заставляю себя сглотнуть и говорю:
– Вполне возможно.
Констебль Эванс отпивает чай и ставит кружку на приставной столик, хотя я специально положила для всех подставки из бананового дерева под цвет диванных подушек. Когда я купила их, Ник усмехнулся: «Боже, сколько наворотов для пляжного домика».
– Я хочу подробнее обсудить ваш последний разговор с Джейкобом. – Эванс откидывается на спинку дивана и придирчиво изучает меня.
– Что именно вы хотите знать? – резким тоном спрашиваю я.
– Вы упоминали о ссоре с Джейкобом.
Что же я им сказала?
– Да так, повздорили из-за какой-то ерунды.
Эванс заглядывает в свой блокнот.
– Свидетели утверждают, что в начале девятого из вашего дома доносились крики Джейкоба. Потом они слышали громкий стук и хлопанье двери.
Все внимательно смотрят на меня, и я чувствую, как под мышками проступает пот.
Видимо, это Диана. Она услышала, как мы ругаемся. Разобрала ли она, о чем конкретно? В какой-то момент ссоры я закрыла дверь, но не сразу.
– Что это был за стук, не припомните? – спрашивает констебль Эванс, не сводя с меня взгляда.
– Наверное, резко закрыла ящик или шкафчик. Или, может, уронила книгу. Точно не помню.
Эванс кивает, на лице – бесстрастное выражение.
– А дверью хлопнул Джейкоб?
– Кто же еще! – слишком звонко смеюсь я. – Выбежал на улицу и как хлопнет со всей силы!.. Он же подросток, его жизнь полна переживаний. Как все это поможет нам его найти?
– Мы просто пытаемся понять, в каком состоянии находился Джейкоб в тот вечер. Получить полную картину, – вкрадчиво объясняет Роум.
– Нам также стало известно, что Джейкоб иногда вел себя агрессивно, – продолжает Эванс.
– Что-что? – возмущается Ник.
– Как я понимаю, поступила жалоба о вандализме – в хижину бросались стеклянными бутылками.
– Это было всего один раз в начале лета, – сквозь зубы отвечает Ник. – Вечеринка на пляже, все напились – по словам Джейкоба, они думали, что в доме никого нет. Он извинился перед хозяйкой и убрал все битое стекло.
– В колледже говорят, что у него были проблемы с посещаемостью.
– Да это он так, дурачится, – говорит Ник. – Джейкоб умен, и на занятиях ему бывает скучно. Оценки-то у него хуже не стали.
– Да, мы видели табель его успеваемости. – Выдержав паузу, Эванс интересуется: – Джейкоба можно назвать депрессивным подростком?
– Ничего подобного! – машинально возражаю я.
– Однако Каззи Тайлер утверждает, что во время их последней встречи Джейкоб плакал и говорил: «Я плохой человек, без меня тебе будет лучше».
Она им рассказала?
Представляю, каким вырисовывается портрет Джейкоба: депрессивный парень с проблемами в семье, переживающий из-за смерти друга и беременности девушки. Видимо, полицейские уверены, что Джейкоб не пропал, а покончил с собой.
Констебли уходят, а вслед за ними и Ник – говорит, надо проветрить голову. Я только «за», потому что не готова обсуждать, был ли наш сын настолько несчастлив, чтобы совершить самоубийство.
Вскипятив чайник, я наливаю в ведро горячей воды и добавляю моющее средство. Потом опускаюсь на колени и надраиваю пол с такой силой, что краснеют руки. Неужели полицейские считают, что мне в голову не приходила версия о суициде? Еще как приходила, мать вашу! Я постоянно думаю об этом, перебирая бесконечные варианты, пока не закипают мозги.
Я прочитала в Интернете множество статей на эту тему, словно цифры и факты могут мне помочь. От них никакой пользы – напротив, стало только хуже. Теперь я знаю, что 1800 пропавших без вести находят мертвыми, и три четверти из них мужчины, а причиной смерти чаще всего оказывается самоубийство.
Я впиваюсь ногтями в мокрую губку. Представляю, как Джейкоб сидит на утесе и со слезами на глазах повторяет: «Я плохой человек».
Нет, я не позволю этой мысли засесть в голове, ведь тогда придется признать, что если Джейкоб мертв, то это моя вина.
Пол блестит. Я выпрямляюсь, споласкиваю губку в раковине и кладу ее на край тазика для мытья посуды. «Дальше займусь плитой», – думаю я… Эх, мне явно нельзя было прерываться на размышления. В этот момент все силы покидают мое тело, коленки подкашиваются, на глазах выступают слезы.
Сама того не осознавая, я сворачиваюсь на полу и рыдаю, не в силах сдержать всхлипы.
Джейкоб! Господи, Джейкоб!
Мне нужно знать. НУЖНО знать, что случилось с тобой!
– Сара?
Я поднимаю голову – в дверях, прижав руки к груди, стоит Лоррейн.
– Боже мой! – Она помогает мне подняться и дойти до дивана. – Тише, Сара, все будет хорошо. – Лоррейн садится рядом и поглаживает меня по колену.
– Это ты сказала констеблям про бутылки?
– Какие бутылки?
– Которыми Джейкоб бросался в твой дом. Полицейские узнали об этом.
– Конечно, нет, – с улыбкой отвечает Лоррейн. – Как будто меня напугаешь парой осколков. Знала бы ты, что устраивали в детстве мои сорванцы!