Его седые волосы, похожие на пух одуванчика серебром отливали в свете паркового фонаря.
— А к вам Юрий Николаевич приходил, — сказал он.
— Какой Юрий Николаевич? — удивился я.
— Горчаков.
— Вот как? И чего он хотел?
— Мы с господином Люцерном его заметили. Вот здесь, на скамейке сидели, а Юрий Николаевич со стороны реки подошел. Обошел вокруг вашего сада, а потом собрался в калитку постучать. А как я с ним поздоровался, так он и передумал. Сказал, что ошибся, и быстро ушел.
— Не думаю, что юноша ошибся, — мягко сказал Люцерн, и его глаза снова хищно блеснули. — Он очень внимательно осматривал дом.
— Давно это было? — спросил я.
— Примерно с час назад, еще до темноты.
Интересно, как Юрий Горчаков узнал мой адрес? Скорее всего, спросил в канцелярии лицея. Княжескому отпрыску легко могли дать такую информацию.
Я задумался, не послать ли Юрию зов? Но решил, что лучше будет поговорить с ним при личной встрече. Тогда я смогу увидеть выражение его лица.
Рядом со скамейкой я заметил большой клетчатый чемодан.
— Твои вещи? — спросил я Игната.
— Мои, — виновато кивнул служитель.
Значит, директор лицея все же выгнал старика. И жилье старый служитель не нашел, иначе оставил бы чемодан там.
— Не беспокойтесь, Александр Васильевич, — угадав мои мысли, сказал Люцерн. — Игнат у меня в сторожке переночует, не стеснит.
— Спасибо, господин Люцерн, — от души поблагодарил я. — Но это ни к чему. У меня в доме есть свободные комнаты. К тому же, нам с Игнатом надо обстоятельно поговорить. Да и поужинать не помешает.
Люцерн понимающе кивнул, но уходить не спешил. Я знал, чего он ждет.
Дело в том, что мой старый особняк — не совсем обычное здание. В определенном смысле, это живое существо. И он сам решает, кого хочет видеть в своих стенах. Остальных не пустит даже в сад, не говоря уже о крыльце.
Я обнаружил это случайно, когда только поселился на Каменном острове. Кажется, на третий день.
Мы с Мишей и Севой до утра гуляли в «Румяном поросенке» — праздновали мое окончательное освобождение из-под отцовской опеки. Домой я вернулся только на рассвете, сбросил одежду и нырнул под одеяло.
А когда проснулся — дело было к полудню — то обнаружил, что вычищенная и выглаженная одежда аккуратно висит на стуле. А на крыльце стоит корзинка с завтраком из ближайшего трактира.
Внутри дом тоже постепенно менялся, словно подстраивался под мои желания. Ванная комната переехала с первого этажа на второй, поближе к спальне. Рядом с ней возникла небольшая, но очень уютная кухня с жаровней для приготовления кофе и стеклянной дверью, ведущей на балкон. Так что теперь я мог пить утренний кофе, любуясь садом и рассветом над рекой.
Эти изменения происходили так естественно, что я их даже не сразу замечал. Об окружающих и говорить нечего.
Дом заботился обо мне. Но делал это осторожно и ненавязчиво.
Забавная история вышла с отцом. Как-то он нагрянул ко мне в гости без приглашения. Но дом даже не открыл ему калитку, да еще и деликатно приглушил призывные крики. Так что я даже не узнал о непрошенном госте — Игорь Владимирович после рассказал.
Кстати, деда особняк впускал охотно. Может быть, потому что Игорь Владимирович всегда предупреждал о своем приезде?
— Игнат, дотронься до калитки, — сказал я. — Только не открывай.
Игнат послушно положил ладонь на холодный чугун.
А я послал зов дому. Необычное ощущение — совсем не то, что мысленно разговаривать с человеком. Дом никогда не отвечал мне. Но я был уверен, что он меня слышит и понимает.
«Этот человек мой друг», — сказал я. — «Впусти его, пожалуйста».
Калитка открылась сама, чуть слышно скрипнув.
Дом пригласил Игната войти, значит, все в порядке.
Под широкополой шляпой Люцерна промелькнула быстрая улыбка. Разумеется, садовник знал, что мой дом особенный. Он знал каждое живое существо в парке, даже бабочек и птиц. И наверняка называл их по именам.
— Так я пойду, Александр Васильевич, — кивнул Люцерн.
Привычно коснулся полей шляпы и растворился в ночной темноте.
— Входи, Игнат, — пригласил я служителя.
Игнат не позволил мне помочь с чемоданом, тащил его сам, сгибаясь под тяжестью вещей.
Идя к крыльцу, я успел послать зов хозяину «Пира на реке» — так назывался ближайший трактир — и заказал сытный ужин на двоих. Попросил прибавить к заказу бутылочку крепкого, Игнату не помешает успокоить нервы после сегодняшнего потрясения.
— Эта комната тебе подойдет? — спросил я, наугад открыв одну из дверей на первом этаже.
Под потолком мягко вспыхнула магическая лампа. Теплый свет отразился в оконном стекле.
Игнат нерешительно огляделся, я тоже с любопытством взглянул на обстановку.
Обычная спальня, ничего лишнего. Кровать у стены, высокий шкаф в углу, небольшой столик, а на нем лампа для чтения.
Рядом со столиком была дверь, выкрашенная белой краской — наверняка, она вела в ванную.
При этом комната выглядела очень уютно, совсем не напоминала безликую спальню для гостей.
— Мне можно здесь остаться? — недоверчиво спросил Игнат.
— Конечно, — с улыбкой кивнул я. — Теперь это твоя комната. Нравится?
— Очень, — смущенно признался старик.
— Ну, и отлично. Располагайся, ужин скоро будет. А я пока переоденусь.
Я поднялся на второй этаж и с удовольствием переоделся в мягкий домашний костюм. Мельком глянул на шахматный столик, который стоял у окна и довольно улыбнулся — дом сделал свой ход.
Да, мы с домом играли в шахматы. Партии порядком затягивались, дом упорно не хотел передвигать фигуры у меня на глазах. Старательно прикидывался самым обычным домом, хитрюга.
Нам обоим очень нравилась эта игра.
— Значит, пешкой пошел? — весело пробурчал я. — А мы вот так!
И двинул вперед слона.
— Что ты на это скажешь?
Снова спустился вниз, и как раз вовремя. У калитки уже нетерпеливо переминался с ноги на ногу мальчишка-посыльный с огромной корзиной.
— Примите заказ, ваша милость!
Я бросил мальчишке серебряную монету. Он ловко поймал ее, а я откинул чистую тряпицу, которой была укрыта корзина, и с удовольствием оглядел многочисленные свертки, пакеты и горшочки с горячим.
Сейчас устроим пирушку!
Я занес в дом корзинку с едой — она оказалась увесистой — и постучал в дверь комнаты Игната:
— Игнат, идем ужинать!
Ужинали мы прямо на кухне. Игнат был голоден — он ел, виновато поглядывая на меня, и никак не мог остановиться.
— Расскажи мне про Ивана Горчакова, — предложил я.
Игнат торопливо отложил вилку.
— Иван Николаевич очень старательный, — сказал он. — Только учебой интересовался. Каждый вечер обложится книгами и читает, к экзамену готовится.
— Он жил в лицее? — уточнил я.
— Да, — кивнул Игнат и замялся.
— Чтобы помочь Ивану, я должен знать все, — спокойно сказал я.
— Денег у них с матерью совсем не было, — решился Игнат. — Вот Иван Николаевич и жил в пансионе. Чтобы в лицее питаться. Вы его мундир видели?
Я вспомнил длинные руки Ивана, которые нелепо торчали из рукавов форменной одежды.
— Да, мундир ему явно маловат, — согласился я.
— А другого у него не было, — кивнул Игнат. — Он как-то сел неудачно, и брюки по шву лопнули. Ох, как Иван Николаевич расстроился. Попросил у меня иголку с ниткой. Я хотел помочь ему мундир зашить, так он не позволил. Я сам, говорит. Очень стеснялся бедности. Оттого и с ребятами в классе не дружил, сторонился.
Я представил, каково это — все время чувствовать себя изгоем. И покачал головой.
Неприятно.
— Ты ешь, не стесняйся, — напомнил я Игнату. — А то жаркое остынет.
Жаркое было великолепным — тушеные овощи с мясом и специями. Даже я не удержался и попробовал, хоть и не успел проголодаться после обеда в доме отца.
— Значит, по трактирам Иван не ходил? — уточнил я.
— Да какое там, — махнул рукой Игнат. — Для этого деньги нужны, а у Ивана Николаевича их никогда не было.
— Мой дед говорил, что оплатил его учебу в лицее.
— Верно, — кивнул Игнат. — Иван Николаевич сам мне об этом рассказал. И деньги ему ваш дед давал. Только Иван Николаевич все матери относил или к Каминскому. Помните господина Каминского? Он торгует книгами.
Игнат скрипнул стулом и нерешительно потянулся к тарелке с мясным паштетом.
— Ешь, ешь, — подбодрил я его. — Потом чай будем пить.
Господин Каминский владел книжным магазином неподалеку от лицея. Все лицеисты покупали у него учебники и тетради.
— Мечта у Ивана Николаевича была, — сказал Игнат с любопытством разглядывая паштет. — Хотел сразу после учебы целителем стать. В последний год учебы все в вашем госпитале пропадал. Возвращался поздно, одежда снадобьями пропахла. Вернется в квартиру — и опять за книги.
— А брат с ним общался? — спросил я.
— Юрий Николаевич? Раньше совсем с братом не разговаривал. Вы же знаете, что князь Горчаков не признал Ивана своим сыном?
— Знаю, — кивнул я.
Об этом мне рассказывал дед.
— Юрию Николаевичу очень обидно было.
— За брата? — не понял я.
— За себя, — объяснил Игнат. — Он ведь наследник князя Горчакова. А Иван — никто, но все знают, что он брат Юрия Николаевича.
— А Иван как к этому относился?
— Расстраивало его это, — вздохнул Игнат. — Он никому не говорил, но я-то видел, как он на Юрия Николаевича поглядывал. А однажды не выдержал и сказал мне — я, говорит, им всем докажу.
Игнат сокрушенно покачал головой.
— А что тут докажешь? Незаконный — незаконный и есть.
— Значит, братья друг с другом не ладили, — задумчиво кивнул я.
— Раньше не ладили, — неожиданно сказал Игнат. — А потом Юрий Николаевич, видно, все же понял, что так нехорошо. Стал разговаривать с братом, даже в комнату к нему заходил.
— Вот как? — удивился я. — И о чем они говорили?