Профессор посмотрел на него чуть ли не с жалостью.
— Через калитку? Неужели? Но ведь она защелкивается на замок. А это хитрое приспособление: замок изготовлен по моему чертежу.
— Дверь сама открылась, — сказала Марина, — безо всяких усилий. Я едва до нее дотронулась.
— Едва дотронулась? И дверь открылась сама собой? Как в известной сказке: «Сезам, отворись!» М-да, плохо дело! Придется, видно, перепроверить конструкцию. Правда, до сегодняшнего дня я полагал, что замок работает безупречно. Вот как, оказывается, можно заблуждаться.
Загадочно улыбнувшись, он взглянул на Марину, потом — на Андре. Все трое молчали, слышно было лишь частое дыхание собаки.
Профессор тихонько свистнул и приказал:
— Голем. Фу! Сидеть!
Голем перестал скалить клыки и завилял хвостом. Все же он не отходил от двери: видно, не слишком доверял непрошеным гостям.
Когда профессор Зенциг отпер дверь, Голем одним прыжком перемахнул через порог. Марина испуганно отшатнулась. Зато Андре скорее дал бы себя свалить, чем отошел бы в сторону. Но хвост Голема лишь пощекотал ему ноги.
Профессор гостеприимным жестом показал ка дверь.
— Итак, прошу!
И вот ребята вошли в таинственный дом профессора. А ведь несколько минут назад они не представляли себе, как это сделать. Им было даже страшновато сейчас.
Марина первой шагнула через порог. Стены в передней были отделаны темным деревом. Тут стоял полумрак, и глаза не сразу привыкли к нему. Профессор отворил дверь на кухню — оттуда хлынул ослепительный свет. Дети увидели огромный холодильник, а рядом еще один, поменьше. Профессор поставил бутылки с молоком в маленький холодильник.
Марина и Андре стояли в передней и не решались заговорить. Марина, видно, опять пала духом и жалась к Андре. Казалось, она вот-вот уцепится за его руку.
Все же Марина подошла к кухонной двери и решительно проговорила:
— Вы, похоже, скупили половину запасов нашей молочной? Неужели Голем выпивает такую уйму молока?
— Не только Голем, — усмехнулся профессор. — Я тоже пью молоко. Знаете, в одной песенке есть такой припев: «Молока побольше пей — будешь только здоровей!»
— Да, — сказала Марина, — я ее по радио слышала.
Андре с недоумением прислушивался к их разговору.
С каким удовольствием он покинул бы этот дом и распростился с профессором! Но тот уже вернулся в переднюю.
— Времени у меня в обрез, — строго сказал он. — Пойдемте ко мне в кабинет.
Он открыл одну из дверей, и Андре с Мариной остолбенели. Вот она, заветная цель! Они очутились в большой комнате, заставленной старинной корабельной утварью. Хотя здесь тоже было темновато, Андре приметил на стене целый набор старых компасов. Правда, он не успел разглядеть их, потому что профессор торопливо шел дальше, словно хотел уберечь свою коллекцию от посторонних глаз, — он уже отворил другую дверь.
Марина шла впереди Андре, озираясь по сторонам, и нечаянно наткнулась на огромный глобус, укрепленный на бронзовой подставке с замысловатыми завитушками. Шар медленно завертелся. Девочка пугливо уставилась на вертящийся глобус, с рельефно обозначенными горами и долинами, морями и озерами.
— Поосторожней! — воскликнул профессор. — Глобус не первой молодости. Как, впрочем, почти все здешние экспонаты.
Он ввел своих гостей в комнату поменьше. Вокруг стола стояли большие кожаные кресла. Дети нерешительно переступили порог. Здесь тоже царил полумрак. За окном покачивались ветви голубой ели.
— Садитесь, — пригласил профессор. — Что будете пить: сок или, может, молоко?
— Я люблю молоко, — заявила Марина.
Профессор быстро вышел, плотно притворив за собой дверь в комнату со старинными предметами.
Марина и Андре присели на кожаные кресла, на самый краешек, боясь утонуть в мягкой обивке.
— Он бережет свой музей как зеницу ока, — сказал Андре.
— Может, удерем отсюда через окно? — прошептала Марина.
— Чепуха! — отмахнулся Андре. — Ты что, не видела разве коллекцию компасов?
— Потише говори! — предостерегающе шепнула девочка.
В доме было тихо. Глаза детей постепенно привыкли к мягкому полумраку.
— Что ж, в жару здесь неплохо, — сказал Андре.
— Смотри, какая картина!
Марина показала на портрет над головой Андре.
Портрет был выполнен в темных тонах. Немолодой человек в старомодном костюме и в пенсне внимательно смотрел на детей.
— Так иногда смотрит на меня отец, — сказал Андре. — И знаешь, в такие минуты я уже не могу ему соврать.
— А ты часто привираешь, Андре?
Андре поднял глаза на картину.
— Бывает. А ты?
— Я тоже — иногда.
— Вот здорово художник нарисовал! — удивленно воскликнул Андре. — Одними темными красками! Только лицо светлое, да еще запонка блестит.
Марина тоже взглянула на портрет.
— Верно, — сказала она с восхищением, — и как ты только заметил? Я бы не обратила внимания.
— Надо просто лучше смотреть, — пробормотал Андре. — Тогда обязательно все заметишь. Художник неспроста так нарисовал.
— Интересно, кто этот человек на портрете? Может, родственник профессора?
Андре пожал плечами и недовольно сказал:
— Мы сидим здесь, болтаем, а в соседней комнате, может, висит наш компас.
Марина испуганно оглянулась на дверь.
— Ты пойдешь туда? — прошептала она.
— Надо бы! — мрачно ответил Андре. — Посмотри кругом. Здесь что-то не так.
Марина послушно оглядела комнату, но ничего особенного не обнаружила.
— У профессора такой проницательный взгляд, — еще тише зашептала она, — надо иметь крепкие нервы, чтобы его выдержать.
— Значит, у тебя крепкие нервы, — сказал Андре. — Ты великолепно держалась! Давай и дальше так! Придумай что-нибудь.
— Не знаю, — уныло сказала Марина, — временами мне кажется, что профессор слышит, как у меня стучит сердце…
Андре не сводил глаз с двери в соседнюю комнату.
— Он, наверно, на ночь сажает в ту комнату Голема. Может, Голем уже сидит около глобуса и скалит клыки!
Андре испуганно смолк: дверь бесшумно отворилась и вошел профессор, неся кувшин молока и два стакана.
— Прошу, господа, — сказал он, — стакан прохладного молока — истинное наслаждение в такую жару. — И он опустился в кресло. — Теперь перейдем к делу, к вашему неотложному делу, — сказал профессор Зенциг.
Страшный момент настал. Теперь надо было раскрывать карты. Андре, только что мечтавший проникнуть в соседнюю комнату, поспешно схватил стакан и начал медленно пить молоко. Кто пьет, тот говорить не может. Андре целиком полагался на Марину.
А она показала на портрет и спросила:
— Скажите, пожалуйста, а кто это на портрете?
— Вы разглядывали картину? — оживился профессор.
— Конечно! Такие картины бывают только в музеях.
— Что же вы думаете об этом портрете?
Андре смекнул, что Марина хочет выиграть время, значит, она ничего еще не придумала. Он опять подивился на ее находчивость и решил выручить ее:
— Художник написал всю картину в темных тонах. Только лицо человека он сделал светлее и еще запонку. Почему он так сделал?
Из полумрака профессор с интересом взглянул на Андре.
— Он хотел выделить лицо. Лицо этого человека, его глаза, брови, рот — вот что было для художника главным.
Он ведь писал портрет своего знаменитого современника. Не знаю, знаком ли он вам. Это русский писатель Антон Павлович Чехов. Знаете такого?
— Где-то слышали это имя, — сказала Марина.
Андре заметил:
— Чехов? У нас в театре ставили его пьесу. Мои родители ходили ее смотреть.
— Вот видите! — радостно воскликнул профессор. — Даже для вас его имя — не пустой звук. Когда будете постарше, читайте, читайте его непременно! Это один из величайших умов человечества. Он прекрасно знал жизнь своего времени, видел все насквозь!
— А он так и глядит, — сказала Марина.
— Кто глядит? — озадаченно спросил профессор.
— Да Чехов! На картине.
Профессор рассмеялся:
— Ах, на картине! Совершенно верно. Художник точно передал его взгляд. Вы совершенно правы! Я очень люблю эту картину.
— Вы, наверно, прочли много книг Чехова? — спросил Андре.
— Все прочел, друзья мои, все! — воскликнул профессор. — Чехов всегда был со мной. В мрачные времена он дарил мне утешение, а в хорошие — знание и веру. Так-то вот…
— Я тоже все прочту! — пообещал Андре.
— Видите ли, я люблю не только Чехова-писателя. Чехов был к тому же врачом в дореволюционной России. И хорошим врачом. Я ведь тоже врач. Только вот писать не умею. А жаль. Я многое видел и пережил.
Профессор снова опустился в кресло.
— Простите нас, господин профессор, — выпалила Марина. — Мы вам все наврали. Мы так испугались, когда ваш Голем вдруг налетел на нас.
Она замолчала, переводя дух. Профессор тоже молчал, а Андре даже в пот бросило.
«Что это на нее нашло? — подумал Андре. — Сейчас будет скандал. Он же нас выгонит! Если он узнает, что мы хотели тайком забраться к нему в дом, не видать нам коллекции компасов».
Но Марина без тени смущения продолжала:
— Понимаете, Андре живет в Ростоке, у моря, а сюда приехал погостить к тете с дядей. Мы с ним дружим. Ну вот, он мне как-то сказал, что хочет стать моряком, когда вырастет, — матросом или капитаном, что ли… что-то в этом роде, не помню точно. Я ему тогда рассказала про вашу коллекцию. Я говорю: «У нас в Берлине тоже есть люди, которые любят море!» Знаете, Андре так задается иногда, что живет у моря, меня это даже злит. Вот я и сказала про коллекцию. А он подумал, что я разыгрываю его, и не хотел поверить на слово. Тогда я говорю: «Ну что, может, поспорим?!» Вот мы и пошли к вам — ведь я же должна выиграть спор, правда?
Профессор молча сидел в своем темном углу. Андре снова подивился находчивости Марины. Он даже облегченно вздохнул, но тотчас же вспомнил про свое пари с Хуго и снова приуныл: ведь до пятнадцатого июля оставалось всего три дня.
Профессор спокойно произнес: