Страшновато стало ребятам, а тут еще, как нарочно, никого взрослых в лагере нет. Иван Кузьмич взял в совхозе лошадь и уехал за кинопередвижкой. Василиса Васильевна чуть свет отправилась в совхоз за продуктами, взяв с собой дежурное звено. Вожатый Федя с Бобом, как мы помним, ушли в церковь, а оттуда прямо в коммуну «Красный луч» за девчатами.
Не повезло же Рубинчику в это роковое утро!
Босоногие, взлохмаченные, загорелые, в одних трусах, ребята из его звена только выскочили из палаток, как из-за леса вдруг появились чернолицые всадники. Завидев лагерь и испуганных мальчишек, они гикнули, приударили коней и, размахивая кнутами, веревками, кольями, устремились к ним.
— Вот они, дьяволята!
— Лови цыганят!
— Хватай, не упускай!
В ужасе мальчишки бросились врассыпную. Кто по-мышиному шмыгнул в палатку, кто по-лягушечьи нырнул в речку, а Рубинчик по-обезьяньи взобрался на дерево.
Ничего не помогло. Не спасли ни речка, ни деревья, ни полотняная палатка. Из воды ребят повытаскивали за ноги, заехав в речку прямо на конях. Из палатки вытащили за руки. А с дерева Рубинчика стрясли, как майского жука.
— Где ваши отцы?
— Где наши кони? — грозно спрашивали чернолицые всадники перепуганных мальчишек.
— Нет у нас коней!
— В Москве наши отцы! — отвечали стиснутые могучими руками углежогов ребята.
— Своих не выдаете, цыганское отродье?
— Души вытрясем!
— Мы вам Москву покажем!
И великан с всклокоченной бородой поднял Рубинчика за уши.
— Куда наших коней угнали? Говори, чертенок!
— Ой-ой-ой! — заголосил Рубинчик. — Отпустите, все скажу.
— Тебя отпусти, ты убежишь, — сказал бородач и веревкой прикрутил Рубинчика к себе. — В милиции все расскажешь, фараоново племя!
— Расскажу… — твердил Рубинчик.
— Везем их в город, ребята! Самосуда не устраивай, теперь не старые времена! Дети все-таки… — скомандовал председатель артели.
— Дети за отцов не отвечают! Будьте сознательными! — выкрикнул Рубинчик.
— Заткни ему рот, — закричали углежоги. — Он еще нас учить будет.
— Вперед! Тронули!
Посадив ребят впереди себя на коней, углежоги помчались в город, оставив растоптанный лагерь…
— Побейте их — да в воду!
— Чего вы с ними цацкаетесь, дайте нам на расправу конокрадское отродье!
— За побитого конокрада поп все грехи простит!
Такими возгласами провожали углежогов и их пленников жители деревень, по улицам которых они проносились, вздымая пыль. Собаки хватали всадников за ноги, заливаясь отчаянным лаем, мальчишки швырялись камнями и палками.
Рубинчик все порывался крикнуть, что они не конокрады и не дети конокрадов, а честные ребята, пионеры. Но рот у него был заткнут тряпичным кляпом. А остальные ребята из его звена с перепугу ничего не понимали и молчали. И он только размахивал руками да корчил страшные гримасы.
И вид у черного курчавого Рубинчика с кляпом во рту, в одних трусах был такой страшный, что даже сердобольные бабы, которые готовы были пожалеть маленьких цыган, и те, косясь на него, крестились.
— Ух, видать, разбойник, глазищами так и сверкает!
Так мчались в районное отделение милиции выселковские углежоги, в полной уверенности, будто они захватили настоящих цыган.
А в это время настоящие цыгане были далеко-далеко.
И никаких коней они не крали. Ни артельных, ни колхозных. Старейшина рода прослышал, будто в привольных степях Украины Советская власть отвела цыганам черноземные земли. Дает возможность построить дома. Пахать и сеять. Жить, как все добрые люди.
И он повел свой табор на юг, никому никакого зла не сделав.
Куда же подевались деревенские артельные кони, из-за которых поднялась такая кутерьма?
На этот вопрос мог ответить только выселковский лихой поп.
Это он помог найти угнанных коней. И не так далеко от села, в соседнем мелколесье. Они отыскались в одном из оврагов, густо заросших кустарником.
Сюда направился поп, словно по какому-то чутью. Он разъезжал по мелколесью, свистел, поднявшись на стременах. Конь его громко ржал. И вдруг на его ржанье раздалось ответное.
— И как вы догадались, батюшка, что кони здесь спрятаны? — спрашивали обрадованные сельчане.
— А у меня на эти дела глаз наметанный, — хвалился лихой поп, — я все повадки конокрадов знаю. Обязательно где-нибудь спрячут, а когда шум уляжется, вернутся и потихоньку уведут.
Вернулся он в Выселки как победитель, верхом на взмыленном коне. Космы развеваются, полы рясы, как крылья, глазищи горят, рот до ушей. Толстый, пыльный, потный, веселый. Тут же пошел помыться в бане, истопленной ради субботы. И сел на открытой веранде пить чай с медом. Распивал чай и хвастался перед попадьей:
— Ну, матушка, и погонял я на славу. Двух зайцев убил. И нашему сельскому миру доброе дело сделал — коней нашел. И безбожников посрамил.
— Безбожников цыган? — спрашивала попадья, подавая ему горячие пироги и пышки.
— И не только, — отвечал поп, — досталось сегодня и цыганятам в красных галстуках. Забудут они дорогу в нашу местность. Прокатили мы их на вороных!
— На каких вороных, куда прокатили?
— Туда, куда нужно! — отвечал поп и смеялся так, что чай расплескался с блюдечка на его чесучовую рясу, в которую он переоделся после бани.
Смеялись смеете с отцом и озорные поповичи, вспоминая ночные проделки.
— Как мы сонного табунщика-то связали, а?
— Не успел проснуться — закатали в свиту…
— Не узнал?
— Нет, спросонья принял нас за цыган. Мы живо лучших коней в мелколесье угнали и были таковы.
— А как углежогов-то на пионерский лагерь нацелили!
— Вот бы посмотреть, что там было… Ха-ха-ха!
А пионерам было не до смеха. Храброе звено во главе с Симой сидело посреди разгромленного лагеря и горько плакало.
— Это все из-за нас!
— Это мы во всем виноваты! — причитали девочки.
В таком виде и застали их вожатый Федя и Боб, прибежавшие из коммуны.
— Ах, вот вы где? Отыскались, — воскликнул Федя и тут же, увидев разбитые палатки, онемел.
— Пропал наш лагерь!
— Ой, если бы не ловили самогонщиков, ничего бы этого не было! плакали девчонки.
— Постойте, не ревите. А где ребята?
— Похищены вместо цыганят!
— Кто похитил ребят вместо цыганят?
— Углежоги!
— Это еще что за разбойники?!
— Они не разбойники… Уголь жгут, смолу добывают.
Хорошие люди.
— Хорошие люди детей не похищают! Куда они девали их?
— Помчали в милицию!
— В райцентр? С ума сойти! Вот я им покажу, как хватать пионеров с утра, натощак. Подвергать такой встряске… В милиции разберемся! Я этого дела так не оставлю!
— Постой, Федя, они же не виноваты. Это Фома и Ерема всех обманули!
— Ах, вот что. — Федя оглядел разгромленный лагерь и свистнул: — Узнаю сову по полету, святых угодников по чудесам! Здорово начудили Пантелеймон-целитель и святой Иосиф!
— Какие святые, это поповы дети! Ой, как они нас разыграли!
— Разыграли нас «святые», лики которых изображены в церкви на иконах. Сам их видел, да вот и Боб не даст соврать.
— Точно, — подтвердил Боб, не поднимаясь с четверенек. Он разыскивал остатки своей фотолаборатории, разметанной налетом углежогов.
— Вот они у меня на пластинках засняты. Когда проявлю и отпечатаю, сами увидите. Фома — святой Пантелеймон-целитель, а Ерема — святой Иосиф. А лихой поп — забирай выше — сам бог Саваоф… Мне бы вот только химикалии разыскать. Да увеличитель привести в порядок. Все их узнают.
— Мы их выведем на чистую воду, подлецов. Ты, Боб, постарайся подготовить все портреты, а я побегу в совхоз. Звонить в милицию.
— Ой, Федя, не убегай, нам одним страшно!
— Да я от вас на край света готов убежать! В омут прыгнуть! К тиграм в клетку!
— Федя, не сердись, нам и так плохо!
Дружный рев и потоки слез подтвердили эти слова.
Вожатый постепенно расспросил девочек, где они были, что видели. Он не говорил о роли коллектива, не ругал и не стыдил их, куда уж! Девчонки столько претерпели бед, что и без всяких нотаций понимали, к чему ведет отрыв от товарищей.
— Ну ладно, — сказал в заключение Федя, — помогайте Бобу фотолабораторию восстанавливать. Нечего теперь нюни разводить!
Девчонки начали понемногу приводить в порядок лагерное хозяйство.
Они работали изо всех сил. Когда появились из совхоза Васвас и дежурное звено, таща на палках мешки с хлебом, бидоны с молоком, пучки моркови, редиски и прочее продовольствие, палатки уже стояли на своих местах и следов разгрома лагеря почти не осталось.
— Здравствуйте! — сказала Васвас девчонкам. — Явились наконец? А где же Рубинчик и его мальчишки?
Ее зоркий глаз сразу заметил нехватку ребят.
— Еще не все ясно, — ответил Федя, — по некоторым отрывочным сведениям, похищены, как цыганята.
— Цыганами! Я так и знала. Они давно к нам присматривались! всплеснула руками Васвас. — Так это потому и били в набат? А мы-то слышали и не сообразили…
— Нет, — сказала, всхлипывая, Сима, — их похитили вместо цыганят.
— Как так, вместо цыганят?
— Да вот так, как детей конокрадов.
— Ничего не понимаю, какие конокрады?
— Да тут без милиции не разберешься, — сказал Федя. — Вы оставайтесь, я побежал звонить в райцентр.
Да и в милиции не сразу разобрались в этом удивительном происшествии. Запутал все дело старый знакомый пионеров, их невольный крестник, «припечатанный» ведром, дед Еграша.
Когда ватага углежогов, промчавшись по райцентру, заскочила во двор районной милиции, он сидел у стола дежурного. Милиционер писал, а дед, закатывая глаза, напевал ему сладким голосом:
— А еще можно варить в том самогонном аппарате любые вина, пива и наливки сладкие. Заложишь чернослив — и вот тебе потечет из краника сливянка. Заложишь сухих яблочков из компота — и вот тебе покапает из другого краника яблочная. Заправишь медку — и вот тебе…
Тут деда-ябеду прервало шумное появление углежогов.