Тим кивнул. У него вдруг возникло ощущение: еще немного – и он станет кротким и покорным воле Ронни.
– Полагаю, мистер Пасмор решил, что я достоин его визита – для того чтобы сравнить мою внешность с рисунком, не так ли?
– Так.
– Чем же я привлек его внимание?
– Всплыло ваше имя.
Ллойд-Джонс улыбнулся ему с неподдельной симпатией. В его немного слишком близко посаженных глазах плясали искорки.
– Давайте вот на этом акцентируем наше внимание. Из того, что я читал о вашем друге, я понял, что львиную долю своих, скажем так, «вдохновений» он черпает из общедоступных источников. Я всегда думал – как же это мудро! Если помните, я уже интересовался, не из такого ли рода источников «всплыло» мое имя и привлекло внимание мистера Пасмора. И ваше внимание, разумеется, тоже.
– Вы правы.
– Том Пасмор верен себе. А что это за документы, где они, Тим? Налоговые декларации, что-то вроде этого, да?
– Мы хотели выяснить, кто владелец дома, принадлежавшего прежде Джозефу Калиндару, – сказал Тим. – Так и всплыло ваше имя.
Ллойд-Джонс моргнул, и тень скрытого ликования мелькнула на его лице. Почти мгновенно он обрел контроль над собой.
– Ах да, конечно. Я приобрел эту недвижимость для вложения капитала, но так ничего с домом и не сделал. Давайте теперь поговорим о том, что имеет для меня значение куда большее. Итак, вот он я, опознанный вами как человек, словесный портрет которого дала полиции некая престарелая мадам, чье внимание привлекла какая-то нелепость. Причиной ее беспокойства была моя невинная беседа с очаровательным юношей в парке Шермана. Легко допускаю, что похож на человека с портрета, поскольку и в самом деле являюсь тем самым человеком, что разговаривал с мальчиком. Вот, пожалуй, и все, что у них есть, не так ли?
В комнате будто стало на пару градусов теплее и чуть темнее, как если бы верхний свет потускнел.
– О чем это вы?
– Об опознании. Женщина видит меня в парке, полицейский художник делает набросок, вы усматриваете сходство человека на портрете со мной… – Подняв голову, Ронни смотрел в зеркало поверх головы Тима – И что это доказывает, сержант? Ровным счетом ничего. Это никоим образом нельзя считать основанием для ареста, если только общение с человеком в парке вдруг не стало квалифицироваться как преступление.
– Полагаю, у них есть кое-что еще, – сказал Тим.
Ллойд-Джонс посмотрел на Тима как на милого, но туповатого школьника.
– Ума не приложу, чем же так заинтересовал вас и мистера Пасмора домишко на Мичиган-стрит?
Тим достал из кармана фотографию, которую ему дал Филип, и подтолкнул ее по столу к сидящему напротив Ллойд-Джонсу. Тот ласково взглянул на снимок, брови его взлетели вверх, и он спросил.
– Какой симпатичный юноша. Ваш сын?
– Племянник Марк Андерхилл. Вам знакомо его лицо? Не приходилось ли вам прежде встречаться с ним?
– Дайте подумать… – Ронни подтянул фотографию поближе и склонился над ней.
От мысли о том, что он прикоснется к ней, Тиму стало тошно.
Ллойд-Джордж улыбнулся ему и, коснувшись снимка лишь кончиками пальцев, пустил его по столу назад к Тиму.
– Нет, лицо мне не кажется знакомым, хотя наверняка утверждать не могу, особенно по такой старой фотографии.
– Марк был буквально околдован тем, что вы назвали «домишком на Мичиган-стрит». Со слов его лучшего друга, он даже забрался туда и осмотрел дом. И нашел уйму интереснейших вещей. Ему не составило большого труда понять, что происходило там.
– А вот это совсем нехорошо. Признаться, вы меня очень расстроили.
– Чем же, мистер Ллойд-Джонс?
– Пожалуйста, зовите меня Ронни. Я настаиваю.
Подумав о том, что из-за зеркала наблюдает Франц Полхаус, Тим уступил.
– Извольте.
– Благодарю. Разумеется, вызывает сожаление тот факт, что ваш племянник нарушил границы моей собственности. И поскольку вы рассказали мне об этом, я должен признаться: несмотря на то что мне не удалось узнать его на этой фотографии, я вообще-то обратил внимание, что время от времени какой-то подросток крутится вокруг тою дома.
– А как вам удалось заметить его, Ронни?
– Изнутри – как же еще! Из окна. Я периодически пользовался этим домом как местом уединения. Любил приезжать туда, чтобы собраться с мыслями. Там мне было невероятно покойно. Я просто сидел в потемках и – как вы, наверное, выразились бы – медитировал Пристальное и настойчивое внимание вашего племянника чрезвычайно нарушало мой покой. Как-то раз вечером они с другом даже осветили фонарем окно. А я как раз сидел в комнате и, так сказать, показался им. Глупые мальчишки напугались до смерти.
– Вы еще когда-нибудь пробовали «показываться» моему племяннику?
Уголки губ Ронни дрогнули в улыбке:
– Да, пару раз. Однажды я стоял на вершине холма спиной к нему. Пару раз я проделывал такие вещи. Хотел чуть припугнуть его, только и всего.
– Вы бывали у него дома? В частности, в день похорон матери Марка – не заходили к ним на кухню?
Ронни изобразил изумление:
– Пожалуйста, примите мои искренние соболезнования по случаю кончины вашей невестки. Нет, что вы, не заходил. Подобного у меня и в мыслях не было.
– А почему вы решили, что если повернетесь спиной к Марку, то напугаете его?
– Разумеется, тут все дело в Джозефе Калиндаре. У него была привычка поворачиваться к фотографам спиной. Он проделывал это при первой возможности. Полагаю, именно в личности Калиндара кроется причина пристального интереса мальчика к моим владениям.
– Да вы и сами интересовались Джозефом Калиндаром, разве нет?
– Было время – в этом городе многие интересовались Джозефом Калиндаром.
– Может, и было – в восьмидесятом Но не теперь.
– Не стал бы так категорично утверждать, Тим. Разве забыли люди о Джеке Потрошителе? Личностей с выдающимися достоинствами, как правило, помнят долгие годы после их смерти. Ведь так, согласитесь?
Стены комнаты будто сдвинулись, и стало трудно дышать в отравленном воздухе. Злоба и тоска, которые буквально излучал улыбающийся Ронни Ллойд-Джонс, заставили Тима почувствовать себя так, будто его замуровали в пещере вместе с ним. Будто Ронни стоял обеими ногами на его груди.
– Соглашусь – до некоторой степени.
– Я очень, очень рад слышать от вас это, Тим. Видите ли, у меня есть предложение для вас.
Тим догадывался, что за предложение сейчас последует, и ему вновь стало не по себе.
– Вы позволите мне быть искренним, Тим? Это лучшее, что я могу сделать сейчас.
– Да, прошу вас.
Тим был не в силах оторвать взгляд от точки на столе между своих широко расставленных рук. Мышцы шеи и плеч начали ныть. Давным-давно кто-то перочинным ножом вырезал на столешнице: «фсе копы сцуки».
– Вы превосходный писатель, Тим. Вы необычайно проницательны. Вы блестящий рассказчик.
– Оставьте, – попросил Тим.
– Мы можем принести друг другу уйму пользы. Я бы хотел, чтоб у нас с вами возникло что-то вроде партнерства. Как только я узнал, что за человек позвонил в мою дверь вчера, я в ту же секунду понял, зачем вы пришли. Вы единственный на свете, кто может по-настоящему рассказать мою историю.
Не дав Тиму времени отреагировать, Ллойд-Джонс подался вперед и заставил его – будто силами черной магии – встретиться с ним взглядом.
– Только, пожалуйста, поймите меня правильно – я ни в чем не собираюсь признаваться. Я говорю вам это в глаза, лично, и нас записывают. Я не имею никакого отношения к убийствам в парке Шермана, а следовательно, не могу признаться в совершении их. Единственное, что я могу сделать, и, я уверен, это всем поможет, – я опишу некую гипотетическую ситуацию. Рассмотрим эту гипотетическую ситуацию?
– Не думаю, что я вправе остановить вас, – сказал я.
– Предположим, что я – «убийца из парка Шермана». Если бы я совершил эти убийства, я смог бы рассказать вам в деталях о каждом, возвращаясь к тому времени, когда люди еще не знали о существовании «убийцы из парка Шермана». Если бы я был виновен, я бы дал вам доступ к любой подробности моей жизни. Продолжая рассуждать гипотетически, я бы рассказал вам, где искать тела. Все до единого. Уверяю вас, цифра была бы совсем небольшой.
– Неправдоподобно, – сказал Тим.
– Единственное, чего я добиваюсь, – это польза, которую могла бы принести моя гипотетическая точка зрения. Непредвзятость и разумность – вот главное, к чему мы должны прийти. Частью всего этого должен стать Джозеф Калиндар. Духовная связь, мера его успеха. Мера моего успеха плюс внимательный взгляд на работу моей души. Позвольте, Тим, немного упростить вам задачу. Если согласитесь, я гарантирую вам вознаграждение в размере одного миллиона долларов. Я дам вам вдвое больше, если книга получится такой, какой ее вижу я. Причем вне зависимости от любого аванса, который вы получите от издателей. Ваши издатели озолотятся. Помните «Песнь палача» Нормана Мейлера?[34] Я могу сотворить чудо с вашей карьерой.
– Я больше не в силах слушать этот бред, – оглянувшись на зеркало за спиной, проговорил Тим. – Я ухожу.
Через пару секунд сержант Полхаус вошел в комнату и сказал.
– Свидание окончено.
Когда Полхаус вывел Тима из комнаты для допросов, Филип рванулся к нему:
– Да что с тобой такое? Еще чуть-чуть – и он сказал бы, где похоронил моего сына!
– Мистер Андерхилл, – обратился к нему Полхаус. Властные нотки в его голосе мгновенно остудили Филипа. – Вероятность того, что Ллойд-Джонс скажет вашему брату правду, была ничтожно мала. Ронни так и продолжал бы развлекаться, рассказывая одну сказку за другой.
– Простите, если я не оправдал ваших надежд, – сказал Тим, – но я не мог согласиться работать с ним. Я даже не мог солгать ему.
– Вы отлично потрудились, – сказал Полхаус. – Я очень доволен услышанным.
– В первый раз в жизни вижу человека, отказавшегося от двух миллионов долларов, – сказал Филип. – Тебе нравится швыряться такими деньгами?