Если разобраться, то я была таким же скверным человеком, как и он.
А теперь ночь за ночью я сидела и пила, повторяя его привычку, не ощущая вкуса вина, словно человек, поставивший себе задачу напиться. При этом меня не покидала мысль: «Я ничем не отличаюсь от отца». Никакого выхода из этого положения я для себя не видела. Существо отца глубоко проникло в меня, и при любой попытке сопротивления прорывалось наружу. Зло, укоренившееся во мне.
Глава 60
Вскоре я заснула, а потом резко проснулась посреди ночи, как в тот день, когда Мэтт бросил меня. Моя рука крепко вцепилась в ножку бокала, а комната пропиталась запахами алкоголя, пота и слез. Запахи показались очень знакомыми, но я не понимала, почему, и не сразу снова вспомнила об отце. Так пахло от него по утрам после того, как ночью он избивал маму. Я содрогнулась и спрыгнула с кровати, швырнув наушники на пол.
В ванной тщательно почистила зубы, опять-таки повторив свои действия после ухода Мэтта. И старалась не смотреть на свое отражение в зеркале, заранее стыдясь того, что могла увидеть.
Вернувшись в постель, я позвонила в больницу и поинтересовалась состоянием Мэтта. Но бывшие возлюбленные явно не входили в число людей, с которыми следовало делиться информацией, и медсестра ничего мне не сообщила. Но она общалась со мной обычным формальным тоном. Наверняка ее тон смягчился бы, если бы Мэтт умер. Она говорила по-деловому кратко и не вкладывала в слова ни малейших эмоций.
– Для получения сведений о нем вам лучше связаться с членами семьи, – заявила медсестра.
– Непременно, – произнесла я. – Немедленно позвоню его матери.
И попыталась вообразить разговор с Оливией, если бы осмелилась набрать ее номер. Я представила ее сидевшей у изголовья больничной койки сына, державшей его за руку. На ее месте сейчас должна была сидеть я, мне предназначалось делать то, что делала она. Но проскочить мимо нее не удалось бы. Оливия и близко не подпустила бы меня к его палате, не говоря уже о возможности нести дежурство рядом с ним.
А еще я знала, что Мэтт непременно очнется. Он сильно ударился головой. Достаточно сильно, чтобы я поначалу посчитала его мертвым, но разве много людей погибало от таких же травм? Вот Кэти… Я снова содрогнулась, когда перед моим мысленным взором промелькнуло воспоминание о моменте ее падения.
А если Мэтт придет в себя хотя бы на секунду, то обязательно назовет мое имя. Во всем обвинит меня. При этом даже словом не обмолвится о причинах. О том, как сам довел меня до такого состояния, унизил трусливым бегством с моей лучшей подругой, о презрении, высказанном мне в лицо в ее присутствии. Он просто заявит, что это я столкнула Кэти с балкона.
У меня возникло ощущение, словно стальной обруч все туже стягивался вокруг моей головы. Я лежала, пробуя прибегнуть к дыхательным упражнениям, чтобы отсечь все мысли. Но на сей раз не помогло. Я не могла даже начать давать себе нужные команды, вести отсчет вдохов и выдохов, поскольку мне постоянно мерещилось, что откуда-то издали доносится звук сирен.
Объяснение же крылось в простом факте: только сейчас я впервые подумала о вмешательстве в дело полиции. Причем она приедет независимо от того, очнется Мэтт или нет. Интересно, Кэти рассказала родителям, почему Мэтт бросил меня? Я зажмурилась, не в силах даже представить, как они судачат обо мне, осуждают меня. Но затем вспомнила о торте, испеченном ее матерью. Она не стала бы утруждаться, если бы ей были известны подробности. А вот матери Мэтта – Оливии – даже знать подробности не обязательно. У нее имелись свои причины ненавидеть меня. Она относилась ко мне с предубеждением с самого начала. Мне становилось плохо, стоило лишь подумать о разговорах, которые Оливия вела с Мэттом по поводу нашей с ним личной жизни. Хотя не имела никакого права влезать в нее!
На мгновение возникло безумное желание сбежать и исчезнуть навсегда. У меня оставалось около пятнадцати тысяч фунтов сбережений, которые я могла сразу снять со счета. Я давно оформила паспорт для поездок за границу. В моем распоряжении имелась машина. На работу я устроилась бы где угодно, уж в этом сомневаться не приходилось. Мысли лихорадочно метались, пока я обдумывала возможность начать новую жизнь с нуля. Даже под чужим именем. Новое удостоверение личности! Вот только я понятия не имела, как раздобыть его.
А потом я вообразила, каково это, оказаться в лапах полиции. Зажатой в угол. Представила свою фотографию на экранах телевизоров с подписью: «Разыскивается», и у меня перехватило дыхание. В наши дни никто не мог тихо исчезнуть. Номер моей машины станут высматривать повсюду, куда бы я ни направилась. На всех основных дорогах установили камеры видеонаблюдения. Так же легко удастся отследить мой мобильный телефон. Я теперь понимала, что меня непременно поймают, не поверив ни единому моему слову. Может, самой позвонить в полицию? Рассказать им о случившемся, опередив всех остальных. Я первой дам показания, изложу свою версию. Но меня тут же охватил страх. Стало сразу казаться, что я не способна на такое. Приходилось лишь жалеть о совете уехать в Шотландию, который я дала маме. Я знала: она примчится обратно, стоит мне только позвонить ей, но вот только к тому времени Мэтт может уже очнуться. И полиция явится за мной.
Но мама все равно была сейчас нужна мне. Понимая, что нормально поговорить с ней не удастся, я липкими от пота пальцами набрала и отправила ей сообщение:
Мамочка, я нуждаюсь в твоей помощи. Произошло нечто ужасное, и Кэти погибла. Мэтт в коме, и если придет в себя, заявит, что в смерти Кэти повинна я. Прости. Прости меня за все.
Я откинулась на подушку и заплакала. Очень хотелось, чтобы мама оказалась рядом. Мне не терпелось дождаться ее возвращения из Шотландии. Не получив быстрого ответа, я догадалась, что мама отключила свой телефон. Отец наверняка названивал ей беспрерывно, узнав о ее бегстве.
Номера телефона тети я не знала, как и адреса, если не считать названия городка, где она жила. Я позвонила в телефонную справочную, но мне ответили, что в базе данных ее телефона нет.
Мне придется справиться со всем одной.
Усилием воли я заставила себя встать с постели. Нужно собрать в сумку вещи на случай ареста и содержания под стражей для допросов. У меня подгибались колени, но я сумела немного успокоиться. Если не упакую вещи сама, кто-то другой сделает это за меня. Уж лучше я лично сложу в сумку все, что мне понадобится. А если дело примет благоприятный оборот и они мне поверят, то я сразу отправлюсь куда-нибудь в отпуск, даже не заезжая домой.
Начала я с белья и одежды, добавила ночную сорочку. Туалетные принадлежности. Хотела взять с собой планшет, но сообразила, что мне едва ли позволят им пользоваться, а потому заменила его на всякий случай парой книг в мягких обложках. Подумала о блокноте и ручке, а потом поняла: я же не хочу, чтобы к ним в руки попали любые мои записи.
Я собиралась выйти из комнаты, когда вспомнила о фотографии Мэтта. Она пролежала у меня под подушкой несколько месяцев, а порой я даже засыпала, держа ее в руке. Я опять взяла распечатку и рассмотрела ее. Это был не настоящий снимок, копия, сделанная на цветном принтере, помятая и местами надорванная. И хотя изображение получилось низкого качества, я все равно могла видеть его улыбку и расслабленность позы. Вчера при нашей встрече Мэтт выглядел иначе.
Я все смотрела и смотрела на его лицо, и внезапно во мне вспыхнул гнев. Если бы Мэтт не сбежал от меня без объяснений, ничего трагического не произошло бы! Кэти осталась бы в живых, он не угодил бы на больничную койку, а я не металась бы в отчаянии, размышляя о возможности исчезнуть самой. Почему Мэтт так поступил со мной? На мгновение я почувствовала желание порвать фото в мелкие клочья, втоптать каблуками в пол. Никогда больше не видеть его лица. Но вдруг подумала: наступит день, когда мне захочется посмотреть на него снова, когда мы вместе вспомним о разных моментах, выпадавших в нашей совместной жизни. Конечно, я даже представить не могла, скоро ли придет такой день, но верила – однажды это случится непременно. Я положила фото в сумку. Нельзя, чтобы его обнаружил кто-то другой.
Я спустилась вниз и оставила сумку в холле. Пока не знала, как лучше поступить. Поехать в полицию на своей машине или вызвать такси? В кухне я посмотрела на настенные часы: было около двух часов ночи. Свет в соседних домах не горел. Вокруг царила мертвая тишина. Сейчас самое подходящее время отправиться в полицейский участок и обо всем рассказать, рассудила я. Там будет спокойно, и я смогу поговорить с ними так, чтобы никто не отвлекал. А рассказ мой продлится долго.
Я поставила чайник на плиту, чтобы вскипятить воду. Подумала, что поеду, выпив чай, хотя, если честно, по-прежнему не решила, отправлюсь ли, чтобы спрятаться под чужим именем, во Францию, повторю путь матери в Шотландию или все-таки окажусь в полицейском участке, находившемся в миле отсюда. Налив себе чаю, я перешла в гостиную. Мне требовался еще час полного покоя. Может, теперь я еще долго не смогу тихо посидеть дома. Если смогу вообще. Я пока не знала, куда отправлюсь и что со мной произойдет. Поверит ли мне хоть кто-нибудь?
В гостиной лежали связки свечей, купленных мною утром для празднования возвращения Мэтта. Я представила его в больничной палате неподалеку от моего дома, но сейчас нас с ним словно разделяло расстояние в миллион миль. У меня камнем лежали на сердце тоска по нему и сострадание, и я зажгла свечи. Ради него и в память о Кэти.
Зажгла я и те свечи, что стояли на каминной полке. Они, великолепно сияя, отражали свой свет от огромного серебряного зеркала. Внутри же очага свечи были сложены крупными связками – по восемь штук в каждой, – и они запылали, обдав меня искрами, когда я прошла мимо. Воздух в комнате наполнился ароматом ванили и роз. Круглые мелкие свечки под чайник, плававшие в цветных стеклянных вазах на журнальном столике, подрагивали на сквозняке. Вскоре комната была освещена так, будто наступило Рождество.