Мы немного помолчали. Вероятно, нас с Джеймсом посетила одна и та же мысль: если бы я сразу вникла в суть слов Кэти, разобралась бы в обмане, то трагедия бы не произошла.
– А как ты сумел попасть в мой дом? – вдруг спросила я.
Джеймс достал из кармана ключ и положил на журнальный столик. Ключ, продетый в розовое пластмассовое кольцо. Я наморщила лоб.
– Уж не тот ли это ключ, который я вручила Кэти, когда переехала сюда?
Он кивнул.
Я давно забыла об этом, но сейчас вспомнила, как мы вместе с ней ходили делать копию ключа для нее. Я радовалась своему новому дому, но мне впервые предстояло жить самостоятельно, одной, и я волновалась, что могу случайно запереть себя внутри. Кэти тогда взяла меня за руку, а потом крепко обняла и обещала непременно выручить. Хорошо же она выполнила свое обещание!
Не знаю, может, удары головой о каминную полку так подействовали на меня, но чего-то я по-прежнему не понимала.
– Почему ты просто не позвонил в дверь?
Джеймс посмотрел на меня. В выражении лица отчетливо читался вызов, но одновременно и нечто другое. Стыд.
– Нет, – сказала я. – Нет, не может быть. Значит, это все было делом твоих рук?
– Что ты имеешь в виду?
– Это были твои проделки? Цветы. Сообщения. Записка, которая исчезла. – Ярость вновь охватила меня. – Ты постоянно проникал в мой дом, так ведь?
Джеймс молчал, глядя на меня.
– А Мэтт не сделал ничего? Абсолютно ничего?
– С какой стати Мэтту было возвращаться в твой дом? Зачем ему могло понадобиться что-то посылать тебе? – наконец произнес он. – Он сбежал и стал спать с Кэти. О тебе Мэтт забыл.
Мысль, что он уже не думал обо мне, неожиданно заставила меня соображать яснее.
– Но ведь сообщения приходили с номера мобильного телефона Мэтта, – напомнила я. – Как такое могло происходить?
– Можно купить особое приспособление.
– Какое? Чтобы казалось, будто звонок идет с другого номера?
Джеймс кивнул.
– Но ведь это противозаконно!
– Ты сейчас не в том положении, чтобы заводить речь о тонкостях закона, – заявил он.
– Но почему, Джеймс? Все, что ты делал, заставляло меня думать, будто я схожу с ума.
– Точно так же я чувствовал себя, когда мы были с тобой вместе, – ответил он. – И мне показалось, что пришло время заставить тебя понять, каково это.
Я уставилась на него.
– О чем ты?
– Как только Мэтт исчез, я догадался, что ты избивала его. И когда явился к тебе в ту же ночь, был почти уверен, что застану его дома, но только лежащим замертво на полу.
Я содрогнулась.
– У нас никогда все не заходило настолько далеко. Не такая уж я и плохая.
«Но ведь Кэти мертва. И погубила ее ты», – вдруг подумала я.
– Ты всегда была скверным человеком, Ханна. И осталась такой! А мне было всего семнадцать лет, когда ты ударила меня! Ты хоть представляешь мои ощущения?
Прежде мы не говорили об этом. Никогда.
– Тебе трудно даже вообразить, что значит быть совсем еще молодым… Почти мальчиком… И сильно любить девушку. И девушка не уставала повторять, что любит тебя тоже… А потом вдруг начала бить тебя. А я даже не мог ни с кем поделиться этим! Кому мне было рассказывать такую историю, чтобы не выглядеть жалким размазней? Полным неудачником? – Его голос дрожал, и Джеймс стал вновь напоминать мне подростка. У меня болезненно сжалось сердце. – Это было… Мне было бы легче, если бы ты не клялась в своей любви ко мне. Но ты говорила об этом каждый день. Покупала мне подарки. Мы слушали красивую музыку, нам нравились одни и те же вещи. Ты называла нас родственными душами. Говорила…
У меня в горле стоял ком, в глазах – слезы. Теперь я вспомнила все.
– Я говорила тебе правду, – прошептала я.
– Ты мне лгала! – крикнул Джеймс. – Как это могло быть правдой? Тех, кого любят, не бьют! И ты много раз обещала прекратить вести себя так со мной. Повторяла, что остановишься. Даже собиралась обратиться за медицинской помощью.
Я закрыла глаза, вспомнив такой же разговор с Мэттом. Они были правы. Правы оба.
– И только когда я ехал сюда сегодня, то вдруг понял нечто очень важное. Ты годами жила в постоянном страхе. И это началось задолго до нашей с тобой встречи.
Я изумленно посмотрела на него. Как он сумел догадаться об этом?
– А я-то всегда удивлялся, почему ты позволяешь Кэти унижать тебя.
– Ты замечал это? – А у меня складывалось впечатление, что все оставалось нашим личным с Кэти делом, где каждая стремилась в итоге одержать верх.
– Конечно замечал. Порой видел, как ты вся сжимаешься в предчувствии этого. Она была подобием твоего отца. И ты никогда не умела противостоять ей достойно, как не могла ничего поделать с ним.
Я в ужасе смотрела на него, не понимая, почему сама ощущала себя с Кэти совершенно иначе.
– Ты ведь мне рассказывала об отце. Или уже забыла?
И мне вдруг вспомнился один вечер ранним летом, когда мне было семнадцать лет, и я убежала из дома в слезах, потому что отец набросился на маму. Ушла к Кэти, и родители не слышали, как я вернулась. Я же видела все, что он творил с мамой, но не остановила отца. Я никогда не останавливала его. И сбежала к Джеймсу. Не к Кэти – ей я не рассказала бы, какие страшные вещи происходят у меня дома. Той ночью я поделилась с Джеймсом всем, а потом в письме, которое написал, расставаясь со мной, он посоветовал скорее покинуть родительский дом и обратиться за помощью к психиатру, поскольку в противном случае я бы окончательно стала копией отца. Я попыталась последовать его советам, но вот только… Все оказалось значительно сложнее, чем я предполагала. Не просто сложнее, а совершенно невозможно. Кровное родство. Теперь уже мне было легче вспоминать о событиях сегодняшнего дня, чем о том, что происходило в далеком прошлом, когда я затыкала уши, чтобы не слышать криков боли, издаваемых мамой.
Я перевела взгляд на свечи, сильно разгоревшиеся на сквозняке, проникавшем в комнату через открытые двери.
– Значит, и телефонные звонки… Это тоже был ты?
Джеймс не ответил, но я знала, что права.
– Для тебя это в пределах нормы звонить женщинам и что-то разбивать, чтобы заставить их кричать от страха?
– Прости, я разбил тогда бокал Веры Вонг случайно. Хотел купить другой на замену, но их уже не оказалось в продаже.
– И ты забрал бокал у меня?
Джеймс пожал плечами:
– Ты же знаешь, как Кэти их любила.
Еще один фрагмент сложной мозаики встал на место.
– Ты отправил мне то фото?
– Какое фото?
– На котором я в «Сэйнсберис» покупаю свечи. – Я снова чувствовала, что схожу с ума. Значит, и здесь Мэтт оказался ни при чем? Он не следил за мной в супермаркете. – Я получила снимок на телефон утром. Значит, и это тоже твои проделки?
– Да. Ты покупала вино, свечи, цветы, – произнес Джеймс. – А еще сыр бри. – Он пристально посмотрел на меня. – Разве беременным женщинам можно пить вино и есть бри?
У меня раскраснелось лицо, но я промолчала.
– Но ведь ты вовсе не беременна, верно? Неужели ты рассчитывала ввести кого-то в заблуждение?
– Я была беременна, – ответила я, но прозвучала моя фраза неубедительно. – Была. Случился выкидыш.
– Чепуха! Перестань лгать, умоляю тебя! Ты не была беременна и прекрасно знала об этом.
– Но как… Откуда тебе все известно?
– Потому что, когда носила моего ребенка, ты выглядела совершенно по-другому.
Глава 62
В комнате воцарилась тишина. Я с трудом дышала. Мы не затрагивали эту тему более пятнадцати лет.
– Ты тогда заметно смягчилась. Я догадался о твоей беременности еще до того, как ты сообщила мне о ней. А сейчас… – Джеймс презрительно усмехнулся. – Ты только взгляни на себя, Ханна!
Он вскочил с дивана, схватил меня за плечи и заставил подойти к зеркалу. Слезы замутили мой взгляд. Джеймс обхватил меня, почувствовав мою податливость, и встряхнул. И мне вспомнилась наша с ним последняя встреча задолго до того, как он сошелся с Кэти, когда Джеймс точно так же встряхнул меня, услышав, что я побывала в больнице и больше никакой беременности нет. «Но ведь это был бы и мой ребенок!» Его голос сорвался почти до визга. Я пыталась объяснить ему, что отец не позволил бы мне оставить ребенка. Это он отвез меня в клинику и все организовал. Грозился навсегда отречься от меня, если бы я родила. И мою маму избил до полусмерти. Но только Джеймс уже не слышал меня. «Но ты же обещала выйти за меня замуж! – крикнул он. – Мечтала, что мы поженимся и будем вместе растить малыша!»
У меня тогда все еще болело после процедуры, я неделю толком не спала, голова раскалывалась от боли. Мне не следовало тем вечером приходить к Джеймсу домой. Отец категорически запретил мне вообще видеться с ним. А его запреты нельзя было нарушать. Он требовал беспрекословного подчинения. Но он на час отлучился для встречи с клиентом, и у меня появился единственный шанс успеть поговорить с Джеймсом. И этот час быстро истекал. Страх, что отец обнаружит мое отсутствие, довел меня до крайности. И когда Джеймс стал кричать, ругаться, не желая даже выслушать мои доводы, у меня подскочило давление, голова закружилась, и я ударила его.
Я била его и раньше, а он неизменно прощал меня, но в тот раз… Надо сказать, что и ударила я его сильнее, чем обычно, сразу поняв, что не обойдется без огромного синяка под глазом. Глаз начал заплывать и закрываться. Джеймс замер, после чего произнес: «Уходи!» Я уставилась на него, мне даже хотелось, чтобы он нанес мне ответный удар, чтобы я вмазала ему еще раз изо всех сил. Но меня остановило выражение отвращения ко мне, читавшееся на его лице. «Уходи», – повторил Джеймс, и у меня потекли слезы. Даже в тот момент я все еще жалела только себя.
Я взяла свою сумку, плащ и ушла. Домой я вернулась за считаные минуты до появления отца, застав маму вне себя от волнения. В тот вечер я сказала отцу, что хотела бы уехать, отправиться, например, в Австралию – более отдаленного места я представить не могла, – чтобы найти там работу. Всего на год, обещала я. При слове «работа» отец немного смягчился. Видимо, хотел на время избавиться от меня. Он оплатил мне дорогу туда и обратно, и через неделю я улетела. Кэти я ни в какие детали, разумеется, не посвятила. Сказала только, что у меня возникло желание провести год в Австралии перед поступлением в университет. Она назвала меня счастливицей.