Оба полицейских кивнули Сольвейг, которая сидела за шатким кухонным столом, полностью погруженная в свои альбомы. Темные волосы клочьями торчали у нее на голове, а когда она нервно откинула с глаз челку, на пальцах блеснул жир. Патрик автоматически обтер руки о шорты и осторожно сел на край одного из плетеных стульев. Из примыкающей к кухне комнаты вышел Юхан и мрачно уселся рядом с братом и матерью на диван. Когда они вот так сидели в ряд, Патрик увидел между ними семейное сходство. На лицах мальчиков, словно эхом, отразилась давняя красота Сольвейг. Патрик слышал о том, что Юханнес был красивым мужчиной, и если бы его сыновья распрямили спины, они тоже были бы недурны собой. Бессовестность – вот, пожалуй, слово, которое подыскивал Патрик. Если бы внешность могла быть бессовестной, то это описание идеально подходило бы, по крайней мере, Роберту. В отношении Юхана Патрик по-прежнему питал некоторую надежду. В тех случаях когда он сталкивался с ними по долгу службы, младший брат всегда производил менее безнадежное впечатление, чем старший. Иногда Патрик чувствовал у него двойственное отношение к избранному жизненному пути – в кильватере Роберта. Жаль, что Роберт имеет на него такое влияние, иначе у Юхана жизнь могла бы сложиться совсем по-другому. Но уж как получилось, так получилось.
– Что вам, черт возьми, теперь надо? – спросил Юхан так же неприветливо, как брат.
– Мы хотели бы узнать, чем вы занимались вчера вечером. Не ходили ли вы, случайно, к дяде и тете и не развлекались ли киданием камней?
Братья обменялись заговорщическими взглядами, а потом приняли совершенно непонимающий вид.
– Нет, чего ради? Мы вчера весь вечер были дома, правда, мама?
Они оба повернулись к Сольвейг, и та лишь утвердительно кивнула. Временно закрыв альбомы, она сидела и с большим интересом слушала разговор между сыновьями и полицейскими.
– Да, они оба вчера были здесь. Мы вместе смотрели телевизор. У нас был приятный семейный вечер.
Она даже не позаботилась о том, чтобы скрыть ироничный тон.
– А Юхан и Роберт не выходили ненадолго? Где-то около десяти?
– Нет, они не выходили ни на минуту. Даже в туалет, насколько мне помнится.
Тон по-прежнему ироничный, и сыновья не сумели сдержать ухмылки.
– Значит, кто-то вчера слегка попортил им окна. Для них это, вероятно, стало жутким ударом.
Ухмылка перешла в настоящий хохот, и у Патрика возникла ассоциация с мультсериалом «Бивис и Баттхед».
– Ну, вообще-то только для тети. Габриэль был вчера в отъезде, так что она находилась дома одна.
На их лицах читалось разочарование. Они, видимо, надеялись напугать их обоих и на отсутствие Габриэля никак не рассчитывали.
– Я слышал, Сольвейг, что ты тоже нанесла вчера в усадьбу краткий визит. И там звучали кое-какие угрозы. Ты можешь что-нибудь сказать по этому поводу?
Когда Йоста вдруг заговорил, Патрик и братья Хульт посмотрели на него с удивлением.
Она дико захохотала.
– Значит, они сказали, что я им угрожала? Ну, я не сказала ничего такого, чего бы они не заслуживали. Ведь это Габриэль указал на мужа как на убийцу. Он же лишил его жизни, все равно что сам повесил его в петлю.
При упоминании о том, как именно умер его отец, у Роберта на лице дрогнул мускул, и Патрик сразу вспомнил, что это Роберт нашел отца после того, как тот повесился.
– Габриэль всегда ненавидел Юханнеса, – продолжала разглагольствовать Сольвейг. – Он еще с малых лет завидовал ему. Юханнес обладал всем, чего не хватало Габриэлю, и он это знал. Эфраим всегда выделял Юханнеса, и я его прекрасно понимаю. Конечно, делать различие между своими детьми нельзя, – она кивнула на сидящих рядом сыновей, – но Габриэль был холодным, как лягушка, а в Юханнесе била ключом жизнь. Уж мне ли не знать, я же была обручена сперва с одним, потом с другим. Габриэля ни за что не удавалось завести. Он постоянно был чертовски корректен и хотел подождать до свадьбы. Меня это раздражало. Потом возник его брат и принялся меня обхаживать, и тут уж было совсем другое дело. Его руки могли оказываться сразу повсюду, и от одного его взгляда в тебе вспыхивал огонь. – Она захихикала, глядя перед собой невидящим взглядом, словно вновь переживая горячие ночи юности.
– Черт побери, заткнись, мать!
На лицах сыновей отчетливо проступило отвращение. Им явно хотелось избежать деталей амурного прошлого матери. У Патрика перед глазами возникла картина обнаженной Сольвейг, похотливо виляющей своими жирными телесами, и он заморгал, чтобы от нее отделаться.
– Так вот, когда я услыхала про убитую девушку и что заодно нашли Сив и Мону, я пошла туда, чтобы сказать им пару теплых слов. Из чистой зависти и зловредности он испортил жизнь Юханнесу, мне и мальчикам, но теперь наконец у людей откроются глаза на правду. Теперь они устыдятся и поймут, что слушали не того брата, а Габриэль, надеюсь, будет гореть за свои грехи в аду!
Она начала распаляться до той же ярости, что накануне, и Юхан успокаивающе и предостерегающе положил руку ей на плечо.
– Ну, какова бы ни была причина, нельзя прибегать и угрожать людям. И также нельзя бросать в окна камнями!
Патрик многозначительно показал на Роберта и Юхана, давая им понять, что ни на секунду не поверил словам их матери о домашнем вечере перед телевизором. Им известно, что он знает, и теперь он говорит, что намерен за ними приглядывать. Они лишь что-то пробормотали в ответ. Сольвейг, однако, похоже, игнорировала завуалированное предостережение, и у нее на щеках по-прежнему пылали красные пятна ярости.
– Стыдно, кстати, должно быть не только Габриэлю! Когда, наконец, перед нами извинится полиция?! А то бегали по всему двору, переворачивали все вверх дном, отвозили Юханнеса в полицейской машине на допросы, так что уж всяко внесли свою лепту в доведение его до смерти. Неужели не пришло время попросить прощения!
Тут во второй раз заговорил Йоста:
– Прежде чем мы обстоятельно не выясним, что произошло с этими тремя девочками, никто ни за что прощения просить не будет. А пока мы до конца не разберемся, я хочу, чтобы ты, Сольвейг, вела себя как человек.
Твердость в голосе Йосты появилась как-то совершенно неожиданно.
Когда они вновь уселись в машину, Патрик с удивлением спросил:
– Вы с Сольвейг знаете друг друга?
– Ну, это как посмотреть, – пробурчал Йоста. – Она ровесница моего младшего брата и время от времени забегала к нам в дом, когда мы были маленькими. Потом, когда Сольвейг подросла, ее знали все. Она, чтоб ты знал, была самой красивой девушкой в округе, хотя, глядя на нее сейчас, в это трудно поверить. Да, чертовски жаль, что жизнь так ударила по ней и парням. – Он с сожалением покачал головой. – И я даже не могу гарантировать ей, что она права, считая, что Юханнес умер невиновным. Мы ведь ни черта не знаем!
Он раздраженно ударил кулаком по ноге. Патрику показалось, что перед ним медведь, просыпающийся из долгой спячки.
– Так ты проверишь тюрьмы, когда приедем?
– Да, да, я же сказал! Я не настолько стар, чтобы не понимать инструкцию с первого раза. Получать приказы от мальчишки, у которого едва обсохло молоко на губах… – Йоста мрачно уставился в боковое стекло.
«Как мы еще все-таки далеки до цели», – устало подумал Патрик.
К субботе Эрика уже чувствовала, что с нетерпением ждет возможности опять провести день вместе с Патриком. Он пообещал освободить себе выходные, и теперь их деревянная моторная лодка, пыхтя, двигалась в сторону скал. Им повезло найти почти такую же лодку, как была в свое время у Туре, отца Эрики. О покупке лодки другого типа Эрика даже думать не хотела. Несмотря на некоторый опыт, приобретенный в парусной школе, яхты она так и не полюбила, а пластиковые моторные лодки, конечно, двигались быстрее, но зачем торопиться?
Звук лодочного мотора вызывал у нее воспоминания о детстве. В те времена ей частенько доводилось спать на теплом деревянном дне лодки под убаюкивающее тарахтение. Обычно она предпочитала забираться на нос и усаживаться перед ветровыми стеклами, но в своем теперешнем, не самом грациозном, состоянии на такое она не решалась и сидела на одной из скамеек, позади защитных стекол. Патрик с улыбкой на лице стоял у руля, и ветер трепал его каштановые волосы. Они выехали рано, чтобы опередить туристов, и воздух был чистым и прозрачным. Периодически в лодку залетали брызги соленой воды, и Эрика, вдыхая, чувствовала привкус соли. Было трудно представить, что она носит под сердцем маленького человечка, который через пару лет наверняка будет сидеть рядом с Патриком на корме, облаченный в толстенький оранжевый спасательный жилет с большим воротником, в точности как она столько раз сидела возле отца.
При мысли о том, что отец никогда не увидит своего внука, у нее защипало глаза. Мать, правда, тоже не увидит, но поскольку она никогда не проявляла к дочерям сколько-нибудь заметного интереса, Эрика не думала, чтобы ее ребенок смог вызвать у матери какие-то особые чувства. Да и при встрече с детьми Анны она всегда держалась неестественно скованно и лишь неловко обнимала их, когда этого, казалось, требовала ситуация. Почувствовав прилив горечи, Эрика сглотнула, чтобы подавить ее. В мрачные минуты она боялась, что материнство окажется для нее таким же обременительным, как было для Эльси. Что она сразу превратится в свою холодную, недосягаемую мать. Отвечающая за логику часть мозга говорила, что даже думать так нелепо, но страх логике не подчинялся и все равно не уходил. С другой стороны, Анна – любящая мать Эммы и Адриана, тогда почему она сама не сможет стать такой же? – пыталась успокаивать себя Эрика. Глядя на Патрика, она думала, что, по крайней мере, правильно выбрала ребенку отца. Его спокойствие и оптимизм дополняли ее собственную неугомонность так, как ни у кого прежде не получалось. Он будет исключительно хорошим отцом.
Они сошли на берег в маленькой защищенной бухте и разложили полотенца на плоских участках голых скал. Этого ей очень не хватало, когда она жила в Стокгольме. Тамошние шхеры совершенно другие – поросшие лесом и прочей растительностью, они почему-то казались беспорядочными и навязчивыми. Жители западного побережья обычно презрительно называли их залитым водой садом. На западном побережье шхеры были такими строгими в своей простоте. Розовый и серый гранит отражал кристаллы воды и душераздирающе красиво вздымался к безоблачному небу. Единственной растительностью были растущие в расщелинах мелкие цветочки, и в аскетичном окружении их красота оказывалась как раз на месте. Эрика прикрыла глаза и почувствовала, как под плеск воды и стук легонько поддающей по тросу лодки погружается в приятный сон.