— Как ты считаешь, он там? — спросил Ёста, чтобы отвлечься от своих неприятных мыслей.
Мартин подумал и сказал:
— Вообще-то нет. Я очень удивлюсь, если мы его там найдем. Но поглядеть все равно стоит.
Они свернули на подъездную дорожку и в очередной раз полюбовались идиллической картиной. Красно-коричневый дом, утопающий в мягком солнечном свете, особенно красиво выделялся на контрастном фоне голубизны моря. Как и в прошлый раз, молодежь целеустремленно сновала вокруг — все чем-то заняты. Мартин попробовал подытожить свои ощущения: кругом все такое здоровое, аккуратное, чистое, шведское, везде порядок, а в итоге на душе довольно неприятное чувство. Он по опыту знал, что если что-то выглядит слишком хорошо, то наверняка тут что-то не то.
— Да, дела, прямо гитлерюгенд какой-то, — сказал Ёста вслух то, что Мартин втайне думал про себя.
— Ну да, может быть. Хотя, конечно, слишком сильное слово. Ты только смотри вслух такое не скажи, когда мы там будем, — сказал Мартин сухо.
Ёста произнес с некоторой иронией:
— Ну, тогда извини, — и ухмыльнулся. — А я и не знал, что у нас цензор появился. Хотя, может, ты и прав. Если бы они настоящими нацистами были, то такого, как Кеннеди, в свой гитлерюгенд ни в жизнь не приняли бы.
Мартин проигнорировал комментарий и пошел к крыльцу. Дверь им отрыла одна из девушек и сухо спросила:
— Да, что вы хотите?
Было ясно, что о проблемах Якоба с полицией здесь всем известно.
— Мы ищем Якоба, — сказал Мартин, взяв на себя инициативу.
Ёста молчал и дулся.
— Его здесь нет. Поищите дома.
— А ты уверена, что Якоба нет? Нам вообще-то хотелось бы в этом убедиться самим.
Она с неохотой впустила их и крикнула в глубь дома:
— Кеннеди, полиция опять здесь. Они хотят посмотреть кабинет Якоба.
— Не беспокойся, мы сами найдем, — сказал Мартин.
Девушка его реплику проигнорировала. Послышались быстрые шаги, к ним подошел Кеннеди. Мартин подумал про себя: интересно, он что, тут у них в хозяйстве кто-то вроде постоянного гида? А может быть, ему просто нравится водить народ путями истинными.
Молча Кеннеди пошел перед Мартином и Ёстой по коридору к кабинету Якоба. Они вежливо поблагодарили и открыли дверь. Их ожидания не оправдались: ни малейшего следа Якоба. Они покрутились по комнате, пытаясь обнаружить какие-нибудь признаки того, что Якоб здесь ночевал: одеяло на диване, будильник — все, что угодно. Но ничего, ничего подобного, полное разочарование. Они вышли из кабинета. Кеннеди просто стоял и ждал. Он поднял руку, пригладил волосы. Мартин заглянул в его глаза: в их непроницаемой темноте таилась злобная усмешка.
— Ни хрена и ни хренушечки, — сказал Мартин, когда они уже сели в машину и покатили обратно в Танумсхеде.
— Ну да, — подтвердил Ёста коротко.
Мартин закатил глаза. Похоже, Ёста все еще дуется, ну и черт с ним — пусть дуется. На самом деле Ёста напряженно думал: ему казалось, что во время их посещения коммуны он видел что-то примечательное. Он попробовал сконцентрироваться и припомнить, что же такое мелькнуло перед ним, что-то такое очень простое, очень легкое, но ничего не выходило, хотя свербило где-то совсем рядом и очень отчетливо, прямо как песчинка на глазу. Ёста был просто обязан вспомнить, что же такое он видел.
— Ну и как дела, Анника? Нарыла что-нибудь?
Она отрицательно покачала головой. Ее крайне беспокоило, как Патрик выглядит. Диагноз ему можно поставить без особых усилий: слишком мало сна, слишком мало нормальной еды, зато слишком много стресса. Лицо просто серое, и ходит сгорбившись, как грузчик под мешком. И тут не надо быть гением и обладать проницательностью Анники, чтобы понять, что его так тяготит. Конечно, ей очень хотелось сказать Патрику, что его личные чувства и переживания — это все-таки одно дело, а работа — другое, и как-то их надо разделять, но воздержалась. Ей тоже было не по себе, потому что каждый раз, закрывая глаза, она видела перед собой растерянные лица родителей Ени Мёллер, когда они приходили в участок заявить о пропаже дочери.
— Ты вообще как себя чувствуешь? — спросила Анника участливо и посмотрела на Патрика поверх очков.
— Ну а как ты сама считаешь? Как можно себя чувствовать при таких раскладах?
Патрик нервным нетерпеливым жестом провел рукой по волосам, в результате разлохматил их совершенно и стал похож на сумасшедшего профессора из мультика.
— Значит, как я подозреваю, дерьмово, — без обиняков констатировала Анника.
По большому счету она никогда особенно не стеснялась в формулировках и предпочитала называть вещи своими именами, дерьмо ведь всегда дерьмо и дерьмом воняет, поливай духами или не поливай. Для нее это было своего рода жизненным девизом.
Патрик улыбнулся:
— Да, вообще-то что-то в этом роде. Ну да фиг с ним, хватит об этом. В регистрационных записях нашлось что-нибудь?
— Нет, извини, к сожалению. Нет никаких упоминаний о каких-то еще детях от Йоханнеса Хульта, и я бы не стала особенно рассчитывать на то, что они найдутся в других районах.
— Но все-таки, возможно, у него все же были дети и их просто не зарегистрировали?
Анника посмотрела на него, как на больного на всю голову, и фыркнула.
— Ну конечно, слава богу, нет никакого закона, который заставлял бы мамаш признаваться, от кого у них дети. Так что, само собой, ребенок, может быть, и скрывается под графой «отец неизвестен».
— Так, дай я попробую угадать: и этих детей, по-видимому, немало…
— В общем-то необязательно, все зависит от того, как широко, я имею в виду географически, проводить поиск. У нас в округе народ по большей части на редкость добропорядочный и респектабельный или, по крайней мере, хочет таким казаться, и, потом, ты уж, пожалуйста, не забывай, что речь идет не о сороковых годах. Йоханнес шустрил тут в шестидесятых — семидесятых, а тогда уже не считалось превеликим позором заводить детей вне брака. Можно даже сказать, что в определенные периоды шестидесятых это считалось почти что обычной вещью.
Патрик рассмеялся:
— Ну да, хиппи, эпоха Вудстока и все такое прочее. Дети цветов, свободная любовь. Но вообще-то до Фьельбаки это не докатилось, по крайней мере, мне так казалось.
— Ну не скажи. Как говорится, в тихом омуте… — сказала Анника, ужасно довольная тем, что ей удалось хоть немного разрядить обстановку. Последние дни их полицейский участок больше смахивал на похоронное бюро, но Патрик опять стал очень серьезным: ему было явно не до шуток.
— Но по крайней мере, чисто теоретически все-таки есть возможность составить список детей, в первую очередь в нашей коммуне. Дети с неизвестными отцами.
— Ну почему же теоретически, я смогу это сделать и практически. Но конечно, это потребует какого-то времени, — предупредила Патрика Анника.
— Попробуй сделать это так быстро, насколько возможно.
— А как ты себе все это представляешь? Ну, потом, когда у тебя будет список, как ты будешь узнавать, кто из них ребенок Йоханнеса?
— Ну, я собирался начать с того, чтобы обзванивать и спрашивать. А если из этого ничего не выйдет, то тогда как-нибудь решу эту проблему позже.
Дверь в приемную открылась, вошли Мартин и Ёста. Патрик поблагодарил Аннику за помощь и вышел в коридор встретить их. Мартин стоял и ожидал его, а Ёста с мрачным видом, глядя в ковер, направился в свой кабинет. Патрик посмотрел вслед Ёсте, а потом на Мартина.
— Можешь и не спрашивать, — сказал Мартин и покачал головой.
Патрик наморщил лоб: не хватало им сейчас только проблем друг с другом. Все и без того достаточно паршиво, принимая во внимание Эрнста. Мартин, казалось, прочитал мысли Патрика.
— Плюнь, выкинь из головы. Ей-богу, ничего серьезного.
— О'кей. Ну что, может, пойдем дернем по кофейку и немножко подумаем?
Мартин согласно кивнул, они направились в комнату отдыха, налили себе кофе и сели за стол друг напротив друга. Патрик спросил:
— Ну и что, нашли вы какие-нибудь следы Якоба в Булларене?
— Нет, абсолютно ничего. Похоже, он там вообще не появлялся. А у тебя как дела, что-нибудь произошло?
Патрик вкратце рассказал о своей поездке в больницу.
— А у тебя есть какие-нибудь соображения, почему анализы ничего не дали? Мы знаем, что тот, кого мы ищем, — близкий родственник Йоханнеса, но это никак не Якоб, и не Габриэль, и не Йохан, и не Роберт. А учитывая то, что речь идет о сперме, дамочек мы можем исключить целиком и полностью. Какие-нибудь идеи есть?
— Да, я попросил Аннику попробовать найти какие-нибудь данные насчет того, был ли у Йоханнеса ребенок на стороне.
— Ну что ж, звучит вполне разумно. Принимая во внимание его репутацию, я очень удивлюсь, если этот малый не налепил детей по всей округе.
— А что ты думаешь о такой теории: что тот же самый преступник, который избил Йохана, потом добрался и до Якоба? Как тебе эта версия?
Патрик осторожно пригубил свой кофе, свежесваренный и огненно горячий.
— Однозначно можно сказать, что совпадение очень странное. А сам ты что думаешь?
— То же самое, что и ты. О том, что если это не одна и та же личность, то такая случайность просто чертовски невероятна. Ты посмотри, что выходит: Якоб исчез бесследно, будто его и на свете никогда не было, со вчерашнего вечера его никто не видел. И должен признаться, я беспокоюсь.
— Но ты мне сам говорил про свои подозрения, что Якоб явно что-то скрывает. Может быть, скрывал, скрывал и доскрывался, потому и пропал? — спросил Мартин задумчиво. — Предположим, разве не мог кто-нибудь прознать про то, что Якоба допрашивали в полиции, и подумать, что он мог что-то нам такое рассказать, что-нибудь важное, о чем никому не должно стать известно?
— Может быть, — сказал Патрик. — Но в этом-то и состоит наша проблема. Все возможно. Мы можем думать все, что угодно, и подозревать что угодно.
Он начал загибать пальцы:
— Что у нас есть: Сив и Мона, которых убили в тысяча девятьсот семьдесят девятом году, Йоханнес тоже убит и в том же году. Таню убили сейчас, двадцать четыре года спустя. Пропала Ени Мёллер, по-видимому, похищена тем, кто ее подвозил. Кто-то избил Йохана, а может быть, это даже убийство, учитывая, в каком он состоянии. Хотя, наверное, сегодня все выяснится. А теперь еще и Якоб сгинул, как корова языком слизнула. И все время, куда ни плюнь, кто-нибудь из Хультов поблизости. Но все же у нас теперь есть доказательства, что никто из них не причастен к смерти Тани. А вероятнее всего, тот, кто убил Таню, также убил Сив и Мону. — Патрик озадаченно развел руками. — Бред какой-то, мусор, вот что это такое. Мы копошимся во всем этом и не видим дальше своего носа, собственный конец без лампочки найти не можем.