На секунду он увидел ее перед собой, но он тут же выбросил эту картину из головы, потому что она слишком сильно напоминала ему о реальности.
Йоханнес указал путь. Он, Йоханнес и Эфроим — они были триединством, и он всегда это знал. Они обладали даром, которого никогда не было у Габриэля, поэтому он никогда и не мог ничего понять. Он, Йоханнес и Эфроим — они были уникальны, и они были ближе к Богу, чем все остальные, они были особенными. И это Йоханнес написал в своем дневнике.
Неслучайно именно он нашел черную записную книжку Йоханнеса. Что-то влекло его туда, тянуло, будто магнитом, к тому, что, как он потом увидел, оставил ему Йоханнес. Его до глубины души потрясла жертва, которую пришлось принести Йоханнесу, чтобы спасти его жизнь. И лишь он, единственный на свете, понимал, чего добивался Йоханнес и что ему пришлось пережить. Подумать только, какая ирония в том, что эта жертва оказалась напрасной. Его спас дедушка Эфроим. Ему было очень больно оттого, что у Йоханнеса не получилось. Очень жаль, что девушкам пришлось умереть. Но Господь дал ему больше времени, чем Йоханнесу, и у него все получится. Он будет пробовать раз за разом до тех пор, пока не найдет ключ, тот ключ, который откроет его внутренний свет. Об этом ему рассказал дедушка Эфроим — о свете, который скрывается у него внутри точно так же, как и у Йоханнеса, его отца.
Он осторожно погладил холодную руку девушки. Конечно, он сожалел о ее смерти. Но она была всего лишь обычным человеком, и, конечно, у Господа найдется для нее специальное место, потому что она пожертвовала жизнью ради него, одного из богоизбранных. Ему в голову пришла мысль: может быть, Господь ожидал от него много жертв, прежде чем позволить Якобу найти ключ. Наверное, того же он ждал и от Йоханнеса. Вопрос не в том, что у них не получилось и они потерпели неудачу, просто их Господь ожидал для себя больших доказательств их веры, прежде чем показать путь. После того как Якоба озарила эта мысль, он понял все и просиял. Да, так и должно быть. Он сам всегда больше верил Ветхому Завету, тому Богу, который требовал кровавых жертв.
Одна вещь не давала ему покоя и грызла сознание — простит ли его Господь, коль скоро он и не устоял от искушения плоти. Йоханнес был сильнее, он никогда не позволял себе ничего лишнего, и Якоб уважал его за это. Когда же он сам чувствовал прикосновение мягкой гладкой кожи к своему телу, у него где-то в самой глубине что-то просыпалось. На короткий момент дьявол брал над ним верх, и он следовал за сатанинскими соблазнами. Но ведь потом он так глубоко раскаивался и осуждал себя, наверняка Господь должен это видеть. Всевышний легко читал прямо в сердцах людей и наверняка видел, что его раскаяние искренне и глубоко, и потому простит грехи.
Якоб покачивался, обнимая мертвую девушку. Он нежно отвел в сторону прядь волос, которая упала на ее лицо. Какая она красивая. Как только он ее увидел тогда, возле дороги, когда она голосовала, подняв большой палец, он в ту же самую секунду понял, что она та самая. Первая была знаком, которого он ждал. Годами он читал и перечитывал слова Йоханнеса в его записной книжке, полностью погружаясь в них. Когда девушка постучала в дверь его дома и начала расспрашивать о своей матери, в этот день он сразу же понял, что это и есть знак, и тогда же он обрел свой Суд и Приговор.
Его не особенно разочаровало или поразило, когда он не смог обрести через нее силу. У Йоханнеса с ее матерью тоже ничего не получилось. Зато с помощью этой девушки он смог вступить на тот путь, который, без малейших сомнений, был ему предназначен — и последовал по стопам отца.
А то, что он положил их всех вместе на Кунгсклюфтане, — это тоже своего рода знак или, скорее, его заявление миру о том, что он продолжает путь владыки, царение, которое начал Йоханнес. Он ничуть не сомневался, что никто не сможет понять это, вполне достаточно того, что это понимал Господь, и считал, что это хорошо.
Если он и нуждался в каком-нибудь окончательном доказательстве Господнего одобрения, так он его получил вчера вечером. Он знал, он был полностью уверен, когда они в полиции начали говорить о результате анализа ДНК, что его привезли сюда как преступника — потому что он подпал под дьявольское искушение и дьявол заставил его оставить след на мертвом теле девушки.
Но потом он просто рассмеялся прямо дьяволу в лицо. К его величайшему удивлению, полицейские, вместо того чтобы бросить его за решетку, сказали, что анализ избавил его от подозрений. Это и стало тем окончательным доказательством, последним доказательством, в котором он нуждался: он убедился, что выбрал правильный путь и ничто не сможет его остановить. Он был особенный, он был под защитой Господа, он был достоин.
Якоб опять медленно погладил волосы девушки. Ему придется, он обязан найти новую.
Не прошло и десяти минут, как Анника перезвонила Патрику.
— Ну, все так, как ты и думал. У Якоба опять рак, но на этот раз у него не лейкемия, у него большая опухоль мозга. Ему объяснили, что уже слишком поздно, ничего нельзя поделать, опухоль неоперабельна.
— А когда он узнал свой диагноз?
Анника пошуршала листами блокнота и поглядела в свои записи.
— В тот самый день, когда пропала Таня.
Патрик тяжело опустился на диван в гостиной. Он так и знал, но тем не менее все никак не мог поверить. Дом дышал таким миром, таким покоем, не было ни малейшего намека на то зло, доказательства которого он держал в руках. Все вокруг выглядело так обманчиво нормально и обыкновенно: цветы в вазе, детские игрушки, тут и там разбросанные по комнате, полупрочитанная книга, лежавшая на журнальном столике. Никаких черепов, испачканной кровью одежды или зажженных черных свечей.
Над каминной полкой висела картина с изображением Иисуса: Он возносился на небо после воскрешения, вокруг головы Сына Божия сиял нимб, а внизу, на земле, молились, подняв головы, люди.
Разве можно оправдать самые невозможные, самые чудовищные поступки тем, что кто-то вообразил себя избранным, получившим карт-бланш от Бога. Хотя, наверное, в этом нет ничего столь уж необычного. На протяжении веков миллионы людей уничтожались во имя Господа. Было что-то манящее в этой власти, то, что опьяняло людей и выпускало зло на волю.
Патрик оторвался от своих теологических размышлений и увидел, что вся команда стоит и смотрит на него, ожидая дальнейших инструкций. Он показал коллегам найденные улики, изо всех сил стараясь отогнать от себя мысли о том, какие ужасы, может быть, именно в этот самый момент приходится переживать Ени.
Проблема заключалась в том, что они не имели ни малейшего понятия, где все же ее искать. В ожидании звонка Анники они с возросшим рвением продолжили обыск дома, а сам Патрик пока позвонил в усадьбу и расспросил Мариту, Габриэля и Лаине, нет ли какого-нибудь еще строения в Вестергордене, о котором они бы знали. От их встречных вопросов он просто-напросто отмахивался, на объяснения не было времени.
Патрик взъерошил волосы, которые и без того торчали дыбом.
— Ну и в какую задницу этот хрен провалился? Нам что, весь участок придется осматривать, каждый сантиметр с лупой? Он с таким же успехом мог ее запрятать где-нибудь и в Булларене, а может, где-нибудь посередине между Буллареном и Вестергорденом. Хоть лбом об стену бейся, все равно не знаю, что делать, — изрек Патрик раздраженно.
Похоже, Мартин чувствовал то же самое: он беспомощно пожал плечами и ничего не сказал. Да, в общем-то, Патрик его и не спрашивал, он скорее мыслил вслух. И тут вдруг его осенило:
— Да нет, они, должно быть, где-то здесь, в Вестергордене. Ты вспомни про частицы удобрения на телах. Как я прикидываю, Якоб использовал ту же самую берлогу, что и Йоханнес, так что, по-моему, более чем логично предположить, что она где-то тут, совсем рядом.
— Ты, конечно, как пить дать, прав, но и Марита, и ее свекор со свекровью — все в один голос говорят, что тут на участке больше никаких строений нет. Очень может быть, что здесь есть, допустим, какая-нибудь пещера или еще что-нибудь в этом роде, но ты же и сам прекрасно знаешь, каким здоровенным участком земли владеет семейство Хульт. Это все равно что искать иголку в стоге сена.
— Так-то оно так, но как насчет Сольвейг и ее хлопцев? Их-то мы не спрашивали, а может быть, стоит? Они-то тут жили раньше, так что, может быть, они знают что-то такое, о чем Марита и понятия не имеет.
— Слушай, чертовски хорошая мысль. Тут, случайно, рядом с телефоном на кухне не висит список номеров? У Линды с собой мобильный телефон, так что если найдем ее номер, я, возможно, смогу с ними связаться.
Мартин поднялся, пошел на кухню и вернулся обратно со списком телефонных номеров, и, конечно, среди них был телефон Линды, написанный очень аккуратным почерком. Патрик быстро позвонил и с нетерпением слушал гудки. Через некоторое время, которое показалось вечностью, Линда ответила.
— Линда, это Патрик Хедстрём. Мне до зарезу надо поговорить с Сольвейг или Робертом.
— Они в палате с Йоханом, он очнулся, — сказала Линда радостно.
С тяжелым сердцем Патрик подумал о том, что скоро благодаря его усилиям радости в ее голосе поубавится.
— Позови кого-нибудь из них, это очень важно.
— О'кей. Но с кем ты больше хочешь поговорить?
Патрик немного подумал. Кто лучше детей может знать окрестности дома, где живет семья, — так что выбор оказался несложным.
— С Робертом.
Патрик услышал, как она положила телефон и пошла звать кузена. Патрик вспомнил, что мобильные телефоны нельзя проносить в палату к тяжелобольным: во-первых — аппаратура, во-вторых — лишнее беспокойство. Не успел Патрик додумать свою мысль, как услышал в трубке мрачный голос Роберта:
— Ну да, это Роберт.
— Привет, Патрик Хедстрём. Роберт, хочу тебя спросить, может, ты сможешь нам помочь в одном деле, это по-настоящему очень важно, — торопливо сказал Патрик, предваряя расспросы Роберта.
— Ну-у, спрашивай. В чем дело? — ответил Роберт, помедлив.