Колдунов еще немного посидел, ворча, что Руслан, наверное, плохо соображает от жара и наркоза, иначе Лиза была бы уже здесь и ухаживала за ним.
«Конечно, так оно и было бы», – подумал Руслан горько, когда за другом наконец закрылась дверь.
Всего несколько слов, и Лиза примчится и останется с ним на всю ночь. Руслан очень хотел ее видеть, он чувствовал, что она, наверное, единственный человек на свете, перед кем он не будет смущаться от своей беспомощности, единственный, с кем он мог бы провести последние дни в спокойствии.
Но звать ее ни в коем случае нельзя. В восемнадцать лет она похоронила жениха, а если теперь и он умрет у нее на руках, это будет слишком сильный удар.
Она такая хорошая женщина и любит его так, как могла бы любить жена, ясно и деятельно. Хорош же он будет, если высосет любовь из ее сердца и умрет, оставив Лизу растерянной и опустошенной! Пусть лучше она думает, что он сволочь, и подарит счастье какому-нибудь здоровому мужчине.
Ну а если случится чудо, он вернется к ней, как только станет ясно, что опасности для жизни больше нет.
Потянулись однообразные пустые дни. Макс, как обещал, отправил Анну Спиридоновну и Христину в самый хороший санаторий, который они могли себе позволить, и теперь самым важным событием дня стал телефонный разговор с матерью. Руслан всегда был человеком искренним и не думал, что врать и изворачиваться так трудно. Эти пять минут, в течение которых следовало убедить маму в его полном благополучии, отбирали больше сил, чем полноценная лекция перед студентами.
На перевязках он боялся не столько боли, сколько вида своей раны, и, как только Колдунов начинал осторожно снимать бинт, крепко зажмуривался, чтобы открыть глаза только после наложения свежей повязки.
Каждый день его смотрела целая банда терапевтов, слушали, стучали, разглядывали температурную кривую, и по их лицам Руслан читал, что дело плохо.
Когда позвонила Лиза, пришлось сжать кулаки, чтобы не закричать в трубку: «Скорее приезжай!»
Он долго еще держал телефон в руке, борясь с искушением и почти физически чувствуя боль, которую ей причинил. Но лучше такая боль, чем потом хоронить его.
Наверное, она тоже чувствовала, что с ним что-то неладно, потому что через несколько дней позвонила снова. Так грустно было знать, что она волнуется о нем и переживает…
Несмотря на то что лечение ему давали самое лучшее по мировым стандартам, Руслан слабел, и легче ему нисколько не становилось. Чтобы определиться с тактикой, Колдунов пригласил на перевязку незнакомого Руслану доктора, который прицельно занимался проблемой остеомиелита. Тот довольно бесцеремонно и болезненно исследовал рану, измучил пациента, но не предложил ничего принципиально нового.
После последнего разговора с Лизой Руслан совсем утратил надежду. Им овладело равнодушие к собственной судьбе, хотелось только одного – чтобы никто его не трогал и не причинял ненужной боли.
Когда приехал Макс, растерявшийся от неожиданного одиночества и болезни брата, Руслан попросил вывезти его в кресле, потому что сам ходить уже не мог. Ему не хотелось на улицу, цветущий сад не притягивал его, просто Руслан надеялся, прогулка поможет ему уснуть ночью.
Во время ночной бессонницы поднимал голову страх смерти, почти не беспокоивший его днем.
Накормив брата ужином, состоящим из паровых котлет, брокколи и йогурта, Макс уложил его в постель и отправился домой.
Хотел остаться ночевать, благо палата отдельная, но Руслан прогнал его домой, наврав, что прекрасно себя чувствует и не так серьезно болен, чтобы надо было круглосуточно трястись над ним.
Открыв в айпаде список аудиокниг, Руслан остановился на «Моби Дике». Последнее время у него вошло в привычку слушать на сон грядущий одну или две главы из этой книги.
Под глуховатый голос чтеца Руслан будто чувствовал соленый ветер с океана, скрип деревянных мачт и видел бескрайний горизонт, но, может быть, это был бред от высокой температуры.
Наверное, он заснул, потому что вдруг встрепенулся, как от толчка, и понял, что под ним становится горячо и мокро. С мучительным чувством стыда Руслан откинул одеяло и увидел, что на повязке быстро и в то же время величаво растекается алое пятно, и простыня под ним быстро пропитывается кровью. «Слава богу, я не опозорился», – была первая мысль, прежде чем Руслан сообразил, что у него началось артериальное кровотечение, и это смертельно.
«Вот и все, – подумал он отстраненно, словно не о себе, – сейчас я умру быстро и в довольно приятных ощущениях».
Руслан понимал, что никто ничего не успеет, но сдаваться совсем без боя показалось ему глупо и недостойно. Он нажал кнопку вызова медсестры, сомневаясь, работает ли она, оторвал полоску от полотенца, соорудил импровизированный жгут и затянул его как можно сильнее, зная, что на бедре толку от него мало, и, нащупав артерию, прижал ее пальцем к лонной кости. Тоже метод сомнительный, но лучше, чем ничего.
Говорят, в последние мгновения перед глазами проносится вся твоя жизнь… Была она немножко трудной, немножко грустной, чуть-чуть счастливой, и сейчас самое время поблагодарить за нее провидение, прежде чем упадешь в ласковые объятия небытия.
Руслан удивился, почему вдруг начал мыслить такими старомодными категориями, и засмеялся.
Когда мы с Верой впервые были вместе, я понял, что нашел свою половинку, и на собственной шкуре прочувствовал, что это выражение – не просто фигура речи.
Не могу сказать, что открытие это было приятным, наоборот, я лежал в постели и курил с тягостным чувством, осознавая, что теперь все, что ранит Веру, так же сильно ранит и меня. А может быть, и еще сильнее, потому что я не всегда смогу ее уберечь и защитить.
По ее хмурому лицу я читал, что она пережила то же самое откровение, и тоже не очень рада тому, что мы теперь одно целое.
Может быть, я даже не очень нравился ей до этого дня, а теперь все, пути к отступлению отрезаны.
Я никогда не верил в мистику и прочую чушь, но факт остается фактом – мы часто одновременно брались за телефонные трубки, чтобы позвонить друг другу, слишком часто, чтобы это можно было объяснить простым совпадением, а когда я ехал встречать ее без предварительной договоренности, она, выйдя из метро, начинала оглядываться, ища меня.
Когда мы познакомились, мобильные телефоны еще не вошли в жизнь, но нам они были и не нужны, на любом расстоянии мы чувствовали друг друга.
Наверное, поэтому я, вернувшись после отсидки, еще долго ждал ее. Все мне казалось, что она каким-то образом вернется.
Помню момент, когда я понял, что никогда больше не увижу Веру. Прошел, наверное, уже год или больше, как я работал Игнатием, и один раз, будучи в загородном доме, я вдруг решил вернуться домой не на автобусе, а в электричке.
Наступила поздняя осень, когда по вечерам безнадежно черно, дует ледяной ветер, желтые кляксы фонарей только нагоняют мрака, и, продрогнув до костей, пока шел, я с облегчением нырнул в вагон, показавшийся мне с холода очень уютным.
Я огляделся, куда сесть. Как всегда, люди, движимые инстинктом, рассаживались по одному в отсеках, и я вспомнил, как иногда мы огорчались с Верой, если не находилось свободных сдвоенных мест.
Следующей пришла мысль, что эта проблема отпала теперь для меня навсегда. Я – один, и останусь один.
Помню взрыв боли такой сильный, что слезы выступили на глазах, женщина средних лет, с которой я сел рядом, участливо посмотрела на меня. Кажется, я взял у нее таблетку валидола, потому что помню холодный вкус во рту.
С тех пор я всегда подсаживаюсь к кому-то в транспорте, помня, что может войти пара, которой хочется быть вместе.
Говорят, некоторые люди находят спасение в работе. Мол, если у человека есть призвание, то ему нипочем любое горе. С ответственностью заявляю – ничего подобного. Игнатий стал, как теперь говорят, мегапопулярен, я трудился без выходных, в свободное время почитывал литературу и профессионально рос прямо на глазах. Дар есть дар, но практика его умножает, а опыт возводит в квадрат. Без ложной скромности могу сказать, что достиг высочайшего уровня, но это нисколько не утешало меня.
Если мне и помогала какая работа, так это монотонный физический труд на кладбище, и, не имея материальных желаний и амбиций, я предпочитал махать лопатой, а не слушать бред (иногда в прямом, иногда в переносном смысле) своих клиентов. Я пытался отказываться, объяснять, что болен и не могу, но это только взвинтило цены на мои услуги.
А меня мучила совесть, и в конце концов я ехал к клиенту. Закалка советского медицинского образования – ты обязан помогать людям, и точка. В дороге я обычно думал о самоубийстве. Представлял себе петлю, стягивающуюся вокруг шеи, холодное дуло пистолета во рту или полет с пятнадцатиэтажки. Но я знал, что у меня не хватит духу воплотить в жизнь эти сладостные видения.
Я только курил, вариант медленного самоубийства для трусливых.
Наверное, я все же как-нибудь самоустранился бы, но меня удержал идиотский сериал.
Так всегда. Думаешь, анализируешь, приводишь бесконечные за и против, но пока не попадется под ногу мелкий камешек, об который споткнешься, так и будешь плестись непонятно куда. Всегда нужен толчок, чтобы что-то понять и поменять, одной работы мысли мало.
Будучи у клиента, я мельком увидел трансляцию по телевизору. Грубый, даже площадной юмор, но что-то заставило меня улыбнуться. Я спросил у клиента, что это такое, и он посмотрел на меня как на дурака. Оказывается, вся страна засматривается этим сериалом, а я даже не знаю, что есть такая форма искусства. На зоне я изрядно отстал от культурной жизни, а вернувшись, не спешил ликвидировать этот пробел.
Ладно, на обратном пути я зашел в бытовую технику и купил самый навороченный телевизор, заодно переоделся у них в туалете. Доставку заказывать не стал, наоборот, придал, как мог, коробке затрапезный вид.
Опустившийся человек тащит с помойки коробку из-под телика – обычное дело. Соседи ничего не заподозрят.