Через три дня после знакомства мы решили пожениться, и я стал откладывать деньги на свадьбу. Вера хотела скромное торжество для нас двоих, но чтобы все было красиво, с платьем и свадебным путешествием. И нужно было еще подкопить, чтобы снять комнату на первое время, потому что ни моя мать, ни Верина мачеха не желали нас пускать к себе в качестве мужа и жены.
Что ж, мы решили быстренько закончить наши диссертации (Вера тоже училась в аспирантуре, только в очной и в химико-фармацевтическом институте) и уехать в другой город, где бы нам дали служебное жилье. Я бы работал, Вера рожала детей…
Нам в голову не приходило, что наши мечты о большой семье могут не сбыться.
Мать Веры умерла очень рано, и отец быстро женился вновь. Новая супруга подарила ему сына Васеньку, когда Вере исполнилось три года, но отец, физик с мировым именем, сделал так, что девочка не чувствовала себя заброшенной и на вторых ролях.
Видимо, папа был хороший и честный мужик, который, как все мы, судил о людях по себе и считал новую жену порядочной и заботливой теткой, поскольку не оставил никаких распоряжений насчет наследства. А может быть, просто забыл, что смертен, как большинство из нас.
Он разбился на машине за несколько лет до нашего с Верой знакомства, и с тех пор она жила с единокровным братом и мачехой, кисло-сладкой стервой с елейными манерами.
Брата она любила, но порой он сильно пугал ее своими рассуждениями без начала без конца. Все подростки не сахар, и манеры у них бывают просто чудовищными, но время шло, Васе исполнилось восемнадцать, а приступы гневливости остались, и привычка вдруг отключаться от собеседника и невозможность сосредоточиться тоже.
Большую часть школьной программы он не осилил, получил аттестат только благодаря следующим факторам: имя отца, заступничество Веры, которая училась в той же школе четырьмя классами старше, и общее безразличие и пофигизм, владевшие людьми в те годы.
Мать нажала на все рычаги, и Васю приняли в Политех как сына своего отца, зачислив на какой-то факультет, где интеллект не слишком нужен, но никакими силами не удавалось его выгнать на занятия.
Когда я приходил к Вере (к слову сказать, мачеха принимала меня довольно радушно), Вася не показывался, отсиживался в своей комнате, так что я долго его не видел и не мог составить мнения о его психическом здоровье.
Но чем больше Вера рассказывала о нем, тем интереснее мне становилось, и как-то мы подгадали, чтобы прийти к ней, когда мачехи не будет, чтобы спокойно пообщаться с Васей.
Мне удалось разговорить его, и довольно быстро стало ясно, что у парня шизофрения, которая требует лечения.
Конечно, я мог ошибаться в своем диагнозе, и в идеале нужно было бы понаблюдать Васю в условиях стационара.
Я очень хотел помочь, потому что Вася понравился мне, и я видел неплохие перспективы. Если хорошо подобрать терапию, он сможет окончить институт, работать, может быть, даже женится или сделает какое-нибудь научное открытие. Интеллект у него был очень высоким.
Кажется, я тоже произвел на него хорошее впечатление, потому что с тех пор он всегда выходил к нам.
Так прошло около двух недель, и наконец я набрался духу поговорить с Вериной мачехой. Как мог осторожно, я сказал, что Вася нездоров, но не следует отчаиваться, я могу помочь. Ответом мне был поток оскорблений и ругательств, я даже не предполагал, что эта медоточивая дамочка способна загибать подобные выражения. Я попросил ее хотя бы показать Васю другому специалисту и предложил содействие в этом вопросе. Как мог, объяснил, что в самой болезни нет ничего постыдного, и своевременно начатое лечение даст превосходный результат, но она меня не слушала и указала на дверь с приказом никогда больше не переступать порога ее квартиры. Вася – просто неординарный мальчик, и точка. Ну что ж, подумал я, пока он не причиняет вреда себе и другим, пусть будет просто неординарным мальчиком.
Но совесть мучила меня, и мы с Верой прикидывали, как обойти сопротивление мамаши.
Если бы эта мамаша хоть сама для себя признала, что сын болен! Но нет, она беспечно уехала на дачу, оставив Васю в городской квартире. Естественно, как только за мачехой захлопнулась дверь, я нарушил ее запрет и переступил порог с букетом и бутылкой вина.
То, что мне отказано от дома и я вынужден являться тайно, под покровом ночи, только будоражило и веселило нас.
Мы мило посидели втроем: я, Вера и Вася, который был с нами так хорош, что я почувствовал острые угрызения совести, почему до сих пор не организовал ему адекватное лечение.
Особенно, помню, меня резануло Верино замечание о том, что мы с Васей сильно похожи внешне. Я присмотрелся: действительно, мы были одного типа мужиками правильного сложения с правильными же физиономиями. Заготовки из одного ящика, только Васе досталось психическое заболевание, а мне нет. И я ничего не делаю, чтобы ему помочь, нехорошо…
Около полуночи мы пожелали друг другу спокойной ночи и мирно разошлись по комнатам.
Мы с Верой занимались любовью, стараясь не шуметь и оттого все время хихикая, как вдруг услышали стук открывающегося окна.
Когда я вспоминаю ту ночь, думаю, сколько шансов у нас было… Мы могли не обратить внимания на звук. Могли пожать плечами и продолжить свои приятные занятия. Наконец, могли промешкать, одеваясь.
Но я был так нетерпелив, что решил отложить раздевание на потом.
Мы вскочили с дивана, вбежали к Васе и увидели его влезающим на подоконник. Кто-то из высших сил позвал его, как я понял, когда повалил сопротивляющегося Вериного брата на пол.
Дальше я совершил ужасающую глупость. Вместо того чтобы вызвать «Скорую помощь», я накормил Васю феназепамом, который принесла Вера из тумбочки его мамаши.
Он перестал вырываться, с трудом завладев его вниманием, я стал разговаривать с ним, и как-то удалось пробиться сквозь панцирь его безумия. Мы договорились поехать в больницу.
Я вызвал такси, привез Васю к себе на работу и оформил историю так, будто он пришел добровольно и сам. Почему я не попросил сделать это дежурного врача? Но я стремился к тому, чтобы доставить всем как можно меньше хлопот. И не хотел, чтобы в Васиной истории болезни фигурировали суицидальные тенденции, потому что в таком случае его пребывание в стационаре могло затянуться.
До утра я остался в больнице, наблюдал за Васей, успокаивал его и ободрял, хотя он, кажется, увязал в своем безумии и не нуждался в моей поддержке.
Утром на обходе заведующий согласился с моим диагнозом, мы назначили лечение, я показал Васю начальнику кафедры, тот подтвердил нашу правоту, Васе становилось лучше, словом, все складывалось благоприятно для всех, пока с дачи не вернулась разъяренная мамаша.
Она закатила такой скандал, что мы едва не оглохли.
В сущности, мой дар заключался в том, чтобы находить общий язык с людьми, в том числе с психически больными. Я мог договориться с самым отпетым шизофреником, наверное даже с каталептиком, а вот с ней – не смог!
Не пробился сквозь материнский инстинкт.
Объяснения, что мы спасли ее сыну жизнь, что иначе он сейчас лежал бы в морге с расколотой головой, не достигли цели.
Даже профессор не смог ничего ей втолковать.
В череде ошибок, совершенных мною в те дни, была одна самая важная. За хлопотами с Васей я забыл, кем был их с Верой отец.
Мать ничего из себя не представляла, так, бывшая красавица, и ради нее, наверное, никто не стал бы напрягаться. Но когда тебя просят защитить сына твоего покойного друга, это же совсем другое дело! Тут невозможно остаться в стороне!
Но друг хоть и друг, а все-таки покойный, поэтому глубоко вникать не станешь, просто сделаешь, о чем тебя просят, и все.
Да полно, разве мог у ТАКОГО ЧЕЛОВЕКА родиться сын-шизофреник? Конечно же, все это происки жадного негодяя, желающего заграбастать все наследство!
Нет бы сесть и подумать две минуты холодной головой, что шизофрения никак не лишает человека материальных благ! Наоборот, попробуй отними что-нибудь у недееспособного, замучаешься.
С точки зрения личного обогащения это была бессмысленная комбинация, но тем не менее на следующий же вечер по телику вышла двухчасовая передача с пламенным борцом за свободу мысли Шишкиным и оскорбленной матерью в главных ролях.
Васина мамаша рыдала во весь экран, что некий Шелест при попустительстве своего начальства засунул абсолютно нормального человека в психбольницу, чтобы завладеть его квартирой, и, очевидно, планирует сделать то же самое и с ней.
Ведущий менял маску борца на маску утешителя и говорил, что этого наше общество, ставшее теперь свободным, не допустит. Прошли времена карательной психиатрии, когда она была служанкой режима, и уж конечно, она не станет служанкой отдельных алчных личностей.
Микрофон пустили гулять по залу, его хватали какие-то люди, при виде которых мне сразу хотелось выписать рецепт на нейролептик, и рассказывали собственные душещипательные истории.
Тогда модны были такие программы, но обычно они выходили в формате дискуссии, то есть собирались противники и сторонники чего-то и начинали базарить более или менее культурно.
Передача про меня отличалась тем, что не присутствовало НИ ОДНОГО не то чтобы моего сторонника, а просто специалиста.
Забегая вперед скажу, что позже они исправили этот промах. Я почему-то запал в душу тому остросоциальному журналисту, и он сделал обо мне еще целых три передачи, на которых меня клеймили уже не только простые люди, но и маститые психиатры.
Не знаю, на какие рычаги еще нажимала оскорбленная мать, но после выходных я с удивлением обнаружил, что мой заведующий и начальник кафедры дали заключение, что Вася совершенно нормальный и помещение его в психиатрический стационар ошибочно, а вернее сказать, незаконно.
Кроме того, выяснилась такая интересная деталь, что я уже три дня исполняю обязанности заведующего отделением, поскольку сам он находится в отпуске.
Говоря по-простому, я припух и сначала не понял, зачем такие сложности. Ну нормальный Вася, ладно, но достаточно было указать, что я добросовестно заблуждался, и все.