– Ты взрослая женщина, четвертый десяток уже, а рассуждаешь как младенец! – продолжала мать, как бы в приступе бессилия ухватившись за дверной косяк. – Он же тебя нисколько не любит, просто нашел дуру, которая станет его обслуживать и содержать!
– Мама, ну что ты говоришь, – поморщилась Лиза, – мы любим друг друга…
– Мать дура, не понимает! – Лизино ухо уловило в голосе родительницы истеричные нотки, знакомые с детства. – Такая уж любовь, куда там! Только я что-то не помню, чтобы он делал тебе предложение, пока у него обе ноги были в наличии.
Лиза хотела достать с полки джемпер, но мать вдруг очень грубым, каким-то мужским движением захлопнула перед ее носом дверцу шкафа и прислонилась к ней спиной, воинственно скрестив руки.
– Я не допущу, чтобы моя дочь загубила свою жизнь с инвалидом! – воскликнула она с таким пафосом, что у Лизы заныли зубы.
Мама заняла превосходную стратегическую позицию, чтобы взять из шкафа вещи, придется ее отодвинуть, но Лиза уже имела опыт подобных провокаций. Стоит ей только протянуть руку, чтобы попытаться открыть дверцу, как будет разыграна сцена «неблагодарная дочь избила старую мать».
Она опустилась на диван рядом с распахнутым чемоданом и быстро проверила, что успела туда положить.
– Не допустишь, значит? – спросила Лиза спокойно. – Но ты же тридцать лет допускала, что твоя дочь глубоко несчастна, почему вдруг теперь такая забота?
– Как ты разговариваешь с матерью? – подал ожидаемую реплику отец.
Лиза улыбнулась ему. Иногда она не знала, что правильнее, жалеть ли отца или, наоборот, сердиться на него за то, что не дает матери никакого отпора. Он пользовался репутацией мягкого и доброго человека и никогда не начинал скандалов сам, но ни разу не попытался защитить дочь.
– Значит, ты была несчастна? Вот как? По крайней мере, нас ты не имеешь права в этом винить! Мы тебя ничему плохому не учили!
Лиза вздохнула:
– Вы не научили меня самому главному – любить самое себя.
– Когда я тебя воспитывала, то надеялась, что ты устоишь против этой потребительской заразы! Себя любят только негодяи, а нормальные люди прежде всего любят близких! Не думала я, что ты вырастешь такой эгоисткой!
Лиза закрыла молнию на чемодане и попробовала на вес. Совсем легкий.
– Это и есть высшее проявление эгоизма – отказывать человеку в праве любить себя самого. Мама, я не хочу с тобой спорить ни относительно теории воспитания, ни насчет своей собственной судьбы. Я выйду за Руслана, если вы готовы принять этот факт, поедем завтра к нему в больницу знакомиться, если нет – то нет. Я ухожу.
– Ишь как осмелела! Пока не нужна никому была, так сидела с фигой в кармане, а как только поманили, сразу побежала! Учти, уйдешь сейчас, обратно не пустим, когда тебя этот твой одноногий хахаль выставит за дверь!
– Ладно, – усмехнулась Лиза. На душе у нее вдруг стало очень спокойно. Зачем она переживала, плакала во время семейных ссор, горячилась, пыталась найти какие-то слова, чтобы пробиться к родителям, объяснить, что она думает и чувствует, и расстраивалась, что нужные слова, после которых все наладится, никак не приходят на ум. Сейчас она ясно поняла: таких слов не существует. Ни в одном языке нет слов, которые заставили бы человека слушать тебя, если он того не хочет.
– Хорошо, – повторила она холодно, – тогда я вынуждена буду подать в суд, выделить свою долю и продать ее или сдать в аренду. Если вам нравится жить в коммуналке, пожалуйста.
Конечно, куража ее хватило ненадолго, только дойти от комнаты до входной двери. Надев босоножки, Лиза расплакалась, попыталась обнять родителей, но мама с неприступным видом отстранила ее, загородив отца от посягательств дочерней любви.
– И рада уж была, что вышла за калеку, – выпустила она парфянскую стрелу, когда Лиза переступила порог квартиры.
С опухшим от слез лицом, всхлипывая и ежась от холода (не обратив внимания, что к вечеру ощутимо похолодало, Лиза покинула отчий дом в джинсах и футболке), с наполовину собранной сумкой она звонила в дверь квартиры Волчеткиных.
Макс долго не открывал, и только когда Лиза испугалась, что его нет дома, услышала в глубине квартиры шаги.
Судя по растерянному выражению глаз, он спал и, наверное, злился на непрошеных гостей, но, увидев Лизу, обрадовался и, подхватив ее чемодан, сразу повел в комнату Руслана.
Деликатный Голлербах быстро вышел под предлогом «сделать чайку», и она осталась одна, осматриваться и осваиваться.
Лиза остановилась посреди комнаты с немного неловким чувством, не уверенная, можно ли ей открывать шкафы и смотреть книжные полки.
До сегодняшнего дня она была у Руслана только три раза, один из них с официальным визитом к Анне Спиридоновне, и тогда Лиза так робела, что ничего не видела вокруг, полностью сосредоточившись на том, чтобы произвести на пожилую женщину хорошее впечатление, и, конечно, выглядела деревенской идиоткой.
Потом они с Русланом забежали к нему после работы, и никого не оказалось дома… Лиза улыбнулась, вспоминая, какой веселый быстрый секс случился у них на этой узкой кровати, как они все время пугали друг друга, что якобы слышат звяканье ключа во входной двери, и от этого школьного страха было смешно и легко.
И еще раз они пили чай все вместе, с Анной Спиридоновной и Максом, тогда Лиза чувствовала себя раскованнее, но все равно недостаточно свободно, чтобы глазеть по сторонам.
Ах да, еще она была здесь с обыском, но это не считается. Это воспоминание мы вынесем за скобки.
Осторожно опустившись на самый краешек кровати, Лиза осмотрелась в своем новом доме. Так непривычно было думать об этой немножко неуютной мужской комнате «дом».
Руслан жил в старом доме, и на высоком потолке еще сохранилась затейливая лепнина, завитки ее были слегка припорошены пылью, делая тени рельефнее и четче, чем задумывалось. Обои приятного фисташкового цвета с невнятным рисунком кое-где поверху начали отставать, а старинный дубовый паркет давно не знал мастики.
Около высокого окна под прозрачной тюлевой занавеской стоял письменный стол Руслана, видно, служивший ему еще со школьных времен. Такой стиль легкости и простоты был моден в шестидесятые годы: тонкие ножки, одна тумба с тремя ящиками с простыми медными колечками вместо ручек. Столешница покрыта листом органического стекла (кажется, это так называется), тоже, наверное, лежащим тут со школьных лет Руслана. От множества мелких царапинок и пятен стекло стало совсем непрозрачным, под ним виднелись какие-то фотографии и таблицы, но понять, что там изображено, оказалось невозможно.
Лиза отвела взгляд. Руслан вернется из больницы и сам покажет ей, что сочтет нужным. Нет, это все-таки чисто мужской подход к делу, женщина ни за что не позволила бы жениху водворяться к ней в свое отсутствие, предварительно не убедившись, что он нигде не обнаружит лишней пылинки или другого компромата.
Подойдя к небольшому платяному шкафу, очевидно старинному, со сдержанной резьбой и чуть рассохшимися дверцами, Лиза открыла его и улыбнулась. Вот, пожалуйста, вещи свалены на полках единым конгломератом, а Руслану совсем не стыдно, что она видит это безобразие.
И все равно, прежде чем наводить порядок, надо спросить у него разрешения. Лиза потянулась к телефону, а потом взгляд ее упал на такую же кровать у противоположной стены. В отличие от той, на которой сидела Лиза, вторая кровать была застелена очень аккуратно, без подушек и белья, покрывало лежало прямо на матрасе.
Это постель его жены, поняла Лиза с глухим чувством то ли неприкаянности своей, то ли неуместности в доме Руслана.
Ей стало страшно – получится ли что-нибудь у них обоих? Удастся ли ей вплестись в его жизнь, стать неотъемлемой частью, или так и придется жить гостьей, спать на кровати первой жены и знать, что никогда не займешь ее место в сердце Руслана?
Войдя, она оставила дверь в комнату открытой, и Макс остановился на пороге, деликатно покашливая, чтобы обратить на себя ее внимание.
– Пойдемте, покажу, где у нас постельное белье и все остальное. Мне неловко играть роль хозяина, потому что я тут гость, просто засидевшийся сверх всяких приличий, но, надеюсь, вы скоро освоитесь и положение изменится.
Лиза благодарно улыбнулась.
Пока она предавалась любимому занятию – страхам и сомнениям, Макс накрыл в кухне ужин, состоящий из бутербродов с сыром и печенья.
Лиза от волнения не хотела есть, но с удовольствием пила чай из широкой чашки в форме полусферы с нежным цветочным рисунком. Тонкие стенки и тусклый золотой ободок выдавали старинную работу, и было приятно и немножко страшновато держать чашку в руках.
Макс принес планшет и показал Руслану по скайпу, как они чинно сидят в сумерках, в ровном круге света от лампы с зеленым шелковым абажуром.
Связь была не очень хорошая, картинка часто зависала и распадалась на квадратики, а голос передавался так, будто говорит сильно проржавевший робот, но все же Руслан заметил, что она чувствует себя неуверенно и неловко.
Он перезвонил ей на мобильный и шепнул, что любит и очень скучает.
– Потерпи немножко, и скоро нам с тобой будет казаться, будто мы всегда вместе жили, – сказал Руслан, и Лизе стало стыдно, что она, вместо того чтобы ухаживать за женихом, скандалит с мамой, а потом рефлексирует как последняя неврастеничка.
Наступает время, когда ей надо быть сильной, и если раньше она могла себе позволить впустую тратить энергию на выяснение отношений с родителями, теперь придется это прекратить.
После ужина Лиза занялась готовкой. Руслан был еще слаб, из-за болезни у него то совсем не было аппетита, то хотелось всяких неожиданных вещей вроде запеканки с тыквой. «Когда я работал врачом, то с удовольствием ел больничную пищу, которая мне не положена, а став пациентом, видеть ее не могу. Диалектика», – смеялся он.
Яростно взбивая белки ручным венчиком, Лиза думала, как некстати сейчас пришлось это негласное расследование. Оно хорошо для страдающей одинокой бабы, а замужней женщине где взять время на игру в великого детектива?