Подумав, Оксана сказала, что удивление в голосе собеседника звучало искренне, но она ни за что не может ручаться.
– Перескажите весь разговор.
– Он поздоровался, спросил, помню ли я, кто он такой, я сказала, помню. Очень вежливо он поинтересовался, обдумала ли я его слова и что решила, ну, я не выдержала, заплакала и все выложила ему. Он будто меня загипнотизировал, спрашивал, а я и говорила. Наверное, если б знал, то не задал мне столько вопросов.
– Разумно. Дальше.
– А дальше он стал меня утешать, и мне действительно стало легче, – Оксана жалко улыбнулась, – пока я с ним разговаривала, было такое чувство, словно мне наконец дали напиться воды после долгой жажды. Первую ночь я заснула без снотворного и только утром поняла, что, наверное, должна вам рассказать.
– Он вам оставил какие-то свои координаты? Что-нибудь?
Оксана покачала головой, а потом с раскаянием добавила, что неизвестный теперь знает, что полиция в курсе его существования. Она рассказала абсолютно все, о чем теперь жалеет.
Зиганшин только развел руками. Жалей не жалей, а сделанного не воротишь.
Поблагодарив за информацию, Мстислав Юрьевич проводил ее до дверей отдела и остался стоять на крыльце, с неприязнью глядя вслед стройной фигурке в безукоризненно выглаженном летнем костюмчике. Только он стал немного успокаиваться, как эта Оксана снова окунула его в горе, в бессильную ярость оттого, что Наташа осталась бы жива и здорова, если бы только мать Олега Карпенко прислушалась к словам неизвестного доброжелателя!
«Нет, Зиганшин, так не пойдет, – сказал он себе, – если ты хочешь дальше работать и растить Наташиных детей нормальными людьми, а не неврастениками, то будь любезен, сними кастрюлю с молоком своей души с огня бесплодных сожалений!»
Тут взгляд его, бездумно скользивший по фасаду соседнего дома, упал на два голых оконных проема во втором этаже. Там происходил ремонт в своей начальной стадии жертв и разрушений. Рамы были сняты, и хорошо виднелись серые бетонные стены с пятнами штукатурки. Два мужика в забрызганных раствором майках сели на подоконник, достали сигаретки и со вкусом затянулись.
Зиганшин посмотрел на их смуглые довольные физиономии и вдруг сообразил, что именно встревожило его в Васиной квартире.
Вернувшись с осмотра места происшествия, Лиза хотела пойти к себе, но начкрим вышел из своего кабинета навстречу так стремительно, будто поджидал ее.
– Мстислав Юрьевич!
– Елизавета! – сказали они одновременно и засмеялись, так их столкновение походило на свидание влюбленных. Зиганшин сделал широкий приглашающий жест, и Лиза устроилась на облюбованном стуле, думая, что в последний месяц бывала у начкрима в кабинете чаще, чем все предыдущие годы.
– Я хотела тебе…
– Я хотел тебе…
Снова сказали они синхронно и снова засмеялись.
– Давай ты первая.
Лиза не стала спорить:
– Появилась новая информация. Не могу сказать, что я приложила какие-то усилия, чтобы ее добыть, скорее она сама свалилась мне на голову, но факт есть факт, – Лиза пересказала свою вчерашнюю беседу с Колдуновым, – так вот, сначала я была уверена, что Ян Александрович банально обознался, а пока на краже тусовалась, подумала: а если нет? Если Георгий Петрович жив? Это ведь многое обьясняет. Наверное, для правды это даже слишком логично, как говорится, если бы Шелест не был жив, его следовало воскресить. Смешно, конечно, что я один мимолетный взгляд старого друга противопоставляю официальным документам и готова поверить ненадежному свидетельству, лишь бы только решить задачку, но…
– Да нет, не смешно, – хмыкнул Мстислав Юрьевич, – я верю, что Шелест жив, и даже знаю, где его искать. Помнишь, я все не мог понять, что меня взбесило в квартире Васи?
Лиза кивнула, не совсем понимая, куда он клонит.
– А сегодня, слава богу, щелкнуло в башке. Первая несообразность: у Васи дома чисто прибрано, а Надежда Денисовна – бардачница, у нее до сих пор зимняя обувь по прихожей разбросана.
– Ну и что?
– Ну и то! Если женщина неряха, это состояние души. Пусть она чувствует перед своим подопечным невероятную ответственность, все равно не сможет содержать его хату в порядке, даже если очень захочет. Это подсознательный уровень, внутренняя планка, которую ни задрать, ни опустить. Стало быть, Василий сам наводит порядок или у него орудует еще одна женщина. И то и другое маловероятно, если он тяжелый инвалид по психзаболеванию.
Лиза скептически усмехнулась, стараясь скрыть смущение. Столько она в свое время наслушалась от мамы упреков в лени и неряшестве, что теперь любые замечания подобного рода иррационально принимала на свой счет.
Зиганшин живет бобылем и плоховато искушен в дамской психологии. Надежда старается, чтобы у Васи был порядок, потому что его могут навестить представители службы опеки, врачи из диспансера и другие официальные лица, и женщина хочет произвести на них хорошее впечатление, а для себя сил уже не остается, вот и все. Вся дедукция.
– Ладно, пусть, – сказал Мстислав Юрьевич примирительно, – ты женщина и понимаешь в уборке больше моего. Если ты считаешь, что тетка может вылизывать квартиру умалишенного, которому глубоко плевать, в какой обстановке он живет, и разводить грязищу в собственном доме, хорошо, я тебе поверю. Но это так, мелкий штрих, а зацепило меня другое. У Васи сделан свежий ремонт, не Версаль, конечно, но достаточно приличный. Полмиллиона туда точно вкинуто, а с учетом, что дом старый, нестандартный, то и восемьсот штук.
– Тебя же дальше прихожей не пустили.
– Ну да, он только в коридоре ремонт затеял, сумасшедший, что возьмешь, – ухмыльнулся начкрим, – а в комнатах дикий бардак, в кухне тазики под раковиной, унитаз расколот, и так далее. Но даже если так, все равно, там одних дверей тысяч на сто пятьдесят по самым скромным подсчетам. А поскольку я человек опытный в ремонтной теме, могу точно тебе сказать, что работа делалась лет пять назад, может быть, семь, но никак не дальше. Как только я понял про ремонт, в моей голове сразу возникли вечные вопросы русской интеллигенции: «на хрена?» и «с каких шишей?». В самом деле, зачем Надежде обустраивать своему подопечному царские хоромы, когда ему вообще-то после психиатрической больницы любая дыра должна казаться райским местом? На пенсию по инвалидности ремонт никак не осилишь, на зарплату завуча при наличии двоих детей – тем более. Муж у нее простой работяга, тоже не осыпает семейство золотым дождем.
– Васина мать сделала, пока жива была. Как раз к возвращению любимого сына из психушки подгадала.
– Правильно мыслишь, но или я не опер? Пока ты там на краже прохлаждалась, я быстренько метнулся в Васин адрес, ибо при первом визите обзавелся там прекрасными осведомителями. Мои источники сказали, что ремонт таки состоялся года через три после смерти Жени. Но они решили, что Надежда просто очень добросовестно исполняет свои обязанности. Васин отец был великий ученый, наверняка дарил жене драгоценности, вот Надька продала кое-что и обустроила жилище своего подопечного.
– Так оно и было, наверное.
Начкрим покачал головой и сказал, что лично он не знает примеров подобного альтруизма. Это же надо хорошо продать украшения, не по цене лома, потом управлять процессом, скандалить с мастерами, продавать следующую партию драгоценностей, потому что любой ремонт выходит в три раза дороже и в пять раз дольше, чем планировалось изначально, словом, в данном случае цель не оправдывает средства.
– Хорошо, допустим, внешность обманчива и Надежда эта действительно опупенная альтруистка, – Зиганшин энергично сделал круг по кабинету и вернулся к стулу, на котором сидела Лиза, – допустим, нам просто не достичь таких высот самоотверженности и не понять, на кой черт украшать быт полному дураку, когда родные дети голодают. Но, Лиза, мы с тобой работаем в полиции не первый год и знаем человеческую природу. Сколько ты видела примеров бескорыстного благородства? Помнишь римское право, cui prodest? Ты сказала, если принять версию, что Георгий Петрович Шелест жив, это многое объясняет. А если предположить, что он живет под видом шизофреника Васи, это объясняет вообще все.
Лиза стащила у Зиганшина со стола чистый лист бумаги и быстро нарисовала кошку. Заштриховывая полоски на спинке, она пыталась привести известные им факты в соответствие с гипотезой начкрима.
Во-первых, приличный внешний вид и связная речь Васи. Потом наблюдение соседки, что Вася состоит со своей опекуншей в интимных отношениях. И самое главное – завещание Георгия Петровича, в котором он оставил свою квартиру детям Надежды. Если он допился до смерти, как утверждают его соседи, разве его должен был волновать вопрос, кому достанется его жилье? Хотя… Надежда поставила ящик водки, вот он и побежал к нотариусу.
Но если допустить, что Шелест жив, с какой стати…
– Стоп! – от волнения Лиза вскочила, едва не опрокинув стул. – Ты совершенно прав, Мстислав Юрьевич! Конечно, Вася Савельев – это Георгий Шелест, только ремонт тут ни при чем. Смотри, для установления факта смерти человека нужен труп. А где его взять?
– Где-где? У несчастного Василия, больше-то и негде.
Теперь схема стала ясна, но в практическом плане эта ясность мало что меняла. С доказательствами полный швах, а домыслы работников следственных органов судами в расчет не принимаются.
Прах предполагаемого Георгия Петровича кремирован, генетическую экспертизу не проведешь. Зиганшин вспомнил, что Вера Савельева погибла насильственной смертью, стало быть, похоронена в земле, и останки ее можно эксгумировать, но что это даст? Любой адвокат скажет, что они с Василием всего лишь единокровные брат и сестра, а если Васина мать в свое время с кем-то согрешила, то полное отсутствие кровного родства с Верой не мешает Васе Савельеву оставаться Васей Савельевым.
Засунуть псевдо-Васю на психиатрическую экспертизу? С какой стати? В рамках какого дела? На основании каких данных? Предположим, Шелесту не удастся заморочить голову команде компетентных специалистов, и они дадут заключение о его нормальности. Что дальше? Ура, чудесное исцеление! Линейная логика «раз Вася Савельев сумасшедший, а этот человек нет, то он не является Васей Савельевым» в данном случае не работает.