Нет, я ни разу не пожалел, что Шадрин перевыполнил задание, ни разу! Наоборот, я стал готовить следующего убийцу.
Дальше я с помощью Скролибовского и Миханоши лишил жизни Кривицкого и Шишкина, двух идиотов из серии «ради красного словца не пожалеем и отца».
Крашенинников меня люто подставил, слов нет, но он спасал свою задницу, а этим двоим ничего не угрожало! Особенно Шишкину, и совершенно необязательно было с такой страстью топить меня в дерьме. Кривицкий мог дать заключение, что молодой врач добросовестно заблуждался, и все тут же заглохло бы. Схлопотал бы выговор, в крайнем случае уволили за несоответствие, но я остался бы с Верой, и не пустил бы ее одну к мачехе. Вообще, странно, эта самая мачеха, Васина мать, сделала зла больше, чем все трое, вместе взятые, именно она инициировала мою травлю, именно она настроила Васю так, что он убил Веру, в конце концов, именно она отказала собственному сыну в нормальном лечении, но когда я узнал о ее смерти, ничего не шелохнулось у меня в душе. Ни малейшего злорадства, только вялое сочувствие к женщине, так тяжело прожившей последние годы.
Дальше, Мстислав Юрьевич, я подхожу к трудной для вас теме. Я долго колебался насчет Олега Карпенко, нужно мне с ним работать или нет, потому что не знал, справедливо ли наказывать судью. Во-первых, она женщина, во-вторых, судила беспристрастно, основываясь на тех экспертных заключениях, которые ей подсунули, и тех документах, что ей предоставила администрация. Как она могла знать, что приказ о моем назначении исполняющим обязанности заведующего отделением грубо сфабрикован? Но с другой стороны, я же давал показания, говорил все как есть, а она будто не слышала меня.
После напряженных размышлений (я знаю, что вершить справедливость, не будучи уполномоченным к этому обществом, постыдно, позорно и часто свидетельствует о психическом расстройстве, но, черт возьми, так приятно, что я не смог себе отказать) я решил ни в коем случае не убивать ее, а напугать и, может быть, ограбить. По отработанной схеме я позвонил матери Карпенко и, получив отлуп, дал ей время на размышление.
Мне больше не нужно было лопатить Интернет в поисках подходящего исполнителя, и я решил отдохнуть, а заодно подумать, чем хочу заниматься дальше, когда возмездие будет закончено.
Короче, я забросил планшет и перестал следить за новостями. Целыми днями валялся в парке и читал классическую литературу. Знаете, как бывает, когда отморозишь ноги? Пока на холоде, ничего не чувствуешь, а в тепле все начинает ныть, саднить и покалывать. После того как я отомстил за Верину смерть, с моей душой стало происходить что-то похожее, она начала оттаивать и болеть.
Потом пришли Вы, и я понял, что скоро буду разоблачен. Все-таки я психиатр и могу определить настойчивого человека с высоким интеллектом.
Сидеть и дожидаться, пока Вы сложите два и два, было бы глупо не только для Жоры Шелеста, но и для дурачка Васи Савельева, поэтому я, не прощаясь с Надей, собрал свои нехитрые пожитки и был таков.
Заехав к Андрею, я взял у него из сейфа свой запасной паспорт, пластиковые карты и некоторую сумму в валюте. Уже собираясь заказать такси, я вспомнил про обязательства перед Карпенко. Я без сожалений расстался с идеей отомстить судье, все равно сомневался в ее праведности, но должен был позвонить его мамаше, как обещал. Вдруг она, понаблюдав за сыном, решила все-таки показать его специалисту, тогда я могу сориентировать ее, как и куда обратиться.
Итак, я позвонил и с ужасом узнал о смерти Вашей сестры. Я опоздал, недооценил степень тяжести состояния бедного парня, и, конечно, нам обоим сейчас очень трудно поверить в то, что я все равно ничего не смог бы сделать.
Примите мои соболезнования и простите, что опоздал с помощью. Я попросил Андрея переслать Вам тетрадку, где записывал что-то вроде дневника, когда был еще Шелестом. Может быть, Вы что-то найдете для себя полезное, какое-то утешение в чтении моих переживаний. Если нет, выбросьте эту тетрадь без сожалений. Или оставьте, вдруг Вы когда-нибудь поймаете меня, и тетрадь послужит уликой для идентификации моей личности. Кто знает, как сложится дальше жизнь?
Надеюсь, Надя не будет привлечена к ответственности, насколько я понимаю, это письмо не может служить доказательством, мало ли кто что строчит по электронке. Чтобы доказать, что мы с ней похоронили Васю, нужно как минимум поймать меня, а сделать это будет непросто.
Я жил сначала гением, потом зеком, потом сумасшедшим, всегда маргиналом, всегда на краю. Теперь я обычный человек, и вольюсь в самую гущу общества, и ничем не стану выделяться. Не иголка, а травинка в стоге сена.
Прощайте, Мстислав Юрьевич. От всего сердца желаю Вам примириться с Вашей утратой.
Лиза молча отложила планшет и посмотрела на Голлербаха. Зиганшин переслал им письмо Шелеста, как только получил его, и пока никак не комментировал.
Наверное, он чувствует себя униженным, что так бездарно провалил дело в последнюю минуту, когда они были на волосок от раскрытия сложной комбинации.
– Не удивлюсь, если завтра он разработает мощный план-перехват, – улыбнулась она.
– Вы с ним хорошо поработали, – неожиданно заметил Руслан. Лиза рассказала ему обо всем, главным образом для того, чтобы он попросил от ее имени прощения у Яна Александровича, и попытался убедить профессора, что не все менты – козлы, – а то, что в последний момент Шелест от вас сбежал, ничего страшного. Мы, опытные врачи, все равно радуемся, когда поставили правильный диагноз, несмотря на то, что больной умер.
– Я передам Зиганшину. И больной, похоже, действительно умер, потому что при наличии документов мы его никогда не найдем.
– А через того наркомана?
– Руслан, ты думаешь, там один-единственный наркоман сидел? Зек-наркоман – это все равно что Иван Иванович Иванов.
– Иван в кубе встречается не так уж и часто. А что будет с Надеждой?
– Ничего. Наоборот, получит приятный бонус в виде пятилетнего владения квартирой, пока Васю Савельева не объявят умершим. Так бывает иногда: мы все знаем, но доказуха такая мутная, что нет смысла даже начинать. Мне жаль эту женщину почему-то. Наверное, она действительно любила Георгия Петровича, а он так пренебрежительно к ней относился и в своем покаянном письме свалил на нее львиную долю вины.
Макс, вставший к плите, чтобы налить им еще чаю, вдруг остановился.
– Вы ее не жалейте, – сказал он тихо, – я рассказывал уже, но вы, кажется, отвлеклись в тот момент. В Васиной истории есть записи, где он признается, что это Надежда науськала его убить Веру. Георгий Петрович почему-то думал на мать, но какая мать будет толкать сына на убийство? Сразу после госпитализации он был в остром состоянии и с трудом вступал в контакт с врачами, разговорился где-то через полгода только. Вот и сообщил, что Надя постоянно ему внушала, что Вера носит в животе монстра и скоро выкинет брата на улицу, а может быть, и убьет, потому что он будет ей мешать воспитывать своего ужасного ребенка. Получается, Шелест, цепляясь за прошлое, взял в любовницы убийцу своей жены.
Помолчали. Сказать тут было нечего. Вдруг вспомнился совет, что, когда твой корабль тонет, образуется воронка, которая утянет тебя на дно, если ты не успеешь отплыть подальше. Так и в жизни. Когда случилось горе, все, во что ты верил, разрушилось и ушло на дно, нужно плыть, не оборачиваясь и не хватаясь за обломки.
Руслан взял планшет и пробежал письмо Георгия Петровича глазами.
– О, смотрите-ка, этот тонкий эстет в постскриптуме стихи прислал, из «Улисса» Теннисона:
В путь, друзья,
Еще не поздно новый мир искать.
Садитесь и отталкивайтесь смело
От волн бушующих; цель – на закат
И далее, туда, где тонут звезды
На западе, покуда не умру.
Быть может, нас течения утопят;
Быть может, доплывем до Островов
Счастливых, где вновь встретим Ахиллеса.
Уходит многое, но многое пребудет;
Хоть нет у нас той силы, что играла
В былые дни и небом и землею,
Собой остались мы; сердца героев
Изношены годами и судьбой,
Но воля непреклонно нас зовет
Бороться и искать, найти и не сдаваться.
Лиза улыбнулась. Георгий Петрович натворил много зла, но, надо отдать ему должное, нашел именно те слова, которые были сейчас нужны им всем. И Максу, и ей, и Руслану, потерявшему ногу и неуверенному в будущем, которое еще месяц назад представлялось таким ясным, и Зиганшину со свалившимися на него в одночасье детьми. Уходит многое, но многое пребудет… Она взяла руку Руслана, сильную, с твердыми мозолями на ладони, и крепко стиснула ее. Он подмигнул в ответ.
– Завтра возвращается тетя Аня с Христиной, – сказал Макс сварливо, – а ты так и не признался матери.
Руслан только развел руками.
– Опять мне придется самому разгребать. Что ж, один поеду встречать, а по дороге начну: тетя Аня, ты только не волнуйся, тут Руслан внезапно приболел, но теперь уже поправился, только немножко изменился, ты сейчас сама увидишь. Мне вообще страшно подумать, что она с нами сделает, когда увидит. А я хотел любимую женщину обнимать, а не исправлять твои косяки.
– Жизнь, она такая штука суровая, тебе ли не знать, – сказал Руслан, смущенно улыбаясь, – очень мало объятий и много косяков. Ладно, с тебя только дорога из аэропорта, дальше я все приму на себя.
– И на меня, – шепнула Лиза.
– И на тебя.