В сущности, Виталий был недалек от истины. Но его доклады на публику Кристину раздражали.
Виталий воспринимал себя как истину в последней инстанции. Спорить с ним стоило только в одном-единственном случае — если в конечном итоге обязательно согласиться. И последнее слово он всегда старался оставить за собой. А если попадался упрямый спорщик, Виталий либо переходил на грубость, либо резко обрывал дискуссию.
Кристина вытерла злые слезы. Плакать бессмысленно… И ничего особо радостного от их общей судьбы и окольцованности она не ожидала. Только все равно получилось чересчур больно и неожиданно…
— Кстати, ты тоже абсолютно свободна в своих поступках и вправе погулять и отдохнуть от меня, — великодушно заметил Виталий. — Я возражать и ревновать не буду. Зато сравняем счет.
— Я давно уже переросла панель, добрый человек… — пробормотала Кристина.
Близости между Ковригиными не наблюдалось уже давно. Никакой. Ни физической, ни душевной.
Совсем недавно, летом, Кристина сделала неловкую попытку исправить положение, хотя и не надеялась на успех.
Они поехали на трех машинах, с приятелями, на ночное сидение у костра. В кои-то веки вырвались! Кристина радовалась, хохотала, заигрывала с ухмыляющимся мужем. По дороге вспомнили: ведь сегодня Иван Купала!
— А в этот день надо не только через костер прыгать, но и на берегу реки заниматься развратом! Ура, ура! — выпалила Кристина и внимательно, с удовольствием глянула на красивые ноги.
Она гордилась ими по праву. В ее довольно худой и не слишком по-женски выразительной фигурке ноги оказались наиболее удачной и решающей деталью.
Сидящий у руля Виталий отозвался деловито и твердо:
— Ну нет! Разврат отменяется.
И затем полчаса невозмутимо внушал жене и остальным, как опасно сидеть и лежать на сырой холодной траве — лето дождливое! Как просто женщине подхватить пиелонефрит и застудить придатки, а Кристина и так богатырским здоровьем не отличается. И вообще интим требует чистоты и уюта, горячей воды и тепла, а они не животные и не пейзане, чтобы предаваться страсти при свете луны и мерцании звезд…
Кристина замучилась слушать его словесные выкрутасы и махнула рукой.
Несколько лет жизни с Виталием приучили ее к несложной мысли, что он не захочет так много потерять. Много — это она, Кристина. Браки, близкие к расчетливым, довольно выживаемы.
Да он и не хотел. Просто зарвался. Хотя неизменно помнил, что за ней стоит ее папа. А Геннадий Петрович — слишком значимая фигура в истории страны, настоящая ценность государства, в котором он имеет заслуженное право на все. Когда-то именно Геннадий Петрович пошел по стопам своего научного руководителя, уже давно почившего в бозе, и ловко перенял у него, а потом мастерски усовершенствовал способ сохранения лежащего в Мавзолее Ильича. Под руководством профессора Воздвиженского, которого называли волшебником, ныне трудилась целая лаборатория, поддерживающая вождя революции в надлежащем виде для любопытствующих экскурсий и грядущих потомков. Геннадий Петрович гарантировал сохранение мумии первого коммуниста страны в течение ста лет. Таким образом, профессор воздвиг себе некий невидимый мавзолей, готовый простоять долго, целые века.
Самое смешное, что Кристина родилась двадцать второго апреля. И отец много лет шутил, что в честь его дочки каждый год вывешивают флаги. А потом флаги исчезли вместе с шуткой.
Папа… Как же любила и любит его Кристина!..
Утром он первым, раньше мамы, приходил поцеловать дочку в носик и справиться о ее самочувствии. Ощущая в полусне папин поцелуй, Кристина цеплялась за отцовскую шею, не размыкая ленивых поутру век… Папа… Всегда ласковый, всегда заботливый, всегда приходящий на помощь…
В детстве Кристина часто болела. Вообще все ее главные воспоминания о том времени были тесно связаны с кроватью. Там Кристина проводила основное время своей жизни.
Ангины, корь, скарлатина… Отит, воспаление легких, ветрянка… А еще ревмокардит, артрит и гайморит… И если бы не папа…
Иногда, просыпаясь ночами, мучаясь от боли и высокой температуры, Кристина неизменно видела отца в кресле рядом с кроватью. Он дремал, уронив голову на руки, но своего поста не покидал. Папа лечил, приводил знакомых докторов, давал лекарства и травы, делал уколы, кормил, поил чаем… И вновь преданно дежурил возле постели дочки…
Он прозвал ее подарком для хирургов. Прозвище приклеилось. Хирурги обожают худых людей, в чьих животах не нужно долго разыскивать печень или селезенку — все тут как тут, под руками.
Болея, Кристина часто мечтала о том неведомом пока человеке, хирурге или другом великом враче, который спасет ее от страшной беды. Например, от смерти на операционном столе. И влюбится в нее на всю оставшуюся жизнь… Именно врач, как папа.
Болезней к ней приклеивалось море, плюс ко всему у Кристины долго не было чувства края, и она падала ночью во сне с кровати почти до двенадцати лет. Родители вечером всегда заставляли ее диван стулом или креслом. Однажды в суматохе переезда на дачу забыли это сделать, и девятилетняя Кристина свалилась с дачной кровати да еще вдобавок упала на оставленный рядом, тоже случайно, по недосмотру, чемодан и разбила о его металлический открытый замок верхнюю губу.
Кристина орала так, что разбудила и переполошила даже владельцев соседних домов. Там решили, что на дачу профессора Воздвиженского напали бандиты и зверски убивают взрослых и ребенка. Мужчины примчались на помощь, на ходу вооружившись топорами, молотками и кольями. Кто что успел схватить второпях. Увидев вооруженных полуодетых соседей, почему-то воинственно ломившихся со свирепыми лицами на террасу, Кристина перепугалась еще больше. Взрослые с большим трудом успокоили ее.
Потом родители смеялись, часто воспоминая этот случай. И радовались, что им так повезло с соседями по даче. А Кристина несколько дней через силу глотала одну лишь манную кашу. Заходили все те же соседи, теперь улыбающиеся и мирные, без всяких кольев, гладили Кристину по голове и говорили привычное о свадьбе, до которой все всегда и у всех отчего-то обязательно заживает.
Немало неприятностей доставляли Кристине и ежедневные непременные, по расписанию, завтраки, обеды и ужины. Эти постоянка и обязаловка угнетали. Кристина родилась малоежкой, а родители считали святым долгом накормить единственного ребенка, — то есть насильно, с уговорами, сказками и прибаутками впихнуть в дочь суп, мясо или макароны.
Завтраки, и обеды превратились для Кристины в ужас. Она их боялась и старалась по возможности оттянуть. Ужины проходили чуть легче — к вечеру есть немного хотелось.
Однажды утром, не в силах жевать ненавистную гречку, Кристина стала потихоньку, отворачиваясь от матери, одновременно еще что-то поджаривающей на сковородке, выплевывать кашу и прятать за диван. Вскоре, таким нехитрым образом, Кристина гречку одолела, чем порадовала мать. Правда, через несколько дней мама, убираясь на кухне, наткнулась на горку запылившейся гречки. Она все поняла, обругала дочь, почему-то обвинив в неблагодарности, и принялась вталкивать в нее еду с удвоенной силой и энергией.
К концу школы болезни отступились от Кристины, то ли побежденные ее молодостью, то ли напуганные ее отцом. Так что в институте она почти не болела.
Отец радовался и повторял:
— Было бы здоровье, остальное купим!
Папа сильно ошибался.
Правда, он попытался купить Кристине семью и счастье, и сделал это легко, ловко, играючи, в расчете на блестящую победу. Но промахнулся. Финал оказался печальным.
Кристина иногда удивлялась, почему он, умный, на редкость практичный и такой опытный, думал, будто действительно возможно все купить. Были бы деньги…
Геннадий Петрович всегда все мерит на рубли, потом — на доллары, а позже — на евро. Считал деньги всеобщим эквивалентом. Они полностью соответствовали его представлениям о глобальной независимости, неограниченной силе и оружии. И он упорствовал в своих заблуждениях и понимании жизни. Почему? Вероятно, потому, что он все-таки был недалек от истины в ее самом примитивном, простейшем осмыслении и выражении.
— Голодный врач опасен! — смеясь, повторял Воздвиженский. — И даже очень! Поэтому докторам надо платить и платить! И чем больше, тем лучше!
Виталий учился в ординатуре у Воздвиженского. Геннадий Петрович еще долгие годы, кроме нежной заботы о вожде, ректорствовал в мединституте, а иногда, крайне редко, руководил научными трудами молодых, подающих надежды медиков.
Виталий Ковригин такие надежды очень даже подавал.
2
В детстве Егор хотел стать водолазом. Мечта родилась не случайно. В маленьком городке, где он жил, было большое и какое-то подозрительное и опасное озеро.
— Гнусь! — с отвращением отзывалась о нем мать. И боязливо передергивала плечами.
Там постоянно тонули люди. Летом — вообще чуть ли не через день, особенно приехавшие в гости к родным и еще не успевшие до конца осознать подвохов тишайшего, на первый взгляд, гладко-спокойного озера. Второй, более внимательный взгляд на этого хитрого обманщика многие кинуть уже не успевали…
Осенью и весной тонули, конечно, меньше. Кому придет в голову лезть в холодную воду? И все же кому-нибудь обязательно приходило. Например, перепившимся водки или винца мужикам или полоумным спорщикам — встречались и такие. Или безрассудно влюбленным, желающим во что бы то ни стало доказать любимой свою преданность и глубину чувств с помощью купания в ледяной воде и продемонстрировать собственные силу и мужество. Дураков на земле всегда хватало.
После всех этих споров и пьянок часто вызывали водолазов. Они приезжали — неторопливые, сосредоточенные, уверенные в себе, — и шли к озеру. Довольно неуклюжие в скафандрах, водолазы бесстрашно и деловито уходили в озерные глади, властно их разбивая и, наверное, уже выучив наизусть все водоросли на дне, до мельчайшей последней травинки.
В такие дни Егор мчался на берег и упрямо торчал там до посинения. Пока, наконец, водолазы не извлекали на потревоженную серую водную поверхность очередного безумца, которому своей последней ошибки никогда больше не осознать.