Как уже было сказано выше, наиболее популярными интерпретациями фигуры Сына Человеческого в современной науке является коллективная интерпретация, усматривающая в нем символическое изображение еврейского народа, и ангельская интерпретация, видящая в Сыне Человеческом архангела Михаила или коллективный символ «святых Всевышнего», то есть ангельских сил. Несмотря на то, что исследователями книги Даниила уже было высказано множество аргументов в защиту обеих точек зрения, мы попытаемся еще раз обратиться к этому вопросу и установить наиболее обоснованное толкование образа Сына Человеческого и выражения «святые Всевышнего».
Следует отметить, что большинство исследователей традиционно рассматривали «святых Всевышнего» и «Сына Человеческого» как выражения, относящиеся к одним и тем же референтами, интерпретируя их как указания на ангелов или на праведных иудеев соответственно. Тем не менее, такой подход далеко не самоочевиден – автор вполне мог представлять себе вручение царства как происходящее и на небе, и на земле, описывая в своем произведении оба события. Указание на земное дарование царства совершенно очевидно присутствует в Дан 7, 27, где говорится о даровании царства «во всей поднебесной» «народу святых Всевышнего», то есть еврейскому народу. Проблемой, вызывающей гораздо большие затруднения, является интерпретация остальных пассажей, где повествуется о даровании царства «святым» и «святым Всевышнего». Говорится ли здесь о земном или о небесном царстве, об ангелах или праведных иудеях?
По нашему мнению, ключом к верному пониманию Дан 7 в первую очередь является установление правильных соответствий между видением и его интерпретацией. Видение содержится в стихах Дан 7, 2–14, а его краткое и расширенное толкование – в стихах Дан 7, 17–18 и Дан 7, 23–27. Сравнительный анализ указанных стихов позволяет сразу же сделать вывод об особенно тесной смысловой и стилистической связи между стихами Дан 7, 14 и Дан 7, 27. В обоих стихах говорится о царстве, которое, соответственно, даруется Сыну Человеческому и «народу святых Всевышнего». Это царство характеризуется как вечное и не подверженное разрушению, а его получатель становится предметом служения и повиновения всех властителей (Дан 7, 27), народов, племен и языков (Дан 7, 14). В обоих стихах фигурируют три идентичных предмета, даруемых Сыну Человеческому и народу святых Всевышнего: «власть, слава и царство» и «царство же, и власть и величие царственное». Наконец, оба стиха занимают одно и то же место в видении и в его толковании, завершая соответствующие тексты. Все эти наблюдения позволяют предположить, что автор книги Даниила идентифицировал Сына Человеческого с «народом святых Всевышнего». Это предположение начинает выглядеть еще более убедительно при обращении к стиху Дан 2, 44, описывающему царство, которое Бог воздвигнет после крушения четырех языческих царств, символизирующихся огромной статуей. В нем прямо не говорится о том, кто получит это царство, однако указывается, что «царство это не будет передано другому народу», что позволяет заключить, что получателем царства здесь также является определенный народ. Примечательно и то, что этот стих также заканчивает толкование сна Навуходоносора, занимая в композиции место, аналогичное стиху Дан 7, 27.
Таким образом, наш анализ позволяет согласиться с теми авторами, которые считают, что Сын Человеческий является коллективным символом еврейского народа, «народа святых Всевышнего». Тем не менее этот вывод не дает нам автоматического ответа на вопрос об идентичности «святых Всевышнего». Выражение «народ святых Всевышнего» может быть истолковано как genetivus qualitatis (народ, состоящий из святых Всевышнего) или genetivus possessivus (народ, принадлежащий/относящийся к святым Всевышнего). Очевидно, что первое толкование предполагает идентификацию «святых Всевышнего» с человеческими, а второе – с ангельскими существами. Стихи, в которых говорится о даровании царства святым (Дан 7, 18, Дан 7, 22), в силу своей лаконичности также не позволяют сделать однозначный вывод об отношении между святыми Всевышнего, народом святых Всевышнего и Сыном Человеческим. Вероятно, пролить свет на этот вопрос можно более детально рассмотрев соотношение этих образов в видении и его интерпретации.
Первое краткое толкование видения мы находим в Дан 7, 17–18: «Эти большие звери, которых четыре, означают, что четыре царя восстанут от земли. Потом примут царство святые Всевышнего и будут владеть царством вовек и во веки веков». В данном случае примечательно то, что автор не проводит прямой параллели между Сыном Человеческим и святыми Всевышнего, подобной той, которую он выстраивает между чудовищными животными и четырьмя царями. Уже этот факт позволяет усомниться в их тождестве. Это сомнение подтверждается дальнейшим повествованием. В Дан 7, 19–22 пророк в своем диалоге с ангелом вновь пересказывает свое видение. Сначала описывается четвертый зверь, который «пожирал и сокрушал, а остатки попирал ногами» до тех пока «не пришел Ветхий днями и суд был дан святым Всевышнего и наступило время, чтобы царством овладели святые». Здесь автор последовательно описывает события, до этого изложенные в Дан 7, 9–10, где сначала описывается появление Ветхого днями, а после этого – начало заседания божественного совета. О фигуре Сына Человеческого снова не говорится не слова: мы видим только упоминание «святых». Следует обратить особое внимание на то, что автор дает здесь описание видения, а не его толкование: пророк пока что не понимает смысла видения и обращается к ангелу с просьбой объяснить его. Следовательно, «святые» не могут быть в данным случае уже готовой расшифровкой образа Сына Человеческого – скорее всего, они являются персонажами видения, которых видел пророк. Очевидно, что это ангельские сущности, служившие Богу и предстоявшие перед Ним (Дан 7, 10), которым затем «был дан суд», и которые должны в дальнейшем «овладеть царством» (Дан 7, 22).
Принципиальным вопросом в данном случае оказывается трактовка фразы ןינוילע ישידקל בהי אניד «суд был дан святым Всевышнего». Был ли дан суд в пользу святых Всевышнего или им были даны судебные полномочия? Если первое толкование допускает понимание «святых Всевышнего» и как человеческих, и как ангельских существ, то второе делает единственно приемлемой ангельскую интерпретацию «святых». Анализ текста книги Даниила склоняет нас в пользу второго решения. Первое указание на это мы можем найти в самой 7 главе книги Даниила. В видении мы видим описание Ветхого днями и последующего начала заседания небесного суда, который затем приговаривает четвертого зверя к смерти. Появляющаяся в пересказе видения фраза ןינוילע ישידקל בהי אניד «суд был дан святым Всевышнего», скорее всего, соответствует фразе בתי אניד «суд сел» в видении Даниила. Эта фраза בתי אניד повторяется в Дан 7, 26, в толковании видения Даниила, сделанном angelus interpres, где говорится, что «воссядут судьи, которые отнимут у него (четвертого царства) власть губить и истреблять до конца» (Дан 7, 26). Исходя из этого указания можно с уверенностью заключить, что автор книги Даниила рассматривал этот суд как вполне реальное небесное событие, не требующее толкования.
Еще более сильные аргументы в пользу толкования, предполагающего участие «святых» в суде над четвертым зверем, обнаруживаются при обращении к 4 главе книги Даниила. В ней «святые» наделены судебной функцией: именно они выносят приговор Навуходоносору. Во сне Навуходоносору является сходящий с неба «святой и страж» – совершенно определенно ангельское существо. Он возвещает царю приговор, говоря, что это решение «повелением стражей определено и по приговору святых назначено» (Дан 4, 14). Здесь ןישידק «святые» предстают в качестве синонима ןיריע «стражей», и нет сомнения, что перед нами наименование идентичных ангельских сущностей. Содержание приговора «святых» в Дан 4 и Дан 7 совершенно аналогично: в Дан 4 они лишают царства возгордившегося Навуходоносора, а в Дан 7 выносят окончательный приговор последнему языческому царству и «отнимают власть и силу» у всех прочих языческих царств. Тема вынесенного святыми приговора в Дан 4 в целом хорошо соотносится с темой Дан 7 и, возможно, именно этот текст послужил источником вдохновения для автора арамейского апокалипсиса. Святые выступают в качестве судей; суд святых есть одновременно решение Всевышнего; это решение отнимает власть у возгордившегося владыки мира и может даровать ее «уничиженному между людьми» (Дан 4, 14). Примечательно и то, что фактически все древние интерпретации также понимают стих Дан 7, 22 как указание на участие «святых» в Божественном суде. Аналогичная идея возникает уже в кумранском тексте 4Q246, имеющем апокалиптический характер и явно вдохновленном книгой Даниила[243]. Обширные параллели этому мнению мы находим и в Новом Завете (Мф 19, 28; 1 Кор 6, 2). Примечательно, что во всех вышеуказанных параллелях под «святыми» понимаются человеческие, а не ангельские существа. Подобное мнение представляется нам определенным отходом от мысли автора книги Даниила, вызванным отождествлением «святых» с избранным народом.
Таким образом, мы можем описать логику автора арамейского апокалипсиса следующим образом. Бог даст святым Всевышнего власть осуществить суд над последней мировой империей, символизируемой четвертым зверем, результатом чего на земле станет получение царства «народом святых Всевышнего» – находящимся под особым покровительством ангелов еврейским народом, символизируемым Сыном Человеческим. Если для первых основную роль играет судебная функция, позволяющая выносить приговоры относительно судеб мировых держав, то второй получает служение и повиновение всех народов и всех царей.
Зачем автору арамейского апокалипсиса понадобилась подобная богословская концепция, выглядящая несколько усложненной? По-видимому, его беспокоило отношение между событиями, происходящими на земном и небесном уровне. Бог является царем и царствует во веки, однако дела на земле идут вовсе не идеально. Связано ли это с каким-то непорядком в небесной сфере? Автор еврейского раздела книги Даниила и особенно автор Апокалипсиса животных позднее разовьют последовательную теологию, объясняющую это соотношение. Мир находится во власти злых ангелов и придет к мессианскому совершенству только после того, как будет вынесено судебное решение в пользу светлых ангельских сил, а мятежные ангелы будут устранены от власти и наказаны. Мысль автора арамейского апокалипсиса отражает более раннюю стадию той же богословской траектории. Он считает наступление мессианского царства началом господства ангелов, «святых Всевышнего», которому будет соответствовать начало господства Израиля среди народов мира. Таким образом он решает для себя проблему соотношения земной и небесной сферы – вечное царство Бога дополняется царством «святых Всевышнего», которому на земле будет соответствовать царство «народа святых Всевышнего». Однако в мысли автора арамейского апокалипсиса еще нет образа злых сил, в определенной степени контролирующих исторический процесс, – они не принимают никакого участия в описанной им мировой драме.