ия Дан 7 и добавить к ним дополнительные смыслы. Первым моментом, обращающим на себя внимание, является то, что осуществлением предсказания о даровании царства Сыну Человеческому стало произошедшее в 1917 году явление восседающей на троне женской фигуры (Богородицы Державной в России и Кармельской Богоматери в Португалии). Каким образом оно может быть соотнесено с мужским характером фигуры Сына Человеческого? Казалось бы, перед нами предстает некоторое противоречие между видением и событиями, которые, по нашему мнению, стали чем-то вроде его символической реализации. Тем не менее более подробное рассмотрение этого вопроса указывает на то, что здесь мы сталкиваемся исключительно с проблемой перевода. В библейском языке выражения םדא ןב или שנא רב «сын человеческий» имеют однозначную ассоциацию с видовым понятием «человек», безотносительно к его полу. Выражение «сын человеческий» обычно встречается в паре со словом «человек», указывая на смертность и хрупкость человеческой природы[390]. Ср.: «Тем не менее, человек, который есть червь, и сын человеческий, который есть моль» (Иов 25, 6); «Господи! Что есть человек, что Ты знаешь о нем, и сын человеческий, что обращаешь на него внимание?» (Пс 143, 3). Очевидно, что эти максимы относятся к любому человеческому существу, вне зависимости от его пола. Равным образом, в книге Даниила, как мы уже показали выше, Сын Человеческий является символом человека par exellence, без всякого акцента на гендерном аспекте. Такое понимание этого текста хорошо передано в современных английских переводах, где «Сын Человеческий» в Дан 7, 13 переводится как «one like a human being». Таким образом, хотя явление женской фигуры в качестве «Сына Человеческого» выглядит несколько неожиданным, оно вполне возможно с точки зрения семантики этого выражения.
Какой дополнительный смысл этот образ может внести в толкование обсуждаемого видения? По нашему мнению, символизм воцарения Девы Марии, проявившийся в явлении Державной и в Фа-тимских явлениях 1917 года, может получить разностороннюю интерпретацию. В своем анализе мы, в первую очередь, обратимся к темам, которые имеют непосредственное основание в новозаветной литературе. Это символизм Девы Марии как изображения Израиля; символизм Девы Марии как изображения социально слабых и угнетенных слоев населения мира; символизм Девы Марии как символа женского начала. Соответственно, каждый раз указанный символизм может получать разную интерпретацию и связываться с различными историческими событиями.
Наиболее близким к оригинальному толкованию фигуры Сына Человеческого является пласт смыслов, связывающих фигуру Девы Марии с еврейским народом. Народ Израиля очень часто символизировался именно женским персонажем. Так, мы находим подобную образность уже у одного из первых пророков Израиля – Осии. В его книге народ Израиля изображается как супруга Всевышнего. Пророк делает символический «пророческий жест» – он, по повелению Господа, женится на блуднице Гомери, признав ее детей своими, «ибо сильно блудодействует земля сия, отступив от Господа» (Ос 1, 2). Далее образ неверной жены сливается с образом Израиля, отступившего от Господа. Бог обещает Израилю и наказание, и будущее прощение: «Посему вот и Я увлеку ее, приведу ее в пустыню и буду говорить к сердцу ее. И дам ей оттуда виноградники ее и долину Аxор, в преддверие надежды; и она будет петь там, как во дни юности своей и как в день выхода своего из земли Египетской» (Ос 1, 14–15). Позднее этот образ развивается в других пророческих книгах. Иеремия и Иезекииль повествуют о двух сестрах – Израиле и Иудее, северном и южном еврейском царствах, одинаково отступивших от Господа. Помимо негативного образа Израиля как жены-блудницы мы находим у пророков и положительный образ дщери Сиона, олицетворения Иерусалима и народа Израиля в его святости и чистоте. Мы видим его уже в знаменитом мессианском пророчестве Заxарии: «Ликуй от радости, дщерь Сиона, торжествуй, дщерь Иерусалима: се Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной» (Заx 9, 9). Еще более ярок этот образ у пророка Софонии: «Ликуй, дщерь Сиона! Торжествуй, Израиль! Веселись и радуйся от все сердца, дщерь Иерусалима! Отменил Господь приговор над тобою, прогнал врага твоего! Господь, царь Израилев, посреди тебя: уже более не увидишь зла» (Соф 3, 14–16).
Отождествление ветхозаветной дщери Сиона с Девой Марией является характерной чертой католической мариологии. Оно восходит непосредственно к библейской традиции – подобное отождествление мы находим уже в Евангелии от Луки, где обращение ангела к Марии во время Благовещения (Лк 1, 28) отчетливо отсылает к пророческому обращению к дщери Сиона (Соф 3, 14; Зах 9, 9). Символизм образа святой Девы как олицетворения народа Израиля в XX веке получил широкое признание в католической традиции. Папа Иоанн Павел II назвал Деву Марию «дщерью Сиона», уравнивая ее с пророческим символом торжествующего Израиля. Современный католический автор Иосиф Кудасевич отмечает, что «если Мария как отдельная личность представляет Собой и как бы содержит в Себе весь ветхозаветный народ Божий, святой остаток Израиля, ожидающий и окончательно принимающий спасение от своего Господа, то в таком случае к Марии можно отнести все, что в Ветхом Завете говорится об Израиле. Имена, относящиеся к Богу, Новый Завет перенес на Христа (напр. Лк 1, 35), имена и характеристики народа – на новый народ Божий – Церковь и на олицетворение этого народа, Марию»[391].
Другой библейский пассаж, связывающий Деву Марию с символикой Израиля и, одновременно, с символикой книги Даниила, мы находим в 12 главе Апокалипсиса. Это знаменитый образ «Жены, облеченной в Солнце», ставший одним из центральных для католической мариологии. Тайновидец описывает следующее видение – на небе является «Жена, облеченная в Солнце», в короне из 12 звезд. Ее преследует дракон, стремящийся умертвить рождаемого ею Младенца. Затем жена рождает Младенца, который тотчас же возносится на небо к «Богу и престолу Его» (Откр 12, 5). Преследуемая драконом Жена спасается, чудесным образом («на крыльях орла») улетая в пустыню, чтобы пребывать там в течение 1260 дней – «времени, времен и полувремени».
Вся описанная картина фактически является развернутым изображением Дан 7, 25: «И против Всевышнего будет произносить слова и угнетать святых Всевышнего; даже возмечтает отменить времена и закон, и они будут преданы в руку его до времени, времен и полувремени». Дракон в данном случае изображает нечестивого царя[392], а жена – «святых Всевышнего», которые будут подвергаться преследованиям на протяжении трех с половиной лет. В данном случае опять-таки достаточно сложно однозначно определить, кто здесь понимается под «святыми Всевышнего» – народ Израиля или ангельские, небесные существа. Как известно, автор книги Даниила, скорее всего, говорил здесь об ангелах, но указанные выражения могли быть очень рано соотнесены с человеческими существами. Бегство Жены в пустыню указывает на земной контекст происходящих событий. По мнению, высказанному еще в XIX столетии Ю. Велльгаузеном, текст, легший в основу Откр 12, был создан во время иудейской войны членами группы фарисеев, бежавших из осажденного Иерусалима в пустыню, чтобы ожидать там пришествия Мессии и Божественного Избавления[393]. Очевидно, что автор гипотетического иудейского источника, легшего в основу Откр 12, идентифицировал Жену с Израилем или с собственной религиозной общиной, преследуемой римлянами. По мнению некоторых авторов, идентификация Жены с Израилем сохраняется и в Откровении[394]; тем не менее большинство исследователей полагает, что более убедительным толкованием образа Жены является ее отождествление одновременно с ветхозаветной и новозаветной Церковью[395].
В более поздней христианской экзегетике были предложены разные толкования образа Жены, облеченной в Солнце. Восточные экзегеты обычно отождествляли Жену с Церковью. При всей логичности этого толкования большую сложность у них вызывал образ рождения Христа Церковью. Мефодий Патарский, Ипполит Римский и Андрей Кесарийский склонны понимать его аллегорически – как проповедь Христа Церковью или как рождение Христа в душах верующих. Латинские авторы, начиная со св. Епифания и Тихония, зачастую идентифицировали Жену, облеченную в Солнце, с Девой Марией. Позднее эта трактовка закрепилась в католической традиции, оказав сильнейшее влияние на традицию изображения Девы Марии. В новейшее время эта традиция была продолжена рядом Римских пап – так, Пий XII рассматривал Откр 12 в качестве одного из указаний на телесное вознесение Девы Марии в небесную славу.
Обсуждаемые нами тексты интересным образом переплетаются как между собой, так и с рассматриваемыми нами событиями. Жена, облеченная в Солнце, фактически является новым изображением Сына Человеческого, сделанным автором еврейского апокалиптического сочинения, строившим свое повествование на основе книги Даниила. Так же, как и Сын Человеческий, эта фигура яляется символическим изображением народа Израиля, одновременно в своей царственной и страдающей и преследуемой ипостаси. В христианской традиции Жена, облеченная в Солнце, зачастую осмыслялась как изображение Девы Марии. В 1917 году мы видим явления Девы Марии в короне и с царскими регалиями – Богородицы Державной и Девы Марии Кармельской. Оба этих образа в конечном счете восходят к образу Жены, облеченной в Солнце, и опираются на ее отождествление с Девой Марией, принятое в католической традиции. Наконец, оба чудесных события приходятся на 1917 год, дату, когда по нашим расчетам должно было произойти воцарение Сына Человеческого, предсказанное книгой Даниила. В результате, в явлениях 1917 года актуализируется то, что объединяет образы Сына Человеческого, Жены, облеченной в Солнце, и Девы Марии – их значение как символов еврейского народа.