Набонид находился в своей резиденции в Тейме десять лет; все это время функции правителя в Вавилоне исполнял его сын Валтасар. В Вавилоне не проходило празднование Нового года и, соответственно, было невозможно избрать нового царя. Несмотря на свое пребывание вдали от столицы, Набонид зорко следил за ситуацией в Вавилонии, постоянно пытаясь укрепить там свое влияние. Набонид стремился оттеснить от власти традиционное жречество, выдвигая на первый план древние культы и ставя во главе храмов связанных с ним людей. Из-за подобных религиозных реформ Набонид снискал у вавилонских жрецов репутацию нечестивца и даже сумасшедшего. Сам Набонид это мнение, разумеется, не разделял – скорее он считал себя провидцем, в своих надписях постоянно ссылаясь на собственные сны, в которых он беседовал с богами[410]. Набонид был почитателем лунного бога Сина, он рассматривал его как своего покровителя и законного главу вавилонского пантеона. Его конфликт с вавилонским жречеством во многом был продиктован именно этой позицией царя – Набонид упрекал вавилонских жрецов и народ в непочитании истинного верховного бога и искажении древнего облика храмов. Вопрос о том, была ли подобная политика продиктована преимущественно религиозными или политическими интересами царя, до сих пор не разрешен в исторической науке.
Странности последнего вавилонского царя породили достаточно обширную литературу. Наиболее древним произведением, посвященным загадочному добровольному изгнания Набонида, является его надпись на стелле, в 1958 году обнаруженной в Харране. В ней он повествует о том, что покинул Вавилон по указанию Сина, «царя богов», которому нечестивые вавилоняне не воздавали должного почитания. Возвращение в Вавилон Набонид связывает с завершением предначертанного Сином десятилетнего срока его пребывания в Аравии. В других дошедших до нас надписях Набонид ссылается на свои сны, в которых он общался с богами, дававшими ему указания о перестройке храмов и других мероприятиях. Критикам Набонида принадлежит другое произведение – «Вавилонский памфлет о Набониде», написанный вскоре после персидского завоевания и обвиняющий Набонида в нечестии и необоснованных претензиях на обладание божественной мудростью. Большинство исследователей полагают, что 2–5 главы книги Даниила стоят в конце древней традиции, повествовавшей о последнем вавилонском царе. Возведение огромной статуи, поклоняться которой принуждаются вавилоняне, конфликт с вавилонскими мудрецами, пророческие сны, присутствие царского сына Валтасара – все эти черты явно указывают именно на Набонида. Наиболее ярким примером отражения традиции вавилонских рассказов о Набониде в книге Даниила является повествование о сумасшествии Навуходоносора. В этом рассказе мы видим фольклорное отражение реальных событий – странности царя превращены в настоящее безумие, многолетнее пребывание в глухой и отдаленной Аравии – в жизнь вместе с дикими зверьми и фактическое превращение в животное. Очевидно, что эта традиция была известна вавилонским евреям, составлявшим значительную часть населения Вавилонии во времена Набонида, уже в период ее возникновения. Многие исследователи проводили эту связь еще в первой половине прошлого века[411]. Она стала общепризнанной после обнаружения в Кумране т.н. «Молитвы Набонида» – текста, где фигурировало реальное имя последнего вавилонского царя и рассказывалась история, очень близкая к изложению книги Даниила (4Q242):
Слова молитвы, которую произнес Набонид, царь зе[мли Вави] лонской, царь [великий, когда он был поражен] злой проказой по велению Бо[га Всевышне] го в Тейме.
[Злой проказой] я был поражен в течение семи лет и грехи мои отпустил ясновидец. Он был муж иудейский из [сынов изгнания, и он сказал мне]: Поведай и напиши об этом, чтобы воздать славу, вели[чие и почесть] имени Бо[га Всевышнего. И я написал так:
[Когда] поражен был я [злой] проказой в Тейме [по велению Бога Всевышнего], семь лет [я] молился богам из серебра и золота, [меди и железа], дерева, камня и глины, потому что [я думал], что боги они…[412]
Многие элементы этого текста – семилетнее изгнание вавилонского царя в отдаленную местность, его болезнь, присутствие иудейского мужа-ясновидца, обращение царя к монотеизму имеют явные параллели с историей безумия Навуходоносора, изложенной в книге Даниила. В то же время мы находим в этом рассказе подлинное имя последнего вавилонского царя и указание на историческое место его добровольного изгнания – Тейму. Сложно сомневаться в том, что рассказ о безумии Навуходоносора является еще одним вариантом этого сюжета. Тем не менее прямая литературная связь между кумранской Молитвой Набонида и книгой Даниила представляется маловероятной – несмотря на перечисленные параллели сюжет обоих повествований достаточно сильно отличается (в книге Даниила в отличие от Молитвы Набонида Даниил не играет никакой роли в возвращении царя в нормальное состояние; Молитва Набонида говорит о болезни царя, а не о его обращении в животное и т.п.). По мнению М. Хенце харранская надпись Набонида, Молитва Набонида и книга Даниила разделяют общую линию повествования – царь по Божественному указанию оставляет столицу на определенный срок из-за грехов (чужих или своих), пребывает в пустынной местности, а затем благополучно возвращается на трон[413]. Он полагает, что подобная связь между текстами могла возникнуть в том случае, если они были порождены фольклорной традицией, бытовавшей в Вавилоне еще во времена Набонида. Несколько иначе историю указанной традиции рассматривает К. Нью-сом – по ее мнению, еврейские повествования о Набониде могут непосредственно восходить к его харранской надписи, сделанной после возвращения из Аравии[414]. Надпись Набонида также представляет собой обращение, сделанное от первого лица, и вполне вероятно, что она была доведена до вавилонской аудитории путем публичного прочтения, что обусловило знакомство с ней еврейской общины Вавилонии. Структура харранской надписи действительно имеет ряд общих черт с повествованием Дан 4, однако серьезное переосмысление повествования, герой которого оказывается не только провидцем, но и грешником, обреченным на изгнание в пустыню, предполагает влияние на него не только харранской надписи, но и традиций, направленных против Набонида и культивировавшихся вавилонским жречеством.
Если связь рассказа о безумии Навуходоносора и цикла повествований о Набониде представляется достаточно очевидной, то другой текст, демонстрирующий явную мотивную близость к Дан 4, до сих пор не занял определенного места в научных реконструкциях. Это рассказ, встречающийся у Евсевия Кесарийского, который он дает со ссылкой на историка Мегасфена:
Далее Мегасфен говорит, что Навуходоносор стал сильнее Геракла, вторгся в Ливию и Иберию и, наложив на них дань, завоевал также побережье моря. После того, говорят халдеи, он поднялся на крышу своего дворца и, одержимый неким богом, воскликнул: «О, вавилоняне, я предсказываю вам будущее бедствие, которое не смогут отвратить ни Бэл, мой предок, ни царица Бэлтис. Придет персидский мул, взяв в союзники ваших собственных богов, и принесет вам рабство. Его пособником будет сын мидийской женщины, гордость Ассирии. О если бы, до того, как мои сограждане будут преданы, некая Харибда или море поглотили бы и уничтожили его; или он был бы увлечен в пустыню, где нет ни городов, ни следа человека, но лишь дикие звери имеют свои пастбища и парят птицы, где он бы блуждал один, среди камней и ущелий; а я, прежде, чем он составил бы подобный замысел, нашел бы более счастливый конец». Произнеся это пророчество, он тотчас же исчез[415].
Этот рассказ имеет несколько общих черт с повествованием Дан 4. Пророческий дух здесь охватывает самого Навуходоносора, это происходит на крыше его дворца, что выглядит аналогично ситуации, описанной в Дан 4, 26; Навуходоносор, проклиная предателя, отсылает его в пустыню, для того, чтобы он пребывал там один, с дикими зверями и птицами. Наконец, после произнесения этого пророчества сам царь таинственным образом исчезает – аналогично ситуации в Дан 4. Количество общих мотивов здесь слишком велико, чтобы подобное сходство было случайным. По всей видимости, первоначально главной идеей этого рассказа было предсказание Навуходоносором падения Вавилона, которое произойдет по вине «персидского мула» (Кира) и «сына мидийской женщины», под которым, скорее всего, подразумевается Набонид[416]. Вина за падение Вавилона здесь возлагается на Набонида, что отчасти справедливо в связи с его военно-политическими просчетами, но не учитывает роли вавилонского жречества, возложившего свои надежды на Кира. Возможно, что эта легенда сложилась в близкой к жреческим кругам среде, которые после жестких репрессий против Вавилона, предпринятых Дарием, постарались замолчать свою роль в персидском завоевании города, возложив всю ответственность на Набонида. Содержание проклятия Набонида Навуходоносором очевидным образом связано с его реальным пребыванием в Аравии и отсылает к уже упомянутой выше вавилонской традиции о Набониде. В книге Даниила образ Набонида ассимилирован с образом Навуходоносора, что привело и к включению сюжета о таинственном пророчестве, произнесенном Навуходоносором на крыше дворца, в повествование книги Даниила, и к изменению его содержания – царь говорит здесь не о будущем Вавилона, а получает предсказание о своей собственной судьбе.
Как видно, легенда о безумии Навуходоносора получает достаточно убедительное объяснение при обращении к легендарному циклу, сложившемуся вокруг имени Набонида во время его загадочного пребывания в Тейме. Тем не менее ассоциация указанных мотивов с определенной исторической личностью не дает нам никакой информации о происхождении этих мотивов. Жизненные перипетии конкретной личности могут оказаться катализатором для того, чтобы связать с ней определенные фольклорные мотивы, известные традиции задолго до этого момента. Можно предположить, что в истории Набонида-Навуходоносора, нарисованной еврейскими источниками, соединились сразу несколько традиций месопотамского и еврейского происхождения.