В Греции этот культ продержался недолго: «После смерти царя и во время Ламийской войны статуты, официально признававшие божественность Александра, были или аннулированы, или просто забыты. Антипатр, победитель в этой войне, рассматривал почитание смертного как бога как богохульство и был единственным из диадохов, не почитавших Александра таким образом»[447]. Напротив, в азиатских государствах диадохов культ Александра, а затем и и прочих эллинистических царей, получил широкое распространение. В 283 году до н.э. родители египетского царя Птолемея II были обожествлены как θεοί σωτηρες (боги спасители). В 272–271 годах до н.э. Птолемей II и его сестра и жена Арсиноя еще при жизни также стали почитаться в культе Александра Македонского как θεοί ἀδελφοί[448]. В государстве Птолемеев главным царским культом оставался культ Александра Македонского; члены династии Птолемеев почитались в культе Александра. Первые надежные свидетельства о существовании государственного царского культа в державе Селевкидов относятся к правлению Антиоха III (241–187 годы до н.э.), когда правящий монарх и его супруга почитались как боги во многих городах империи[449]. Целый ряд пассажей книги Даниила, по-видимому, непосредственно связан с полемикой против подобных религиозных практик. Наиболее однозначные свидетельства полемики с царским культом мы находим в 11 главе книги Даниила. В ней об Антиохе Епифане говорится, что он «вознесется, и возвеличится выше всякого божества» (Дан 11, 36), «и о богах отцов своих не помыслит, и ни желания жен, ни даже божества никакого не уважит; ибо возвеличит себя выше всех» (Дан 11, 37).
Претензии эллинистических царей на божественность получили не только религиозное, но и философское обоснование. Наибольший интерес в этом отношении представляют произведения философов-неопифагорейцев Диотогена, Стенида и (Псевдо)Экфанта. В их трактатах, дошедших до нас в составе антологии византийского писателя Иоанна Стобея, царь рисуется как «одушевленный закон», образ бога, фигура, занимающая промежуточное положение между богом и миром и в некотором смысле являющаяся богом для своих подданных[450]. Впоследствии эти идеи были поддержаны и развиты Плутархом, чтобы в будущем стать основанием для идеологии многих христианских и мусульманских монархий.
Вслед за эллинистическими государствами царский культ получил широкое распространение и в Древнем Риме. Вероятно, первоначальным импульсом, способствовавшим его возникновению, стало влияние эллинистических государств, завоеванных римлянами в I веке до н.э. Первым и, как ни странно, единственным из римских правителей последовательно пытавшимся установить в Риме царский культ, подобный эллинистическим образцам, стал Юлий Цезарь[451]. После окончательной победы над республиканцами в битве при Мунде в 45 году до н.э. в Риме были предприняты решительные шаги по его учреждению. Профиль Цезаря начинает чеканиться на монетах, на которые до того наносились только изображения богов и древних царей, в храме Квирина Цезарю была воздвигнута статуя с надписью Deo invicto («непобедимому богу»). Вскоре Юлий Цезарь получил декретом Сената государственного жреца своего культа (фламина), государственный храм, колесницу для размещения его изображения, все храмы в Риме и Италии обязаны были установить его статуи. Эти почести ставили Цезаря в один ряд с главными римскими богами (Юпитером, Марсом и Квирином) и означали фактическое введение царского культа, подобного тому, который существовал в эллинистических монархиях. Этот факт во многом спровоцировал заговор против Юлия Цезаря, приведший к его убийству заговорщиками 15 марта 44 года до н.э. Это примечательное совпадение впоследствии предостерегало последующих римских императоров от учреждения царского культа по греческому образцу. После своей смерти Юлий Цезарь был официально обожествлен Сенатом как Divus Julius.
С утверждением принципата начинается развитие и становление императорского культа, впоследствии утвердившегося в Римской империи, впрочем, в более умеренных формах, чем в эллинистических монархиях. Культ императора не получил государственного характера, зато, начиная со времен Августа, активно процветал и поддерживался властями как частный, муниципальный и провинциальный культ. Во времена Августа в провинциях храмы императорского культа посвящались dea Roma et Augustus – «богине Роме и Августу», то есть фактически самой Римской империи, персонифицированной в лице богини Ромы, и правящему императору[452]. Впоследствии императорский культ продолжал пользоваться популярностью в Римской империи, отчасти получив государственный характер. Так, государственным культом постепенно стало поклонение гению императора – мифологическому существу, носителю жизненной силы каждого человека, отчасти близкому к христианскому понятию ангела-хранителя. Эта форма культа воспринималась римской аристократией как особенно унизительная – гению своего хозяина и патрона в Риме традиционно поклонялись рабы и клиенты[453]. Тем не менее этот культ получил широкое распространение уже при Домициане, по ряду свидетельств бывшим одним из немногих римских императоров, претендовавших на прижизненное обожествление как dominus et deus, «господь и бог». Расцвет императорского культа при Домициане вызвал интенсивную христианскую полемику, ярко проявившуюся в Апокалипсисе и Евангелии от Иоанна. Официальным и общепринятым культ гения императора становится уже к концу II века н.э.
При Диоклетиане императорский культ в Риме получает новое развитие, во многом предвосхищающее его будущее в Византии. Диоклетиан, ставший императором в 284 году, смог на некоторое время остановить распад Римской империи, преодолев кризис III века н.э. Для упрощения управления империей он назначил своим соправителем Максимиана, дав ему титул августа. В 293 году к двум августами были добавлены два цезаря, в результате чего система управления империей разрослась до «тетрархии». С эпохой Диоклетиана связывается окончательное установление в Римской империи абсолютной монархии, когда император перестал быть первым среди сенаторов (princeps) и окончательно превратился в государя (dominus). Упрочению империи способствовало и новое развитие императорского культа. Домициан и Максимиан восхвалялись как сыновья Юпитера и Геракла, пользующиеся их особым покровительством. По мнению С. Уильямса, «хотя теология Юпитера и Геракла была римской по происхождению, новый имперский стиль больше напоминал восточную эллинистическую или даже фараонову концепцию монархии <…> В огромном дворце в Никомедии трон и личность Диоклетиана тщательно скрывались от обычного публичного пространства – и с помощью архитектуры, и с помощью установленного порядка ритуала – единственного способа, которым профанный мир мог связываться с сакральным. Делегации, например, церемониально проводились через длинные, пространные мраморные залы последовательным рядом служителей жрецов <…> до внутренней «святая святых». Там на троне восседал безучастный источник всей земной власти, Господин Мира в короне из солнечных лучей, облаченный в пурпур и золото <…> Для такой квази-божественной личности подобающим жестом было уже не приветствие (салют), а adoratio, проскинесис <…> Быть одним из круга admissionales, которые регулярно появляются в этом сакральном присутствии, само по себе было почестью и своего рода высоким служением. Исполняя его, эти люди преклоняли колени и целовали край мантии императора <…> Таким же образом, когда великий император показывал себя народу или обращался к войску, это автоматически становилось праздником, епифанией, в которой божественный монарх сообщал благодать просто своим присутствием»[454].
Начиная со времен первого христианского императора Константина начинается постепенное падение императорского культа. Нам известна надпись Константина, в которой он, в ответ на просьбу жителей италийского города Гиспеллума посвятить храм Константину и его сыновьям, дал такое разрешением, запретив, однако, приносить им жертвы. Конец императорского культа произошел только после окончательного запрета всех языческих культов при императоре Феодосии I, хотя римские императоры продолжали после смерти провозглашаться «божественными» (divus) вплоть до конца V – начала VI века.
Стоит ли считать следствием исчезновения языческого императорского культа некоторую десакрализацию политической власти, уменьшение меры божественности, приписываемой личности императора? Думается, что такой подход был бы не совсем оправданным. Почитание императоров в языческую эпоху осуществлялось политеистами, для которых грань между людьми и богами была не столь принципиальна, как для монотеистов: существование множества богов и обожествленных героев фундаментально размывало эту грань. Почитание императоров было почестью, которая означала лояльность подданных, восхищение их могуществом или благодарность за услуги, оказанные тем или иным людям или сообществам. Для монотеиста признание императора Богом и его религиозное почитание было, разумеется, невозможным. Однако монотеистические системы предлагали другую, более привлекательную опцию – император становился не просто одним из многих богов в языческом смысле, а наместником Бога на земле, единственным земным представителем единственного Бога. Таким образом, сакральность императора становилась не относительной сакральностью одного из многих, а абсолютной сакральностью, по своей природе и идеологии подобной сакральности древних ассирийских и персидских царей.
Создателем идеологии новой христианской империи стал церковный историк Евсевий Кесарийский (263–340). Его «Жизнь Константина» представляет собой панегирик императору, который рисуется как «внешний епископ» Церкви. В своей речи, посвященной тридцатилетию воцарения Константина, Евсевий «проводит параллель между Божественным Словом – Логосом – как архет