Вот они, герои нашей драмы. Первым на сцену ступает Филипп Красивый. Измученный своей безнадежной любовью к покойной супруге, королеве Жанне, затмившей ему бескрайнее и бесподобное небо Франции, он не знает, на кого направит гнев свой, и поэтому видит в тамплиерах тех, кто изменил делу крестоносцев, кто предал его святого деда и кто стал причиной катастрофического обмельчания людской породы.
Следующим на сцене появляется слуга короля, тайный катар, Гийом де Ногаре. Он живет лишь одной местью. Он хочет уничтожить весь христианский мир и в тамплиерах видит сейчас первых врагов своих. Перед его мысленным взором продолжают полыхать костры инквизиции, в которых горят его родственники, его предки и его братья и сестры по вере.
В храмовниках, по трагической ошибке, видно предусмотренной в этой вселенской драме, Ногаре видит только врагов. Бог направляет его слепой гнев в ложном направлении, дабы обострить сам конфликт, дабы сделать представление более величественным и запоминающимся.
И третьим на сцене появляется Великий Магистр, а за ним выстраивается массовка в виде бесконечной цепочки рыцарей Храма.
Всем этим людям в разыгрываемой трагедии уготована роль жертв. На них направлен гнев самого могущественного монарха Европы, они утратили Святую землю и теперь добровольно вернулись из Кипра в Париж.
Бог предусмотрел этот неожиданный поворот событий. Может показаться, что слепой случай стал причиной всего происходящего. Но что такое случай, как не верный слуга Бога, готовый выполнить любое приказание своего повелителя.
Де Моле и есть истинный герой надвигающейся катастрофы. Знает ли он, что ему грозит? Вопрос праздный. Своих любимцев Бог обычно предупреждает о готовящейся развязке, а де Моле – любимая игрушка в этом представлении марионеток. Почему же тогда Магистр ничего не предпринимает? Почему ведет себя как слепой? Скорее всего потому, что сам Бог шепнул потихоньку на ушко старому Магистру о чем-то очень важном. Можно предположить, что Бог заранее рассказал рыцарю Храма, чем должно все закончиться и почему эта трагедия должна стать причиной других, не менее кровавых драм в будущем. Бог предупредил своего главного актера, и знания эти словно возвысили старого Магистра над происходящим.
Но все ли доверил Бог де Моле? Не разыграл ли он и эту фигуру? Не скрывается ли здесь куда более важный смысл, чем простой процесс над тамплиерами и безропотное подчинение Магистра своей судьбе?
Посмотрим, посмотрим, куда приведет нас эта драма. А пока наберемся терпения и будем по-прежнему смотреть на сцену, где столько великих людей в скором времени столкнутся лицом к лицу, как фигуры в театре марионеток, чьи нитки, прикрепленные к рукам, ногам и голове, уходят высоко-высоко наверх, к огромной растопыренной ладони, затерявшейся в густых молочно-белых облаках.
Но вот неожиданно на исторической сцене появляется совсем непримечательная фигурка сельского священника. Он мечется, не знает, что делать, и вызывает поначалу смех у публики. Это петрушка, шут, который должен развлекать зрителей в интермедиях. Но слишком уж трогательны его движения, слишком много в нем узнаваемого. И мы начинаем понимать, что шут этот – мы с вами, люди будущего, с которыми Бог уже давно перестал вести задушевные беседы. Добро пожаловать, господин сельский священник, дорогой Беранжер Соньер. Мы немного позабыли о вас в нашем повествовании, но уверяю вас, обязательно, обязательно вспомним. Дайте только время.
VIII. Вызов судьбе
Во время пребывания короля в замке Тампль храмовники вели себя так, словно сознательно бросали вызов судьбе. Своим поведением они подчеркивали свою полную независимость от королевской власти. Король был лишь гостем, хотя и почетным. Его водили повсюду. С ним рядом всегда находился Магистр, а также Гуго де Пейро, Жоффруа де Гонневиль и Жоффруа де Шарне. И хотя за стенами мощной башни продолжала бесчинствовать толпа, тамплиеры никак не проявляли своего беспокойства по этому поводу. Взять подобный замок да еще с таким гарнизоном разбушевавшихся простолюдинов, поднявшимся на бунт не ради святой цели, а из-за “порченых” денег, вряд ли было возможно. Когда назойливый шум толпы становился невыносимым, по приказу Магистра за ворота замка выезжал небольшой отряд рыцарей, состоящий из закаленных бойцов, уже успевших показать свою доблесть в недавних битвах с сарацинами.
Эти мрачные воины с алыми крестами на белых туниках молча выезжали по двое в ряд и вставали как вкопанные у самых ворот. Они были подобны в этот момент каменным изваяниям. Лишь лошади, потряхивая гривой или ударяя от нетерпения копытом, разрушали это общее впечатление окаменелости. Подобно колдовским чарам величественная невозмутимость рыцарей постепенно начинала распространяться и на толпу. Но если ближайшие ряды легко поддавались этому магическому воздействию, то люди, оказавшиеся в дальних рядах, не могли понять, в чем дело, и продолжали шуметь, изо всех сил напирая на тех, кто почти вплотную подступал сейчас к вооруженным воинам.
Однако шум постепенно стихал, и толпа как завороженная смотрела через какое-то время на всадников в белых мантиях с красными крестами.
Затем рыцари так же внезапно разворачивались и исчезали за тяжелыми воротами. Проходило еще какое-то время, и люди, забыв о магическом воздействии мрачных всадников, вновь принимались за свое и вновь успокаивались, когда еще один отряд тамплиеров выезжал из ворот, чтобы заворожить и успокоить бунтующих лишь одним своим грозным и невозмутимым видом.
Люди боялись храмовников, боялись, испытывая при этом какой-то необычный первородный страх дикаря перед всем мистическим и неведомым.
Король из окна башни внимательно наблюдал за этим трагическим балетом и был немало поражен подобным зрелищем. Эта мощь, эта сила раздражала и злила повелителя. А тамплиеры словно не обращали ни малейшего внимания на состояние короля, оставаясь почтительно холодными и недосягаемыми.
А затем, будто желая испытать судьбу еще больше, иерархи ордена решили пригласить Филиппа Красивого в свое хранилище и показать ему хотя бы часть тех несметных сокровищ, которыми владели храмовники.
Сокровищница располагалась в глубоком подвале. Впереди с факелом в руках шествовал рыцарь сопровождения и указывал дорогу. Филипп вновь должен был спуститься под землю, и это зародило в нем немало неприятных мыслей и чувств. Наконец короля оставили одного в хранилище с зажженными факелами по углам, которые ярко освещали большое пространство. Подземелье было настолько огромным, что в тени, отбрасываемой светильниками, нельзя было различить очертаний стен. Казалось, этот подвал может тянуться до бесконечности. Филипп решил обойти его весь по периметру. Затем он не выдержал и остановился у одного из сундуков.
Еще ни разу за всю свою жизнь король не видел такого количества золота, собранного в одном месте. Здесь были монеты, собранные со всех частей света. Они лежали в огромных кованых сундуках, и можно было беспрепятственно подойти и взять пригоршню золота или серебра, а затем, как простой песок, высыпать все назад, и монеты при этом издавали чарующий металлический звук. Деньги пели, пели, как сирены из древней мифологии, и пением своим сводили с ума бедного короля. Ни братьев, ни Мариньи тамплиеры так и не пустили в свое хранилище. Это зрелище предназначалось только для Филиппа. Король ходил от сундука к сундуку, брал пригоршню золота или серебра и опять наслаждался металлической музыкой. Ему казалось, что все богатства мира были собраны именно здесь, в этой комнате.
В отдельном футляре, украшенном алмазами, помещался золотой ливр, эталон всех денег, которые имели хождение в землях и провинциях, принадлежавших французской короне.
Посреди комнаты на специальном постаменте находилась корона английского монарха. Ее тоже можно было взять и примерить. Как просто! Не надо войн, не надо армии и дорогостоящего флота. Вот она вожделенная цель! Взял и надел на голову, и никто не сможет воспрепятствовать тебе, потому что эту корону сдали на хранение, потому что она, как и все на земле, имеет свою цену и, следовательно, ее можно купить, не проливая при этом ни капли христианской крови. Как просто!
Может быть, точно так же следовало скупить все земли Востока, включая и Иерусалим, за который было отдано столько жизней? Вот он – золотой ливр, вот он эквивалент всех монет Франции. Его можно спрятать в складках одежды и получить власть над самой душой денег, над душой этого звонкого металла, если у него имеется таковая. Мир вертится вокруг этой неподвижной точки.
Филипп поднял над головой золотой ливр.
Вот оно, единственное стабильное место на земле – подвал тамплиеров – единственное спасение от бурь и невзгод. Если бы крестоносцы, отправлявшиеся воевать Гроб Господень, знали, в чем дело, они бы и с места не сдвинулись, а занялись бы ростовщичеством, чтобы скупить в конечном счете корону султана и всю Святую землю в придачу.
И вот она, разгадка всех бед. Тамплиеры не воевали, а торговали. Вернее, они делали вид, что воевали, а на самом деле заключали сделки, подписывали договоры, брали со всех расписки. Они обворовывали своих же братьев-рыцарей, а когда нужно – и предавали их. Дед, Людовик Святой, первый заподозрил неладное. Правильно, после поражения при Дамиете храмовники за спиной деда вступили в переговоры с Дамаском. Дед первым делом низложил за такое предательство тогдашнего Великого Магистра непосредственно в присутствии мусульманских послов, и Магистр вынужден был взять назад слово, данное неприятелю, а затем встал перед дедом моим на колени, прося у него прощения. Сделка не состоялась. Как истинный христианин, дед хотел омыть кровью, а не деньгами свои победы. Тамплиеры же за его спиной лишь договаривались с неверными и торговались с ними. Они просто разменяли крестоносцев на золотые и серебряные. Филипп вновь подошел к сундуку и вновь взял, а затем высыпал монеты назад.
Вот они, храбрые воины. Вот во что превратились их доспехи, вот во что спрессовалась их плоть, а дух исчез, исчез навсегда. Может быть, этот золотой ливр и есть плод всех нечеловеческих усилий моего святого деда? Вон сундук, где лежат лишь дорогие кресты, захваченные еще в Константинополе. Унизанные драгоценными камнями, они уже и не нуждаются в вере. На таком кресте Спасителю нашему было бы очень неудобно: так больно впивались бы все эти камни в его и без того исстрадавшуюся плоть. Я понял, эти камни на крестах, которые хранят в своих подвалах тамплиеры, – это выражение богохульства, первое доказательство ереси. Так, в скрытой форме, они и дальше хотят издеваться над тем, Кто принес спасение миру. Пусть, мол, повисит на этих камнях, пусть ему еще больнее будет. Разве растут на земле деревья из золота и серебра, да еще унизанные алмазами, сапфирами и изумрудами? Это издевательство над природой, созданной Богом. Такие деревья, из которых и сделаны были подобные кресты, могут произрастать лишь в адских кущах.