Поскольку драконы не могут иметь общего потомства с расами Трех, они создали человекоподобную расу из кусочков Живого Камня, оставшихся после строительства пещеры для ф'доров. В результате на свет появились удивительно прекрасные существа. Их назвали Детьми Земли, внешне они походили на человека — как это представляли себе драконы.
В некотором отношении Дети Земли оказались блистательным творением, но во многих других внушали отвращение, однако они могли иметь общее потомство с Тремя. В отличие от ракшасов, Дети Земли обладали душой, поскольку драконы безоговорочно отдали им часть своей жизненной сущности. Так на свет появились Старшие расы, рожденные под землей, готовые жить в ее чреве, но с душой, касающейся небес.
Рапсодия быстро записывала в своем дневнике.
— И как выглядели Старшие расы?
— Потомство Детей Земли и сереннов получило имя гваддов, они были маленькими, стройными людьми, тесно связанными с магией Земли. Союз Земли и звезд.
Рапсодия перестала писать, и ее глаза погрустнели.
— Я помню гваддов из старого мира, — печально проговорила она.
— Из всех внуков-драконов я люблю их больше всех, — призналась Элинсинос. — Я также люблю наинов. Наины произошли от союза Детей Земли и митлинов. Они талантливые скульпторы, рудокопы, повелители камня: с одной стороны, им ведомы тайны Земли, а с другой — моря. В их руках гранит становится текучим и охотно поддается обработке.
Рапсодия кивнула и вновь обратилась к своим записям.
— А дети воздуха, кизы? У них было общее потомство с Детьми Земли?
— Да, — ответила Элинсинос. — Их союз привел к появлению расы, получившей имя фирболги, буквально — ветер Земли.
Рапсодия заметно удивилась:
— Фирболг? Фирболг? Болги произошли от драконов?
— Ну, в некотором смысле. Точнее, их следовало бы назвать приемными внуками, поскольку Дети Земли, как ты помнишь, созданы драконами из Живого Камня и не имеют прямой связи с кровью драконов. Волги, как и кизы, оказались суровой расой, но они искренне любят Землю, и я очень ими горжусь, несмотря на их некоторую грубость и жестокость. Из всех рожденных Землей они ближе всех к драконам.
Рапсодия рассмеялась.
— Похоже, я очень подхожу на роль души дракона, — заявила она. — У меня уже есть дюжина приемных внуков-фирболгов. — Затем она вновь стала серьезной. — Я хочу кое-что спросить у тебя, Элинсинос.
— Что, Прелестница?
— Ты не накажешь фирболгов за то, что они хранили у себя твой коготь?
— Конечно, нет. Да, я дракон, но из этого еще не следует, что я склонна к необоснованной мести. — Один громадный глаз закрылся, и дракониха сурово взглянула на нее другим. — Ты читала этот вздор, «Неистовство дракона»?
Рапсодия покраснела.
— Да.
— Все написанное там — чушь. Мне бы следовало живьем сожрать автора. Когда Меритин умер, я подумывала о том, чтобы сжечь весь континент, но ты же видишь, я отказалась от своих намерений.
— Тут не может быть никаких сомнений, — улыбнулась Рапсодия.
— Поверь мне, если бы я поддалась неистовому гневу, то весь континент превратился бы в очень большую, очень черную головешку и дым от нее шел бы до сих пор.
Рапсодия содрогнулась.
— Я тебе верю. И очень рада, что ты не винишь болгов. — Перед ее мысленным взором возникли лица друзей и внуков. — И хотя мне очень хотелось бы остаться с то бой, я должна возвратиться к ним.
— Ты уходишь прямо сейчас?
Рапсодия вздохнула:
— Да. Я бы очень хотела побыть у тебя подольше.
— А ты вернешься ко мне, Прелестница?
— Да, обязательно, — ответила Рапсодия. Потом она вспомнила о Меритине. — Если буду жива, Элинсинос. Только смерть помешает мне выполнить свое обещание.
Дракониха двинулась вслед за Рапсодией к туннелю.
— Ты не должна умереть, Прелестница. Если ты погибнешь, мое сердце будет разбито. Я потеряла свою единственную любовь и не хочу лишиться своего единственного друга. — Она остановилась возле одной из фигур, украшавших когда-то нос корабля. — Вот все, что осталось от корабля Меритина.
Рапсодия посмотрела на деревянную статую обнаженной по пояс золотоволосой женщины, протягивающей вперед руки. Ее глаза были зелеными, как море.
— Она похожа на тебя, — сказала Элинсинос. Рапсодия с сомнением посмотрела на пышную грудь статуи, а потом перевела взгляд на собственный бюст.
— Не могу с тобой согласиться, но спасибо за сравнение.
12
В подземных туннелях царила кромешная тем нота, и Акмед с Грунтором практически не видели Праматери, которая вела их все дальше и дальше в глубины Земли. Изредка Грунтор слышал шорох ее одеяний, хруст камешков под босыми ногами, но в остальном она двигалась почти беззвучно. Лишь далекая тень иногда возникала в меркнущем свете факела.
Стены туннеля почти все время оставались в темноте, но иногда болги успевали заметить какие-то подробности, и это заставляло их пожалеть о том, что они идут слишком быстро. В отличие от новых проходов, проделанных Грунтором, эти коридоры были прорыты столетия назад и носи ли следы четкого планирования, хотя и заметно отличались от того, что делали намерьены. Стены оказались очень гладкими, и на них были высечены явно религиозные кар тины, но все это находилось под толстым слоем влажной сажи и пепла, побочного продукта кузнечных горнов, где плавилось железо. И хотя прошло очень много времени с тех пор, как они погасли, запах не исчез, став неотъемлемой частью каменных туннелей.
Вскоре они оказались в огромной пещере с высоким, гладко отполированным базальтовым потолком. Входом в пещеру служила огромная арка с высеченными на ней словами. Каждая буква была в рост человека, но фирболгам этот язык был незнаком. Стены пещеры потемнели от дыма и сажи. Очевидно, здесь располагался центр подземного лабиринта — в разные стороны из пещеры отходили туннели.
Праматерь остановилась перед аркой и указала длинным костистым пальцем на огромную надпись.
— Пусть тот, кто спит во чреве Земли, покоится с миром; его пробуждение станет началом вечной ночи, — перевела она.
И вновь ее речь прозвучала без слов, двумя различными голосами. Грунтор и Акмед внутренне содрогнулись, вспомнив о своем долгом путешествии по Корню. Они собственными глазами видели того, кто спит во чреве Земли. Так что надпись их не удивила.
Праматерь сложила руки на груди и внимательно посмотрела на гостей.
— В свое время это место носило название Колония, — проговорила она своим шипящим, щелкающим голосом без слов. — Перед концом в этом городе-государстве насчитывалось сто двенадцать тысяч девятьсот тридцать восемь дракиан. Потушите факел. Я покажу вам причину, по которой мои предки построили Колонию именно здесь.
Акмед бросил остатки факела на землю и затоптал огонь. Дым от факела быстро рассеялся в воздухе. Праматерь повернулась и молча зашагала вперед. Мужчины последовали за ней через арку в густеющую темноту.
Прошло какое-то время, прежде чем зоркие глаза Акмеда приспособились к сумраку пещеры, глубокому и почти осязаемому, — казалось, будто он течет вокруг них. И тут же Праматерь ударила чем-то о стену, и возник тусклый свет. Акмед увидел гриб вроде тех, которые не раз попадались им во время путешествия по Корню, — испускающие свет, если их потереть. И вновь прошло время, прежде чем Акмед смог разглядеть, куда же он попал.
Пожилая дракианка взошла по высеченным в земле ступенькам на горизонтальную плиту, подняла руку над головой и отступила в сторону, когда свет гриба начал усиливаться. Акмед и Грунтор вскоре увидели, что она поместила его в небольшой светильник — матовую сферу, свисавшую с потолка пещеры. Теперь они смогли осмотреться вокруг.
Помещение, где они стояли, имело три абсолютно гладкие стены. В одной из них был сделан проход, закрытый массивными железными дверями, ведущий в пещеру, откуда они пришли. Прекрасно отполированные стены сходились в точке, из которой свисала длинная потускневшая цепь со светильником.
Под светящейся сферой был установлен большой обсидиановый катафалк, на котором мог бы стоять гроб. В призрачном свете казалось, будто там и в самом деле лежит тело, выставленное для прощания. Акмед и Грунтор подошли ближе.
Им еще никогда не приходилось видеть ничего подобного. Хотя размерами спящая походила на взрослого человека, лицо принадлежало ребенку, а гладкая кожа отливала се рым. Если бы не мерно вздымающаяся грудь, ее вполне можно было принять за статую.
Под прозрачной кожей виднелась более темная плоть, Акмед различал оттенки коричневого и зеленого, пурпурного и темно-красного цветов, сплетенных вместе, точно тонкие глиняные нити. Черты лица диковинного существа были одновременно грубыми и очень гладкими, словно их вырезали тупыми инструментами, а потом в течение очень долгого времени тщательно полировали. Казалось, что брови и ресницы сделаны из высохших стебельков травы, им подстать были длинные шероховатые волосы. В тусклом свете ее косы напоминали пшеничные колосья, зеленые у корней, точно трава ранней весной.
— Она Дитя Земли, рожденная из Живого Камня, — негромко проговорила Праматерь. Произносимые ею звуки больше ощущались кожей, чем ушами. Она мягко провела Рукой по непослушным волосам ребенка. — Дитя спит днем и ночью, один сезон сменяется другим. Она была здесь еще до моего рождения. Я дала клятву охранять ее до тех пор, пока за мной не придет Смерть. — Праматерь подняла голову, и ее овальные черные глаза засверкали. — Так должны поступать и вы.
Пожилая женщина положила пальцы на лоб ребенка, а потом поднялась по ступенькам и потушила светильник.
— Пойдем. — Она спустилась и быстро зашагала обратно.
Волги последний раз взглянули на Дитя Земли, погрузившееся в темноту, и последовали за Праматерью.
Когда Рапсодия вышла из пещеры, трава показалась ей слишком зеленой, а небо ярким.
«Сколько дней прошло? — подумала она. — Два? Пять?»
Она не знала.
Она огляделась, чтобы сориентироваться. Ей следовало идти на северо-восток, чтобы добраться до границы Тириана, лиринского королевства, которое не являлось частью Роланда. Если ей повезет, она найдет Элендру.