Бросок вперед. Пустота! Пляшет на острие кинжала неровными снежинками. Удар! Рассекаю воздух в том месте, где только что мелькнула тень.
– Не уходи! Останься!
Вам не удержать меня, стражи! Вам не стать моими надзирателями. Я уже в пути! И если вы преградите мне дорогу, я вступлю с вами в спор! Я пройду сквозь пределы! И нет у вас власти надо мной. Сам дух смерти не имеет ее. Куда уж вам!
Холодно. Забытое чувство. Давно его не испытывал. Я, словно спящего пса, разбудил в себе огонь. Лениво, нехотя он стал сочиться сквозь кости, отпугивая ледяную змею. Он набирал силу, он жил во мне, как живут все остальные стихии, но те сейчас дремлют, и только огонь встал на страже, растекаясь по венам раскаленным металлом. В каждой моей клетке, в каждой крупице моего тела.
Еще один болезненный вздох. Я увидел лицо Сина, спокойное, сосредоточенное. Он смотрел мне прямо в глаза, но мысли его были далеки. Он сейчас был мной. Я видел его глазами. Это был особенный взгляд, взгляд, наполненный мудростью и каким-то безразличием, необычайным спокойствием и холоднокровием. Я видел его глазами. Видел странника, того, что сидел у костра в степи и говорил с ветром. Видел людей, их лица мелькали перед моим взором. Взгляд духа смерти был непреклонен. Вот я вижу иссохшую, но сильную руку, держащую в пальцах уголек из костра. Наверное, того самого, который горел в широкой степи. Что стал маяком, на который я шел всю мою жизнь. Маленький огарок сейчас коснется рыжей скалы и потянет за собой черную полосу, замкнутую в круг.
– Нет!
Лица продолжают мелькать перед глазами, я уже не могу различить их черт, я уже не вижу ничего, кроме тянущейся дуги круга. Уголек шуршит и поскрипывает, тонкие пальцы плавно передвигают его, а окружность готова замкнуться.
– Платить приходится даже за подарки…
– Нет! Прекрати! Синасир! Не делай этого, не надо!
Круг замкнулся. Изящная вязь незнакомых букв вдруг вспыхнула призрачным, бледным светом. Туман ринулся от меня во все стороны, испуганный, удивленный, растерянный. Под ногами мягкая зелень травы, серые камни с яркими пятнами мха. Капли росы стекают тонкими струями, как слезы.
Он замкнул круг. Он продолжил свой промысел, и на этот раз, как и прежде, возьмет восемь жизней в обмен на одну. Это его право – решать за всех, чей срок пришел и чей еще грядет. Это он говорит, кому быть. И я теперь в его власти. Настанет день, и мы встретимся. И прозвучит то, что должно прозвучать. Случится то, чему должно случиться. Но этот день будет не скоро. А пока он плетет свои кружева, и никто, кроме него, не может увидеть весь узор в целом. Это его право и его забота. Теперь он господин. Мой ангел-хранитель. Дух смерти!
– Ты дурак?! Или только учишься?! А если этот голубчик здесь, у тебя в кабинете, сейчас ласты склеит? Что тогда?
– Что с ним сделается? Проблюется как следует, и все.
– Завязывай. В камеру его, и пусть очухивается.
– Он уже очухался. Я завтра утром из-за него оставаться не буду.
Я сидел на чем-то твердом, угловатом. Болели руки, сцепленные за спиной, и правый бок, как раз под ребрами, пульсировал от боли. Голова гудела, словно ею выбивали дверь. Дыхание было сиплым и сдавленным. Вздох глубокий и болезненный.
На мне была незнакомая и очень тесная одежда. В ней было жарко.
Человек в серой рубашке смотрел на меня как-то странно, в его глазах читалась и волнение и злость одновременно. Второй, возрастом постарше, изучал меня с сожалением и какой-то неприкрытой брезгливостью.
– Где я? – прохрипел я, с трудом шевеля губами.
– Дима, а ты еще говоришь, что он не наркоман конченный. Вот чем, скажи, можно было так наширяться?
– Сам разбирайся, я в дежурке, если что. Еще с твоими нариками я не возился!
– Ну что, красавчик, будем вспоминать или продолжим молчанку? Понравилось тебе в слоника играть?
– Вы кто?
– Лейтенант милиции Сергей Краснов, а ты, скот безродный, даже имени своего не помнишь.
– Я помню свое имя.
– Тебя зовут Джек, кличка Потрошитель!
– Мое имя Хаттар, я младший сын князя Муари Ура Амата. И княгини Ателли из Ур-Гачи.
– Так я и думал! – сказал лейтенант милиции, закатывая глаза к потолку. – Ну почему именно мне достаются такие уроды! Тяжелый случай, ничего не скажешь. Ну, так поведайте мне, младший сын князя, как его там, какого черта ты делал на дороге, в окружении восьми жмуриков, и почему на твоей одежде кровь? Восемь трупов, а на тебе ни царапины!
– Этого я не знаю.
– Замечательно. Не хочешь, не надо. Мы тебя сейчас направим в камеру, а к утру, без очередной дозы, у тебя восстановится память, и ты запоешь как соловей, как петушок закукарекаешь! Я доступно тебе все изложил, или повторить? Утром ты у меня признаешься, за что ты убил Кеннеди и Троцкого!
Я не понимал, что происходит, я не знал, где нахожусь, почему мои руки связаны и по какой причине я не могу все это немедленно прекратить. Немного непривычно было ощущать свое тело. Оно казалось мне словно отлитым из свинца. Таким тяжелым и неповоротливым я его еще не ощущал. Я не мог вспомнить, откуда на мне появилась эта странная одежда. Как я попал к этим людям?
– У тебя нет документов, нет адреса, – продолжил странный человек свой возбужденный монолог. – И ты даже не знаешь, где находишься. Что прикажешь делать мне? Погладить тебя по головке и дать похмелиться?
– Я думаю, что вам следует меня отпустить и больше не беспокоить дурацкими вопросами в такой настоятельной форме.
– Форма моих вопросов тебе не нравится! Ну, козел, ты меня достал!
Замах был сильный, уверенный, нацеленный точно в живот или в пах.
– Отставить, лейтенант. В чем у нас тут проблема?
В комнату вошел человек в еще более странной одежде, чем у первого. Все вещи на нем были украшены замысловатым узором из серых, голубых, и белых пятен.
– Да вот, товарищ полковник, совсем клиника, уж и не знаю, что мне делать. Он словно с луны свалился.
– Да и выглядит он у тебя хреново. Это тот, что по делу дальнобойщиков проходит? Утреннее дело на Минском шоссе?
– Оно самое.
– Ага! Значит, очухался! Оставь его, завтра разберемся. Меня тут сверху за этих жмуриков уже прессуют! Отдохни пока.
– Его завтра ломать начнет, он вообще съедет.
– Да ну черт с ним, нам-то что за дело! Пошли уже. Без тебя не начинаем, праздник все-таки, круглая дата, не удобно заставлять человека ждать. Бросай придурка.
Пока меня тащили по узкому коридору, в моей голове, словно искры, пробегали непонятные образы. Все, что я видел, было мне знакомо, но я не совсем понимал, что происходит. Меня затолкали в тесное помещение, зловонное и холодное. Лязгало железо замков и скрипели ржавые петли.
Память возвращалась медленно, словно огромная мозаика, сотканная из тысяч мельчайших деталей, сразу и не охватить взглядом, пока четко не рассмотришь каждый отдельный фрагмент.
Что я помнил? Дорогу. Длинную ленту асфальта, тянущуюся куда-то за горизонт. Помню зной и усталость, ноющее правое колено и воду, воду из фляжки, так противно пахнущую тухлятиной.
Помню человека в странной белой одежде с причудливым шестом в руках. По-моему, похожего на араба, но это какие-то другие воспоминания, они словно бы из сна. Они чужие, не мои. Действительно воспоминания сна. Странно, даже имя этого араба помню. Маидум…
Я чувствовал какую-то потерю, словно от меня оторвали огромный ломоть и куда-то спрятали. Разделили на несколько частей, и теперь я должен собрать все это в одно целое. Происходило немыслимое, загадочное, глубоко внутри. Тревожило, беспокоило, звало.
Почему я назвался этим странным именем? Ведь на самом деле меня зовут Алексей, и я совершенно точно это помню. И без всяких сомнений знаю, что нахожусь в отделении милиции и из меня выбивают какие-то показания, используя самые надежные методы в своем обширном арсенале, а именно старый противогаз, с пережатым шлангом. Но сам я словно шагнул на новую ступень. Возвысился. Вырос. Что же со мной происходило за те короткие мгновения, пока я сидел на стуле без сознания?
На стене горел яркий светильник, закрытый железной решеткой. В комнате светло, и я смог внимательно себя осмотреть. Руки сбиты, кожа на костяшках пальцев вся в порезах, а вытекшая кровь успела засохнуть. Ладони грязные и тоже все в мелких царапинах. Одежда из плотной кожи с множеством карманов имела устойчивый и очень знакомый запах. Запах костра, пыли, полыни и собственно самой дубленой кожи, вымоченной дождями и по́том.
Мне почему-то запомнился тот сон, у костра, когда мы с Олегом здорово накачались и решили в ночь никуда не ехать. Помню, что мне приснился снег, такой колючий, как и взгляд призрака, смотрящего на меня сквозь этот снегопад. Странные были ощущения. Мое сознание лишь на мгновение представило, кто бы мог быть этот странный фантом, как вдруг словно молния ударила в ясном небе и мои воспоминания нахлынули с такой силой, что я схватился за голову.
Грань, разделяющая нас, лопнула, звонкими осколками уносясь в бесконечность. Два мира устремились навстречу друг другу, и воспоминания резали меня, как бритвой, по живому, но правда была страшней. Правда была пугающей и неутешительной. Мне все стало понятно в один-единственный миг. И почему Марак, мрачный повелитель, повернул песочные часы. И нервный милиционер не мог добиться от меня ответа. Добиться в прямом и переносном смысле этого слова. Я вспомнил все, понял, и мне стало так легко и весело, что я сам удивился собственной силе и озарению. Не знаю, сколько прошло времени, час, а может быть, всего лишь минута, это уже не имело значения.
Невольный, смех вырывался из меня сам собой. Я смеялся над возникающими образами и не мог поверить, зная наперед, что все это правда. Я лишь на долю секунды заглянул в свое прошлое. В те жизни, которые прожил, в те события, которые со мной происходили. Я хохотал, вспоминая уроки фехтования, когда нелепый акцент моего учителя сбивал с толку больше, чем собственная лень и нежелание повторять упражнение. В моем сознании всплывали образы строгой воспитательницы в детском саду, которая заставляла есть манную кашу, несмотря на то, что та горчила и была подгоревшей. Я ликовал, купаясь в этих воспоминаниях.