Это то самое, о чем мне толковал Рене-63! Существует несколько параллельных нетвердых реальностей… Из-за того, что Веспа Рошфуко случайно заглянула в будущее (и в некотором смысле открыла ящик с котом Шрёдингера), настоящее изменилось…
– Шрёдингер изобрел формулу «наблюдатель влияет на то, что он наблюдает», – продолжает Альберт Биттон. – Как же далеко вы проникли в прошлое со своей духовной машиной времени?
– В Средние века, – гордо отвечает Александр.
– Раз так, вы меня обогнали. Мое наивысшее достижение – одна секунда. Да и то, путешественник во времени – это протон, частица меньше атома. Для этого рекорда потребовалась феноменальная энергия.
Он смеется и закашливается.
– Приятно, что такой серьезный ученый, как вы, открыт теориям, отвергаемым большинством людей! – с воодушевлением выпаливает Александр.
– Это фундаментальная позиция! – поддерживает его Альберт Биттон. – Все великие научные открытия были сначала сделаны «в мыслях», а потом подтверждены реальными экспериментами. Жюль Верн и прочие придумали полет на Луну, а потом миссия «Аполлона» сделала эту мечту реальностью. Герберт Уэллс описал в своем знаменитом одноименном романе машину времени, и она рано или поздно непременно будет изобретена. Единственный вопрос – когда?
Мелисса берет тонкий белый сухарь, который рассыпается у нее в пальцах, прежде чем она успевает его раскрошить.
– Это еще что такое?..
– Бездрожжевой хлеб, – отвечает ей Альберт Биттон. – Сейчас Песах, примерно как ваша Пасха, а в Песах мы не едим обычный хлеб.
– Этот кибуц более религиозный, чем наш, – вставляет Менелик.
– Почему вам нельзя есть хлеб?
– Моисей увел евреев из Египта в пустыню, – начинает Альберт. – Кто-то спросил: «Вы догадались захватить соль?» Ответ был: да. То же самое с перцем, мукой, сахаром, кофе, кукурузными хлопьями, горчицей…
– Вы смеетесь? – недоумевает Мелисса.
– Я шучу, так я рассказываю о многих вещах, чтобы их оживить. Когда дошли до хлебопекарных дрожжей, выяснилось, что о них-то никто не подумал.
– Два миллиона человек уходят в пустыню, и никто не позаботился о дрожжах? – удивляется Александр.
– Никто. А в пустыне – вот странность! – дрожжей не нашлось. Решили замесить тесто без дрожжей. Оно не поднялось. В память о той «оплошности» мы неделю не едим ничего, в чем есть дрожжи. Если разобраться, они содержатся почти во всем.
– Мы не едим и не пьем в эти дни ничего, что связано с брожением: хлеб, вино, сыр… – дополняет Менелик.
– Удобный случай прибраться в кухонном шкафу, – завершает свой рассказ Альберт.
Французы убеждаются, что ни в одном блюде этой столовой нет даже следа дрожжей.
– Если хотите, это – познание истории через желудок, – продолжает Менелик. – Каждому нашему празднику свойственно какое-то кушанье или особый вид трапезы. Например, чтобы лучше помнить историю Моисея, мы едим и пьем на трапезе в Песах следующие продукты: смесь толченых орехов и тертого яблока в напоминание о том, как наши предки делали кирпичи для пирамид; горькие травы в напоминание об их изнурительном труде; соленую воду, символизирующую пролитые ими в Египте слезы, и так далее.
Похоже на мадленку Пруста[35]: незабываемая ассоциация определенного вкуса с конкретным событием или чувством. Мне тоже будет полезно использовать такую технику.
– А что, терпимо, – говорит Мелисса, пробуя мацу.
– На Ту-Бишват, Праздник деревьев, то есть обновления Природы, надо съесть пятнадцать разных как можно более экзотических плодов. В Суккот, праздник кущей, мы едим финики и лимон. В Пурим, карнавал в память о победе над вавилонским министром Аманом, мы уписываем сладкие-пресладкие булочки.
– А есть такой праздник, когда уплетают мед? – спрашивает Рене.
– Да, это Ханука, праздник света, примерно когда у вас Рождество. На Хануку детям дают мед, – отвечает Альберт Биттолн.
– Еще нам положено съесть вареное яйцо в память разрушения храма Соломона, – вспоминает Менелик. – Кстати, мы здесь именно из-за храма.
Менелик жестом просит своего французского друга объяснить, что к чему.
– У нас возникли кое-какие проблемы в Иерусалиме после попытки «диких» раскопок, – сознается Александр.
– Так это вы забрались под котель? – удивляется Альберт Биттон. – Я слышал об этом в выпуске новостей.
– Мы не смогли остаться в шаге от ответа на наши вопросы, не попытавшись его получить, – оправдывается Александр.
– Как это ни трудно, мы не собираемся опускать руки, – вставляет Рене. – Наоборот!
– Значит, вы и здесь, в Акко, намерены наделать глупостей?
Французам обидно это слышать.
– Я пошутил, – отступает Александр.
Некоторое время все молчат. Наконец Менелик возобновляет разговор:
– Альберт уже на пенсии. Он привез в Израиль свою дочь Ванессу, сделавшую алию – репатриацию в Израиль.
– Семья – это очень важно, – подтверждает Альберт. – Мне хотелось увидеться с внуками. Теперь мы живем здесь все вместе.
– Альберт помогает археологам: он работает на раскопках в цитадели тамплиеров в Акко, – объясняет Менелик и обращается к Альберту: – Когда мы сможем туда отправиться? Моим друзьям интересно, возникнет ли у них и здесь чувство дежавю.
– Под конец дня. Из-за жары сиеста здесь – это святое.
– В этот раз я не с вами, – предупреждает Менелик.
В кибуце есть гостиница, трое французов поселяются там в соседних номерах. Менелика приглашает к себе его друг Альберт.
Французы заносят в комнаты свои вещи и отдыхают в ожидании экспедиции в Акко.
Стоя перед зеркалом в ванной, Рене слышит стук в дверь. Он открывает и видит Мелиссу.
– Я хотела попросить прощения за прошлую ночь, – говорит она. – Сама не знаю, что на меня нашло.
– Все хорошо.
Но она не двигается с места, словно чего-то ждет.
– Выпьешь что-нибудь? – предлагает он.
Мелисса не отвечает. Ее телефон вибрирует, она проверяет, от кого звонок, и отходит в сторону, чтобы ответить. Рене слышит ее шепот:
– Нет… Нет. Нет… Нет.
Разговор окончен.
– Кто это был? – спрашивает Рене.
– Бруно. Он хочет вернуться.
– А чего хочешь ты?
– Я поняла, что вернуться значит все начать сначала. Это меня не устраивает.
Этой ночью я сглупил – не стал ее целовать.
Мелисса пристально смотрит на Рене, как будто хочет молча дать ему что-то понять. Ему не удается расшифровать ее взгляд.
Вот и расплачивайся за свою недогадливость.
Рене хочет отвлечься. Пробует отдохнуть, но где там! Тогда он принимает позу для медитации и решает заглянуть за дверь номер 28.
67. Мнемы. Нерон, император-поджигатель
18 июля 64 года нашей эры император Нерон, решивший пересмотреть планы строительства в Риме, вздумал уничтожить три округа города (из 14).
Таким способом он хотел обновить грязные бедные кварталы. Для ускорения он приказал своим солдатам поджечь жилища, чтобы потом возвести на пепелище новые, чистые.
Но подул ветер, и пожар стало невозможно сдержать. Он распространился за пределы трех подожженных кварталов, еще на семь. Уцелели только четыре римских квартала.
Нерон не предупредил население, и его «план урбанизации» привел к гибели в огне более 30 тысяч человек и к появлению 200 тысяч бездомных, едва спасшихся от пожара.
Эта история наделала шуму, римляне заволновались, назревал бунт. Сенаторы потребовали смещения Нерона. Не зная, как выйти из затруднительного положения, император надумал свалить вину за пожар сначала на евреев, а потом на одну из приобретающих популярность сект – христиан.
Их хватали, пытали для получения признаний и обрекали на смерть на аренах, скармливая львам или подвергая жестоким казням. Со временем, видя, что количество схваченных так велико, что предать их всех смерти на аренах не получится, Нерон решил сжигать их заживо на всех уличных углах. Таким образом, христианам выпало искупить своими жизнями неосторожность поджигателя Рима.
Десятки тысяч христиан гибли в огне на улицах. Многие бежали, чтобы не пасть жертвами капризов Нерона. Главным направлением бегства стал для них греческий остров Кипр.
68
Лишь только рассеивается туман, всегда сопровождающий регрессию, Рене оглушает страшная какофония: грохот рушащихся стен, воинственные крики, вопли, звон мечей.
Снова турки штурмуют крепость христиан!
Клубы пыли, звон стали, стук камней.
Эврар бежит куда глаза глядят.
Что ж, вот я и в эпицентре событий! Проклятье, парню всего семнадцать лет! Ему ни за что не выпутаться…
Вокруг него сражаются не на жизнь, а на смерть, под стук копыт и под предсмертное конское ржание.
– Братья, сюда! – кричит кто-то из тамплиеров.
Рыцари образуют круг, чтобы остановить натиск врага.
Бою не видно конца. Внезапно Эврар слышит победный крик кого-то из рыцарей. Все находят убежище внутри штаб-квартиры госпитальеров Сен-Жан д’Акр.
Короткая передышка используется для эвакуации погибших и для переноса раненых в более надежные места.
– Этот натиск мы отразили, – говорит Гийом де Божо. – Но как долго еще мы сможем продержаться? Я иду на переговоры. Султан Аль-Ашраф Халиль знает, что я все делал ради согласия наших народов. Я его уважаю и признаю наши ошибки. Я первым заклеймил зверства итальянских паломников по отношению к арабским купцам.
Через час Божо возвращается.
– Успех! – объявляет он. – Мы впустим в город их всадников, а они в обмен пощадят жителей. Мы выведем их из города и уйдем сами.
Трубит горн.
Тысяча всадников-мамлюков занимает первый пояс укреплений, где сгрудились горожане в надежде, что их защитят тамплиеры.
Сначала все протекает более-менее мирно, но вдруг раздаются крики. В зал к Гийому де Божо вбегает взмыленный тамплиер.