– Если ты пленник в своем доме, то кто мы? – прошептала Юриэль. – Мы будем в безопасности?
– Если бы я знал, мышонок. Если бы я знал.
Воины на лошадях ехали впереди и, подтягивая за цепи пленников, поднимались по горе. Эвон помнил путь, по которому сбегал, боясь оглянуться. Эту темную пещеру с зажженными факелами на стенах. Эхо шагов и свист ветра в щелях. Воспоминания будили в Эвоне необъяснимое ужасное чувство: его тошнило от картинок в голове, тревога овладевала телом. Поднимаясь выше, он думал, что обратного пути нет. Но он должен быть сильным, чтобы со всем покончить. Помочь принцессе и покинуть это место. Он вернется в «Блажь» и вновь забудется в распутстве.
Рокрэйн был невероятно красив. Снег, искрящийся на солнце, лежал на величественных горах, пики которых тонули в облаках. Наверху Рэкенской горы, там, где был единственный проход, их ждал мост. Пленники восторженно охнули, увидев его мощь и красоту. Статуя святого Рэя, огромная каменная глыба, сидела на коленях. Утопая во льдах и сугробах, олхи раскинул руки, держась за верхушки двух гор. Он склонил голову, будто повинуясь кому-то, и уставился глазами в землю. Его плечи и руки и были мостом, на который уже ступили путники.
– Это невероятно! – залепетала Юри. – Соно, ты же видишь это? Так красиво!
– Смотри под ноги, – ответил он.
Воин дернул его цепи – и ниджай зашипел. Он явно не привык кому-то подчиняться.
Атернай шел впереди. Его лошадь, вздернув голову, медленно шагала и вела за собой конвой. Ветра на этой высоте были настолько мощными, что сдували снег с плеч олхи. Лицо Эвона замерзло, а от горячего дыхания потрескались губы. Морозный воздух не давал вздохнуть, вонзая сотни игл в горло. Всё как раньше. Эвону не привыкать к этой суровой вечной зиме.
– Почему Рэй стоит на коленях? – Голос Далии дрожал то ли от страха, то ли от холода. Ее тонкая накидка совсем не согревала. – Он же святой. Он не должен преклоняться перед людьми.
– Расскажи своей принцессе сказку, фур. Это у тебя получается лучше всего, – отозвался Атернай.
Эвона задело бы это, если бы не было правдой, которая, кажется, впервые вырвалась изо рта брата. Легенды он любил еще с детства и, прячась в библиотеке от побоев, читал книги по целительству. Олафур запрещал сыну ходить туда: хотел, чтобы каждый синяк, порез и ссадина напоминали о совершенных ошибках и о неповиновении перед истинным сыном и наследником трона. В итоге Эвон научился всему сам и втайне от Олафура делал мази и настойки. Но лучше этого у Эвона получалось рассказывать легенды.
– Рэй был справедливым олхи. Был судьей для неверных и защитой для правых. Мудрый северный воин с закаленным духом, – он почти кричал, пытаясь перебить ветер. – Перед тем как покинуть наш мир, святой Рэй защитил нас, возведя великие горы. Отгородил от беды, что могла неожиданно нагрянуть, и от кары изгнанного олхи, который жаждал мести.
– И почему же он на коленях?
– Потому что совершил ошибку. Предал веру своего народа. Умоляя о прощении Всевидящего, он преклонился в надежде искупить свою вину.
Аха не позволил Далии задать еще один вопрос – дернул цепь, обвивающую ее хрупкие руки. Она упала. Обессиленная и замерзшая, принцесса потянулась к Эвону, и он помог ей подняться.
– Дай ей свой шарф, аха.
– Ты мне не приказать, – ответил воин и дернул Далию вновь.
– Потерпи, Дэл. – Эвон обнял ее за плечи и, не обращая внимания на натянувшуюся цепь, пошел рядом, пытаясь удержать и согреть.
– Будь рядом, прошу тебя, Эвон. Мне страшно.
Эти слова прозвучали так же, как в тот жаркий день на Схиале. Перед ним вновь стояла испуганная принцесса. Ее огромные голубые глаза смотрели прямо на него, моля не уходить.
– Я буду рядом, – успокоил Эвон Далию, обняв ее крепче.
Ночью они достигли Аскара, столицы Рокрэйна, бурно пирующей у Длинного дома. Кажется, город никогда не изменится. Суровые люди больше всего любили согреваться танцами и крепким алкоголем, который словно уже тек по их венам вместо крови. Но сил не было даже улыбнуться. Далия упала в обморок на полпути к Аскару и сейчас сидела, облокотившись на Атерная. Это злило Эвона. Он знал: брат любил отбирать все, что принадлежало ему, и принцесса не будет исключением. Юриэль заболтала одного из воинов, и тот вымолил у Атера посадить ее на коня. Она ехала позади, связанная и с закрытым тряпкой ртом. Соно шел рядом, контролируя ее и аха рядом с ней. Эвон, оглядываясь на них, надеялся, что Соно не наделает глупостей, хотя глубоко внутри мечтал: пусть ниджай перебьет всех, оставив его брата напоследок.
Верхний слой снега заледенел, превратившись в корку, которую сложно было сломать. Она острыми краями ранила и без того уставшие ноги. Тело не слушалось, и, заставляя себя двигаться дальше, Эвон шел рядом с братом, гремя металлической цепью. Стоило им ступить на освещенную тропу, вдоль которой стояли деревянные домики, как все рокрэйнцы оторвались от громких пений и бочек с хонгом[17]. Они встречали старшего сына Олафура и радовались его возвращению.
– Сэн конге! Сэн конге! – кричали они.
Но, завидев пленников, шедших рядом с ним, умолкали. Всматривались в Эвона, боясь произнести его имя. Думали, что обознались, и испуганно переглядывались.
– Что они говорят? – спросил Соно.
– Они молятся олхи в надежде, что это не я. Хотят, чтобы ушел. Знают, что навлеку беду и гнев короля.
– Жалкие пугливые крысы, – процедил сквозь зубы ниджай.
– А это про меня только что сказал вон тот бородач, – пошутил травник.
Соно цокнул, но Эвон не мог иначе: его улыбка – его защита. Только так он справлялся со страхом, что пробуждался внутри.
– Рокрэйнцы винят меня в том, что я ушел и бросил семью.
– Они винят тебя в том, что ты не сделал этого раньше, фур. – Атернай кинул на него полный отвращения взгляд. – Помолись вместе с ними. Отец скоро вернется и, если ты к этому времени опять не сбежишь, убьет тебя.
– Тогда чем быстрее ты нам поможешь, тем лучше. Хватит хвастаться перед народом, веди нас в Мысленный зал, и мы обсудим план. У нас мало времени.
– Говорить я буду только с принцессой. Остальные мне не нужны.
Дернув поводья, Атернай подогнал лошадь, которая ускорила шаг, заставляя пленников бежать за ними.
В Аскарский дом они так и не попали. Атернай кинул их в хлеву с лошадьми, привязав к стойлам. Наверное, это лучшее, на что могли рассчитывать пленники. Конюшни были теплыми и ухоженными, а сено сейчас казалось мягче пуха и взбитой подушки.
– Аха, брайс интен еште![18] – скомандовал Атернай. – На сегодня у меня есть дела поважнее вас. Мои аха придут за вами завтра.
Эвон знал, что у брата нет других дел. Он не пирует вместе с народом, не танцует и не веселится. Никогда. И этот день не будет исключением. Атер ушел обдумывать план и искать выгоду, ради которой может им помочь.
Устроившись в стойле в полумраке, беглецы наконец смогли расслабиться. Сейчас им ничего не угрожало, а значит, можно было отдохнуть после тяжелой дороги.
– Соно, а какой у нас план? – Эвон понял, что за все время они ни разу не говорили об этом.
Ниджай сидел в соседнем пустующем стойле.
– Я сделаю вид, что не слышал этого, травник.
– У вас нет плана? – подала откуда-то издалека голос Юри.
– С тобой все хорошо? – Соно забеспокоился. – Тебе не сделали больно? Ты согрелась? Сильно голодна?
– Все в порядке, Соно. – Юри была на другом конце конюшни, и из-за этого ей приходилось кричать. – Далия рядом со мной. Она все еще не пришла в себя, но дышит ровно. Попробую ее разбудить.
Она замолчала, но через секунду продолжила:
– А нас будут кормить?
– Будут, мышонок! – крикнул ей в ответ Эвон, и она замолчала, кажется занявшись принцессой.
– Так что там с планом, травник?
Эвон чувствовал осуждающий взгляд Соно даже через изгородь.
– Я думал, что мы придумаем его вместе. Твоя рассудительность, моя смекалка. Я умею торговаться, ты умеешь… Настаивать.
Соно лишь тяжело вздохнул:
– Мне нужно время, травник.
– Тогда я пока подумаю один.
Они погрузились в тишину, которую иногда своим фырканьем нарушали лошади. Позже аха принес им еду. Другие воины развязали им руки и, пристально следя, ждали, когда они окончат трапезу. Остатки горячей жареной свинины и хонг в бештете[19] были приятными, но не такими пряными, как в таверне у Илины. Эвон вспомнил вкус из детства, горький и кислый, – он был похож на вкус настойки, которой на Севере поили даже малышей. Аха ушли, забрав тарелки и привязав руки беглецов к балке. Пленники остались в темноте.
Юри сумела разбудить Далию, которая теперь громко кашляла, замерзнув в пути. Ее еще потряхивало, но после крепкого алкоголя принцессе, кажется, полегчало. Крикнув, что согрелась, Далия уснула. Соно долго ерзал на сене, но все-таки уснул. Эвон лежал в темноте и рассматривал свет, который проникал внутрь сквозь треугольные окна под высокой крышей. Сердце не унималось, пронзая ударами не только грудную клетку, но и виски. Он снова тут. Он вернулся в место, которое хотел назвать домом, к людям, которых хотел назвать семьей. Только слова будто замерзали в горле. Сено кололо кожу, но запах высушенной травы успокаивал, и, пытаясь заглушить мысли, Эвон постарался уснуть.
– Сыночек, вот ты где.
Мама. Голос мамы, который Эвон уже успел забыть.
– Скорей, ситэ[20]. Иди ко мне.
Она села рядом с ним, и ее теплые руки коснулись его щек. Мама притянула его к себе, нежно обняв. Эвон уткнулся носом в ее шею и впился руками в вязаный кафтан. От нее пахло домом. Местом, где он был в безопасности. Смесь сладкого аромата кожи, пирогов и сена. Мама часто пропадала на конюшнях, ухаживая за лошадьми, которых так сильно любила, а после заходила к кухаркам, чтобы порадовать детей вкусным хлебом. Как Эвон мог забыть? Ведь все вокруг ему напоминало о ней. Сухоцветы на потолке в его комнате, рыбные пироги из любимой пекарни. Это все она. Она была с ним рядом даже там, на Схиале.