– Сначала поймай меня, Юстин Мао. – Смеясь, она забежала в лабиринт из кустов и цветов.
Маня за собой возлюбленного, она дразнила его, но, сдавшись, все-таки поцеловала в ответ.
Юстин стоял в саду и смотрел на то самое дерево, под которым они когда-то проводили ночи. Сад спустя столько лет так и не изменился, лишь оброс цветами, которые садовники срезали с кустов, не дав до конца отцвести. Слишком многое тут напоминало о принцессе: каждая лавочка, каждый лепесток и этот проклятый аромат цветов.
«Надо сжечь тут все дотла!» – злился Гнев.
«А по мне так хороший садик», – отвечала ему Похоть.
Юстин больше не мог здесь находиться. Еще чуть-чуть – и он сойдет с ума. Сойдет с ума без нее.
– Я поймаю тебя, Далия Бартлетт. И убью.
Глава 21. Соно
Соно любил холод и с радостью вспоминал утро в мшистом лесу в «Или». Наверное, лучше этого в клане не было ничего – ну, конечно же, после Юри. Но в Рокрэйне ветер не освежал и не бодрил, он медленно убивал, царапая кожу. Снега были суровыми и нещадными, не то что в Арасе. Там снег укрывал землю в преддверии долгожданного праздника Огня и Смерти. Он быстро оседал и таял, но в последний день месяца Небесных вод накрывал всю Арасу белым одеялом. Люди съезжались со всех уголков страны, чтобы успеть на торжество. И встретить души мертвых, с которыми когда-то были близки.
Главная река Цудо, впадающая в Черный океан, протекала через каждую провинцию. Где-то, сбегающая с высокой горы, становилась водопадом, а где-то, медленно струясь, превращалась в тонкий ручеек. Цудо добралась и до столицы и, окружив императорский дворец, разлилась вдоль улиц. Если идти по ее берегу, то рано или поздно придешь к небольшому Небесному озеру. Его назвали в честь первого месяца зимы. Когда начинает падать снег, а ветер становится холодным, Ар готовится передать правление Рэю – олхи, терзавшему свою страну вечной зимой.
Одна из причин, почему Соно и Тэмишо хотели стать путешественниками, – это желание увидеть, как последний день этого месяца отмечали в Эвероке и Рокрэйне. Картографы при дворце говорили, что западная столица устраивала на площади представления с цирковыми актерами. Они развлекали эверчан легендами и, наряжаясь в святых, дарили детям подарки. Артисты перевоплощались и в королевскую семью с лордами, раздавая вырезанные из дерева монетки. А еще во Фран съезжались торговцы и ставили палатки вдоль улиц: всю ночь они продавали игрушки, горячие напитки и еду.
В Арасе же к этому дню относились с глубоким почтением и уважением. Тут не играла музыка, никто не дарил подарки и люди не наряжались в лучшие наряды. Зато вся страна становилась светлой, и жители сливались со снегом, надевая белую одежду. Столицу украшали лишь свечи, расставленные вдоль улиц, горящие благовония и фейерверки, подвешенные на нитках. Они, натянутые между крышами домов, ждали своего часа.
Но празднество происходило не в столице. Оно начинало свой путь у Небесного озера. С самого утра арасийцы приходили туда, чтобы повесить на ветки ивы белые ленты, а позже возвращались лишь глубокой ночью. Соно любил День Огня и Смерти из-за его красоты, но не любил из-за слез мамы, которая, возвращаясь домой, горько плакала в своей комнате.
Ниджай давно не был в столице и не встречал этот праздник. После того как он попал в клан, все торжества и святые стали для него запретными. Наемники отмечали только семилетие и дни, когда корабль привозил выпивку со Схиалы. Но Соно повезло: учитель, прикрыв его перед Ренрисом, позволил ученику отправиться в Ньюри. Это был подарок на его восемнадцатилетие.
Последний раз ниджай был в столице на своем первом задании. В тот день он убил лучшего друга и покончил с прошлым, которое так хотел вернуть. Но сегодня Соно здесь не за очередной смертью.
Ниджай добрался до города к утру. Как раз успел к службе. Рётоку ходили по улицам и пели молитвы святому Ару, прося его открыть врата в мир мертвых. Люди выходили из минок и осыпали членов «Клана веры» сухим рисом, помогая задобрить великого олхи. Рётоку останавливались возле каждого порога и отпивали растопленный снег из серебряной чаши – такими Соно любовался в детстве. Они были широкими, на тонкой ножке с вырезанным драконом, опоясывающим ее. Раньше он не понимал, зачем такую вещь хранить на алтарях, но сейчас знал: так члены клана призывают души погибших.
Соно проскользнул сквозь толпу к палатке, в которой продавали ленты. Заплатив за них три квана, он направился к Небесному озеру. Хикаро позаботился о белых одеждах. Ниджаю было в них некомфортно. Последний раз он надевал хлопок девять лет назад, когда, капризничая, убегал от мамы, которая каждый раз туго подпоясывала его хаори. Соно отвык от заботы и от того, что он у всех на виду. От того, что ему не надо скрываться, а можно спокойно идти по улице, не боясь чужих взглядов. Вокруг летала дымка благовоний – еще один запах, возвращающий его в болезненные воспоминания о прошлом. Ту деревню и огонь, который танцевал на домах, он, кажется, не забудет никогда.
– А вы не подскажете, где озеро? – Маленький мальчик дернул Соно за рукав.
Ниджай отшатнулся и, забыв, что он не на задании, приготовился бежать, но ребенок перехватил его за штанину.
– Вы мне поможете?
– Небесное озеро? – Соно все-таки остановился.
– Да, дяденька. Где оно?
Соно вытянул руку и указал в сторону реки.
– Иди вдоль Цудо. Она приведет тебя куда нужно.
Ниджай хотел уже уйти, но мальчик продолжал его держать.
– А там будет моя мама?
– Ты потерялся? – догадался Соно.
– Нет, моя ба покупает мне пряничек. Во-о-он там, – зачем-то оповестил он ниджая. – А я спрашиваю про маму. Она будет ждать меня у озера?
– Наверное. Мне откуда знать?
Соно развернулся, но ребенок обогнал его, перегородив дорогу.
– Ну дядечка… – взмолился он, готовый вот-вот расплакаться.
Мимо проходящие люди начали подозрительно оглядываться на них, а императорская стража, шедшая вдоль улиц, заинтересовалась ниджаем. Соно не хотел привлекать внимание и сел на корточки перед мальчишкой.
– Давай я отведу тебя к бабушке. Спросишь у нее.
– А вы не знаете? Почему? – Ребенок расстроился.
– Потому что я не знаю твою маму. Если она ушла раньше вас, то она ждет у озера.
Соно встал и взял его за руку, чтобы отвести к бабушке.
– Моя мама умерла.
Ниджай остановился.
– Я думал, ваша тоже и вы идете ее встречать. – Ребенок сжал руку Соно. – Бабушка сказала, что мама придет на озеро. Мы должны ее сопроводить домой, чтобы накормить, а позже отпустить в путешествие.
«Отпустить в иной мир», – мысленно исправил его ниджай.
Он развернулся к мальчику, который расстроенно опустил голову.
– Значит, мамы там не будет? – Его глаза наполнились слезами.
Соно не хотел ему врать, но эти слезы и полные надежды глаза размягчили его зачерствевшее сердце.
– Будет.
Мальчик радостно вцепился в руки Соно.
– Правда?
– Правда.
– Кэто! – Его бабушка появилась из-за спины Соно. – Кэто, почему ты убегаешь?
Она заметила ниджая и глубоко ему поклонилась.
– Простите, не уследила.
Соно лишь молча поклонился в ответ, и старушка, взяв внука за руку, направилась к озеру. Кэто не слушал ругающуюся на него бабушку и не кусал купленный пряник. Он смотрел на Соно.
– Твоя мама всегда будет у тебя вот тут. – Ниджай указал на сердце. – Она будет рядом, Кэто.
Ребенок остановился, выпустив бабушкину руку. Женщина не успела схватить проныру, как он уже умчался обратно к Соно.
– Вот, дяденька, держите. – Кэто протянул ему бобовый пряник. – Накормите им вашу маму.
Радостный мальчик вернулся к бабушке, которая сразу его похвалила. Она одобрительно улыбнулась Соно, а Кэто, махая, убежал вперед ловить руками падающие снежинки. Ниджай так и остался посреди улицы с ароматным теплым пряником в ладони.
– Мама! Мама! – кричал Соно, лежа на земле.
Его, в панике убегающего из горящего дома, вдруг придавило тяжелое тело. Женщины громко кричали, дети плакали, а безоружные мужчины, защищая их, бросались на катаны. Люди в черных одеждах и масках, скрывающих лицо, резали всех без разбора.
– Деньги нам! Души святым! – кричали они, забегая в дома.
Вокруг пахло едкой гарью и удушающим дымом, который резал глаза и жег легкие. Огонь ярко полыхал и обжигал тех, кто подходил близко. Никто не пытался тушить дома или помочь другим. Кто-то в страхе с криками сражался за собственную жизнь, другие же убегали и прятались за телегами и ангарами. Но каждого настигали люди в черном.
Труп, лежащий на Соно, был тяжелым. Таким тяжелым, что под ним становилось трудно дышать. От него пахло жженой кровью. Одновременно горячей, словно пламя, и холодной, точно металл, из которых делают ножи. Почерневшие от огня руки лежали прямо перед лицом Соно. Он видел, как обугливается кожа и бурлит кровь. И слышал кряхтение ребенка, умиравшего неподалеку. Соно не мог скинуть с себя тело и, пытаясь выползти, впивался пальцами в землю.
– Мама! – не сдаваясь, кричал он. – Папа!
Но ему никто не отвечал.
– Тут сын Такеро-асэя! – крикнул кто-то.
В ушах гудело, и Соно сложно было понять, кто его зовет. Даже собственный голос казался ему тихим. Как бы он ни рвал горло, все без толку: родители не отвечали ему.
– Скорее! Все сюда! – раздался голос рыдающей женщины.
Она, вся в черной копоти, помогла ему встать. Руками стащила труп и подняла Соно, отряхнув от грязи.
– Бегите, Соно Ито! И не оглядывайтесь!
И Соно побежал. Но не в лес, а в огонь, который разрастался вокруг храма. Там должен быть отец! И мама! Они ждут его.
– Иди сюда, проклятая шлюха!
Мимо Соно пробежала окровавленная девушка, а за ней – мужчина с катаной. Поймав за волосы, он повалил ее на землю.
– Развлеки меня напоследок. Я передам твоему олхи, что ты была хорошей девочкой! – смеялся он, разрывая на ней одежду.