В тот день Эвон громко смеялся и искренне радовался. Мама улыбалась, глядя на него, и даже Атер дал слабину. Его хмурое лицо повеселело, стоило Эвону позвать брата танцевать, но отец, схватив за руку, осек его и сказал не поддаваться своим желаниям.
– Стой прямо и держи голову, Атернай. Не забывай, чей ты сын.
– Олафур. – Мама коснулась его руки, но тот небрежно отмахнулся. – Дай им хоть в такой день побыть детьми, а не твоими обученными воинами.
– Закрой рот, Хриса, – процедил он сквозь сжатые зубы. – Пусть твой ублюдок бегает по залу и строит из себя дурачка. А мой сын не опустится до такого. Поэтому стой, Атернай. А двинешься – убью.
Отец убедился, что их разговор никто не слышал, и, натянув на лицо улыбку, ушел к лордам, которые окружили Адера Бартлетта.
– Не слушай его, сынок. – Мама поправила волосы подбежавшего к ней Эвона. – Иди играть и не забывай улыбаться, мое ситэ.
Она игриво щелкнула его по носу. Эвон засмеялся и, последний раз посмотрев на брата, убежал обратно к детям.
Ему хотелось веселиться и дальше. Он мечтал, чтобы время остановилось или хотя бы тянулось чуть медленнее, но оно нещадно гналось следом и напоминало: скоро он вернется в проклятый Аскар. Там его ждет страх. И боль, которая не закаляла, а убивала.
Бегая по замку и рассматривая витражи на окнах, Эвон нашел дверь, ведущую в маленький красивый садик, который выглядел ухоженным. В нем росли цветы и аккуратно подстриженные кусты. Кроны тонких деревьев переплетались между собой и создавали арку, под которой можно было спрятаться от солнца или дождя. Тут царила тишина, лишь трещали сверчки, сидящие в траве. И Эвон, вдохнув ночной воздух полной грудью, сел на землю, облокотившись на ствол дерева. Он смотрел на небо и считал знакомые созвездия, о которых ему рассказывала мама.
Но дверь в садик отворилась, и его одиночество нарушил топот каблуков по вросшим в землю камням. Кто-то сел на скамейку неподалеку и горько заплакал. Эвон не знал, можно ему находиться здесь или нет, но, не совладав с любопытством, выглянул из-за укрытия. На скамейке сидела принцесса. Ее высокая прическа растрепалась, и длинные кудри упали на лицо. Скрывшись за ними, Далия терла глаза и шмыгала носом.
– Почему вы плачете? – осмелился спросить ее Эвон.
Она испугалась и вскочила со скамейки, быстро вытирая слезы на щеках.
– Кто вы? Это мой сад! Вам сюда нельзя! – Далия разозлилась.
– Вас кто-то обидел?
Эвону хотелось успокоить ее. Подбодрить и развеселить, чтобы на ее лицо вновь вернулась лучезарная улыбка.
– Н-нет… – Далия обиженно села обратно. – Просто я принцесса.
– И очень красивая! Вам не идут слезы. – Тогда еще Эвон был совсем мал и пока плохо знал, как правильно успокаивать людей.
– Спасибо. – Она засмущалась. – Наверное, мой долг – быть несчастной.
– Почему?
– Папа весь вечер пытается познакомить меня с сыновьями Севера. Мне исполнилось десять лет, но он уже хочет, чтобы я стала женой одного из Скалей.
Эвон смутился:
– А вы этого не хотите?
– Нет! Конечно же нет!
А он был бы не прочь взять ее в жены. Хоть и рано об этом думать, но казалось, что союз их семей был предрешен. Отец с матерью часто рассказывали о принцессе и, желая союза стран, ждали, когда же их сыновья вырастут.
– Они вам так противны?
– Нет… – Она шмыгнула носом. – Просто папа все всегда решает за меня. А я хочу сама! Но… Значит, это моя судьба. Делать так, как нужно, и так, как говорят.
– Знаете, Далия, однажды мама сказала мне, что судьбу не ожидают, ее создают. Может, вам не стоит сдаваться?
– Но ведь это мой папа. Я боюсь его расстроить.
– Вот именно, что он ваш папа. Он вас любит и все поймет.
– Ой… – Каблуки вновь ударились о землю. – Вы правы! Вы так правы! Спасибо!
Она побежала обратно.
– Можете посидеть в моем саду! Я вам разрешаю! – бросила она, обернувшись на ходу.
Эвон улыбнулся и вновь остался один.
Эвон и Юри покинули Длинный дом с восходом солнца. Сейчас они, поднимаясь по горам, оставили за спиной Аскар и с легкостью преодолели полпути. Тепло одевшись, они успели вспотеть и пару раз присесть на заснеженные пни, чтобы отдохнуть. Травник стащил с кухни вяленой оленины и налил в бештет горячего елового чая.
– Как спалось? – жуя мясо, спросила Юри.
Она лукаво посмотрела на Эвона, отчего тот засмущался.
– Эм… хорошо. Да. Спалось хорошо.
– Выспался?
– Да. Сойдет.
– А я вот плохо спала.
Эвон снял перчатки и открыл бештет, чтобы сделать глоток.
– Кажется, ваши с Далией стоны слышал весь дом, – улыбнулась сиаф.
Травник обжег язык, подавившись чаем.
– Да ладно тебе. Не стесняйся.
Юри взяла из его рук флягу и тоже сделала глоток, запив оленину.
– Мне неловко с тобой это обсуждать, мышонок.
– Ну а я не прошу рассказывать в подробностях. Просто рада видеть вас вместе.
– Да? – усмехнулся травник.
– Да. Ты хороший человек, и принцесса, какой бы глупой ни была, тоже.
– Спасибо, мышонок. Мне приятно это слышать.
– Ты изменился, Эвон. Помню, ты сказал, что не хочешь любить, а желаешь наблюдать за тем, как любят. Теперь ты так не думаешь?
– Да… – Травник мял в руках перчатки. – Ее голос, взгляд, прикосновения заставляют мое сердце трепетать.
– Ой, нет! – засмеялась Юри. – Я просила без подробностей!
Она встала и, отряхнувшись, направилась дальше. Но Эвон все же нагнал ее. Набрав снега в ладони, он слепил снежок и кинул в Юриэль. Та от неожиданности громко охнула, схватившись за плечо, в которое попал ком. Она села на корточки, делая вид, что ей было больно. Наивный травник, испугавшись за подругу, потерял бдительность, а вместе с этим и лицо, в которое Юри сразу же кинула снежок. Они, смеясь, отбивались друг от друга и, наигравшись, со снегом за шиворотом продолжили путь.
Поднимаясь по высоким горам и протоптанной лесниками тропинке, они зашли вглубь скал. Высокие хребты закрывали ущелье от солнечных лучей, и воздух тут был холоднее, чем во всем Рокрэйне. Черные ели укутывало снежное покрывало, а дорогу завалило сугробами. Лесники сюда не ходили. Будучи маленьким, Эвон навещал сиафа с мамой, которая сильно винила себя в ее изгнании. Вдали, почти у самого края горы, виднелась небольшая струйка дыма, и они еще успевали дойти туда к вечеру, стоило лишь поторопиться.
– Говори, Варга. Что ты видела? – Олафур сидел на троне, а его жена с детьми стояла позади него.
– Вам не понравится мое предсказание, король.
Женщина в черных одеждах перебирала камни на бусах.
– Это мне решать, а не тебе, сиаф. – Он ударил кулаком по подлокотнику.
– Видела я вашего сына. Взрослого и статного. Видела горе в его разбитом сердце. Он потерял всех и остался один.
– Ты говоришь про Атерная?
– Про Эвона, король.
Мама громко охнула и, обхватив за плечо, прижала Эвона к себе.
– Да плевать мне, что с ним будет. – Олафур наклонился к Варге. – Расскажи, кто сядет на трон после меня? Атер? Или у меня родится еще один сын?
– Сядет тот, кто свергнет вас. Тот, кто таит злобу в сердце. Тот, кто вонзит кинжал в спину, когда придет время. И в этом будете виноваты вы.
– Значит, я умру? – Король начинал злиться.
– Умрет весь род Скалей.
Олафур встал с трона и грозно пнул стул, стоящий рядом.
– А я говорила, что вам не понравится.
– Ты обманываешь меня, сиаф. Я не верю ни единому твоему слову.
– Очень зря. Очень. Зря. – Варга подняла голову, и взору короля предстал свежий окровавленный след на ее щеке. – Вот подтверждение моих слов. Олхи злятся, что я лезу в их дела и исправляю ваши судьбы, но пока еще не поздно все изменить.
– О чем ты, сиаф? – Мама боялась, и Эвон чувствовал ее страх.
– Чтобы жил один, должны погибнуть двое. Но вы… – Ее изогнутый, как крюк, палец указал на Хрису и детей. – Но вы умрете не поэтому. Вы не спасете жизни, а погубите.
– Я же говорил, – вдруг рыкнул король, – что ты все портишь, грязная шлюха.
Он замахнулся, чтобы ударить жену, но Варга заговорила вновь:
– Ваш род будет жить, если на эту землю ступит нога святого.
– Старая дура, ты совсем с ума сошла?! – закричал Олафур.
– Олхи рассказали мне о потомке великих святых. Мальчике, рожденном от их союза. Они провели меня через столетия, показав жизни всех его детей и внуков. – Ехидно улыбнувшись, провидица замолчала.
– Ну же, Варга, продолжай. – Мама нервничала.
– Ты правда веришь в этот бред? – Олафур собирался замахнуться на нее еще раз.
– Найдите ребенка, который скоро родится, и тогда он спасет вас. Спасет весь этот мир.
– Проваливай! – Король в ярости кинул в нее стул, который до этого пнул. – Чтоб я больше не видел тебя в своем доме, спятившая дрянь!
– Скоро святые вернутся. И когда это случится, все умрут. Изгнанный бог хочет мести, и он не отступится.
– Пошла вон! – продолжал кричать Олафур. На его шее вздулись вены, а изо рта вместе со словами вылетали слюни. Сжимая кулаки, он ходил из стороны в сторону, ища глазами то, что еще может кинуть в сиафа.
Варга поклонилась и, улыбнувшись, медленно ушла, напевая странную песню:
– Не верь тому, что видишь ты… Пусть увядают все цветы…
Отец изгнал ее и наказал сжечь на костре любого, кто упомянет ее имя.
Вечер опустился на горы, а вместе с ним и ледяной дождь. Ясная погода отчего-то изменилась, и чем ближе Эвон с Юри подходили к дому Варги, тем мрачнее становилось небо.
Среди высоких сугробов и запорошенных снегом деревьев стоял дом с высокой треугольной крышей. Она, будто два скрещенных меча, опиралась на землю. Увидев череп быка на самом верху, Юри схватила Эвона за рукав и не отпускала до тех пор, пока они не приблизились. Внутри на маленьком окошке стояла свеча и, играя с тенями, отбрасывала чудные узоры на занавески. То ли гниющее, то ли закопченное дерево покрывали странные руны и слова на языке, которого Эвон не знал. Юри испугалась, взглянув на ели. Ей показалось, что за ними кто-то наблюдал, а увидев ее, сразу спрятался, но травник переубедил Юри. Кроме них и завывающего в горах ветра, тут никого не было.